Он боялся, что его и сейчас не поймут, но странный человек догадался о смысле просьбы. Он потянулся за долбленой фляжкой, какие были в ходу у дикарей, и Джек стал жадно глотать холодную воду. Но хотя этот напиток показался юноше восхитительней любого вина, покачивание площадки по-прежнему приводило его в ужас. Мысль о том, что его отделяет от бездонной пустоты только хлипкое сооружение из веток, вызывала у Арно головокружение и тошноту.
— Спасибо… — прошептал он, когда черноволосый синеглазый гигант отложил опустевшую фляжку. — Но, может, теперь мы спустимся из этих заоблачных эмпиреев на землю?
То, что произошло потом, показалось Джеку началом бреда.
Загорелый человек вытащил откуда-то кусок бумажки и огрызок карандаша, быстро написал несколько строк, используя вместо стола свое колено, и протянул записку Арно. Вот что там было начертано: «Я Тарзан из племени обезьян. Кто вы? Можете вы читать на этом языке?»
— Конечно, могу! Я и говорю, и читаю по-английски. Меня зовут Джек Арно, и я…
Человек покачал головой и протянул ему карандаш. Может быть, он глухонемой?
Арно взял огрызок карандаша и левой рукой попытался написать на бумажке, лежащей на широкой загорелой ладони, кто он такой и откуда.
Но он едва сумел накарябать свое имя. Карандаш выскользнул из его разжавшихся пальцев, и он только еще раз повторил свое имя Тарзану. Теперь он знал, как зовут его спасителя, и почему-то очень хотел, чтобы тот тоже знал, как его зовут.
Хотя что толку твердить, как попугай: «Джек Арно, Джек Арно», раз этот странный парень глухой! Или все-таки не глухой? А может…
Джек чувствовал, что его все сильней лихорадит, ему казалось, что площадка под ним колышется и медленно скользит вниз… Начинался жар, а вместе с ним бред.
Тарзан сидел возле мечущегося в лихорадке человека, ухаживая за ним так, как за ним самим, израненным в схватке с Болгани, когда-то ухаживала Кала. За последнее время Тарзан узнал еще кое-что о лечении ран, наблюдая за жителями поселка чернокожих.
Теперь он пытался применить свои скудные познаниия к Джеку Арно, но впустую — раненому становилось все хуже.
Может, не стоит продлевать его мучения? Может, бросить этого человека и вернуться на берег, к Джейн Портер?
Сердце Тарзана так и рвалось к маленькому домику у моря…
Но он продолжал оставаться рядом с умирающим, который упорно цеплялся за жизнь. Наблюдая за этой борьбой, Тарзан чувствовал все большее уважение к белому юноше. Джек сражался со смертью, не жалуясь и не хныча, и когда сознание возвращалось к нему, не просил ни о чем, кроме воды.
Арно мужественно сносил перевязки, которые неумело делал Тарзан, и только бормотал сквозь зубы слова, смысла которых человек-обезьяна, по счастью, не понимал.
Но все же им удавалось находить общий язык, и Тарзан впервые слышал свое имя из уст человека.
Это примиряло его с разлукой с Джейн, и он продолжал самоотверженно ухаживать за раненым, который то метался в жару, то трясся от озноба.
Вскоре Тарзан понял, что к страданиям Джека прибавляется страх высоты — и несказанно удивился своему открытию. С раннего детства, как и все обезьяны, он твердо усвоил: чем выше — тем безопаснее! Поэтому приемыш Калы никак не мог понять, как кого-то может пугать высота. Скорее следует бояться, находясь на земле, ведь именно там рыскают самые кровожадные и прожорливые хищники! А на платформу, качающуюся в поднебесье на тонких ветвях, даже пантера Шита не рискнула бы сунуть нос….
Тарзан пытался растолковать это Арно, но ничего не добился. Однако их взаимная симпатия уже окрепла настолько, что трусость соплеменника почти не вызвала раздражения в человеке-обезьяне. Может, Джек ведет себя так, потому что болен?
Некоторое время Тарзан напряженно пытался решить сложную проблему. Но, видя, что Арно начинает хвататься за ветви площадки всякий раз, когда жар и бред лишают его самоконтроля, Тарзан скрепя сердце знаками предложил перенести его вниз.
Раненый ухватился за это предложение, как приговоренный к смерти — за отсрочку казни. Он вынес мучительное путешествие на спине Тарзана, ни разу не вскрикнув, и впервые заснул спокойно на ложе из мягких трав, которые соорудила его странная сиделка среди самого колючего и высокого кустарника в округе.
Зато Тарзану теперь прибавилось забот. Не рискуя далеко отходить от беспомощного больного, которого надо было не только лечить, но и охранять, он кормился лишь фруктами да орехами, собранными на ближайших деревьях. Арно почти ничего не ел, зато помногу жадно пил, и человеку-обезьяне то и дело приходилось наполнять флягу в протекающем неподалеку маленьком ручье.
Тарзан подумывал отнести Арно в обезьяний амфитеатр, где тот был бы в безопасности, но понял, что раненый не вынесет дороги.
И все-таки усилия Тарзана приносили плоды: мало-помалу Джеку становилось лучше.
Его почти перестали терзать приступы лихорадки, и он все чаще выводил непослушными пальцами на листке бумаги десятки вопросов, безмерно дивясь написанным его новым знакомым ответам.
«Я — Тарзан из племени обезьян. Моя мать была большой гориллой. Я вырос в этих джунглях. Я убивал львов и пантер, я победил вожака своей стаи. Я самый могучий охотник в этом лесу!»
Арно вглядывался в тонкое красивое лицо того, кто писал эти строки, чтобы уверить себя: это — не розыгрыш и не шутка. Упоминание о гориллах зажгло в его мозгу новую мысль, и он написал: «Где Джейн Портер?»
И Тарзан подписал внизу: «Я отнес ее к родным в хижину на берегу».
«Что с ней случилось?»
«Ее похитила большая горилла, но я отнял ее и убил обезьяну. Теперь девушка в безопасности».
Арно много раз при помощи карандаша и бумаги спрашивал Тарзана о том, как он, белый человек, попал в джунгли? Каждый раз ответ был одним и тем же: «Я всегда здесь жил».
«Кто ваши родители?»
«Моя мать — горилла Кала. Я никогда не видел своего отца».
«Как же вы научились читать?»
«По книгам в хижине на берегу».
— Безумие! Бред! — пробормотал Арно, роняя карандаш. — Если я выживу и расскажу об этом, мне никто не поверит!
Но сам он почему-то верил каждому слову, написанному лесным юношей. Было ясно, что начало жизни Тарзана скрывает завеса тайны… И он был самым необыкновенным человеком из всех, кого когда-либо встречал Джек Арно.
Каждый раз, когда Джек обращался к Тарзану без помощи карандаша, он видел, как гигант пристально вглядывается в его шевелящиеся губы, явно стараясь проникнуть в значение произносимых слов. При этом на загорелом красивом лице появлялось беспомощно-пытливое выражение, которое примиряло Джека с собственной беспомощностью.
Как все сильные люди, Арно не мог привыкнуть к тому, что теперь во всем зависит от забот другого. После приступов лихорадки он не мог даже сам приподнять голову, чтобы напиться, отчего ему хотелось ругаться самыми ужасными словами.
Но, видя, как Тарзан отчаянно пытается понять звук человеческой речи, Джек начинал чувствовать, что в чем-то он сильнее лесного богатыря. Он умел говорить, а Тарзан был все равно что глухонемым и явно глубоко переживал свое «увечье».
— Ничего, — сказал однажды Арно, глядя, как Тарзан озабоченно исследует жалкие остатки бумаги — они исписали почти все листки за время своих «бесед». — Я думаю, пора тебе научиться не только письменной, но и устной речи, дружище. И ты ей научишься, не будь я Джек Арно!
Скорость, с какой дикий юноша начал осваивать навыки устной речи, поразила Джека. С детства привыкший передразнивать голоса птиц и зверей, Тарзан с легкостью повторял слова, которые раньше знал только в виде танца черных букашек на белой бумаге. Он поразительно легко уяснял и неизвестные ему до сих пор понятия, которые не изображались ни на одной из его картинок — «ненависть», «опасность», «голод», «жажда». Джек оказался хорошим учителем, а Тарзан спешил овладеть языком людей с такой жадностью, с какой умирающий от голода поглощает пищу.
Все чаще оба юноши общались, не прибегая к карандашу и бумаге.
Джек со всей серьезностью относился к своей роли преподавателя устной речи и досадовал, что слабость не позволяет ему дольше беседовать с Тарзаном, который всегда был готов к разговору.
А для приемыша обезьяны было истинным чудом произносить человеческие слова! Какое счастье видеть, что его понимают, и самому понимать человека одной с ним породы!
Правда, он до сих пор не всегда улавливал смысл всех высказываний Джека. Сам Тарзан шутил (а точней, насмехался) только над врагами, когда хотел их раздразнить, но говорить забавные вещи просто так — это было для него в диковинку…
Однако способность к подражанию и собственная жизнерадостная натура вскоре помогли ему уловить суть некоторых странных выражений Джека Арно. Постепенно Тарзан учился мыслить не только конкретно, но и отвлеченно — так, как свойственно человеку, а не зверю.
С тех пор, как он обнаружил книги в хижине своего отца, приемыш обезьяны еще не испытывал таких захватывающих ощущений: перед ним один за другим распахивались все новые горизонты, за которые ему не терпелось заглянуть…
Часто Джек засыпал на середине беседы, так и не ответив на очередное жадное «зачем?», «почему?», и «что это такое?» своего ученика. Тогда Тарзан терпеливо садился рядом, дожидаясь, пока Арно проснется и продолжит рассказы о больших городах и о дышащих дымом поездах, которые приемыш Калы видел на картинках в книжках, о машинах и пароходах, о боксерских матчах и игре в гольф — и о других чудесах удивительного мира белых.
А Арно так же завороженно слушал рассказы Тарзана о его существовании в диких джунглях.
Какой бледной и бесцветной казалась его собственная жизнь по сравнению с жизнью этого лесного юноши! И Джек был совершенно уверен, что без Тарзана — приемыша обезьян — его жизнь оборвалась бы в тот страшный день в поселке каннибалов.
С трудом веря своим ушам, он слушал гордые речи Тарзана, похваляющегося победами над львами, пантерами и кабанами — если верить словам лесного богатыря, он убивал их десятками голыми руками. Арно не раз убеждался в звериной ловкости и силе своего спасителя, но относился к таким рассказам с известной долей скептицизма. Однако, чтобы не обидеть товарища, он старался не показывать недоверия: в конце концов, какой охотник не любит прихвастнуть своими подвигами!
А Тарзан больше не заговаривал о том, чтобы хотя бы на ночь подниматься на раскачивающуюся на высоких ветвях платформу.
Они уже настолько хорошо понимали друг друга, что без труда прощали друг другу мелкие недостатки.
Так, день за днем, общались лейтенант Джек Арно и сын гориллы Калы. И как Арно не мог обойтись без забот Тарзана, так и тот теперь не мог обойтись без бесед с человеком, терпеливо обучающим его языку белых… Языку Джейн Портер!
Тарзан по-прежнему каждый день вспоминал о любимой девушке и неистово мечтал о встрече с ней — ведь теперь они могли бы поговорить!
Но он продолжал оставаться рядом с беспомощным Джеком Арно. Познавший недавно любовь, приемыш Калы понял теперь, и что такое дружба. И впервые с тех пор, как погибла его приемная мать, он не чувствовал себя в джунглях одиноким.
Он учился все новым и новым человеческим словам — а Арно заново учился поворачиваться на бок, подносить к губам флягу с водой и пищу, садиться… И наконец настал тот день, когда, поддерживаемый Тарзаном, он встал и впервые попробовал идти.
Эта попытка окончилась тем, что почти сразу Джек снова очутился на охапке травы, обливаясь потом от слабости.
Тарзан озабоченно смотрел на него.
Чтобы набраться сил, больному нужна была хорошая еда — мясо, а не жалкие орехи и плоды! Да и сам он, не рискуя надолго оставить раненого, совсем изголодался и тосковал по настоящей пище.
Наконец человек-обезьяна решился сходить на охоту и объявил о своем решении Арно.
— Конечно, — пробормотал Джек и, перехватив обращенный вверх взгляд Тарзана, торопливо добавил: — Но даже не заикайся о том, чтобы я лез на дерево!
— Не заикаться? — озадаченно переспросил человек-обезьяна.
Выслушал объяснение нового непонятного слова, кивнул и исчез в ветвях.
Вернувшись с тушей небольшого кабанчика, Тарзан застал Арно в десяти шагах от дерева за неуклюжими попытками подняться и молча покачал головой.
Джек был уверен, что является огромной обузой для лесного человека. Однажды он предложил Тарзану отнести его на берег, где о нем смогут позаботиться товарищи с корабля, но приемыш обезьяны ответил, что этот путь занимает добрых полдня, даже если мчаться напрямик по верхушкам деревьев. Дальний же путь займет дня три-четыре, не меньше… Арно закусил губу и больше не настаивал.
Однако он все упорнее возобновлял попытки вставать и ходить, хотя от слабости едва мог переставлять ноги.
Мяса кабанчика хватило на три дня, после чего Тарзан снова собрался на охоту.
— Если понадоблюсь, позови, — сказал он, вешая на спину колчан. — Я буду поблизости.
— Это ты позови меня, если на тебя, неровен час, нападет пантера! — откликнулся Арно.
Приемыш обезьян улыбнулся и растворился в чаще.
А Джек, стиснув зубы, встал и медленно начал свой обычный путь от дерева, растущего на одном конце маленькой лужайки, к дереву, растущему на другом ее конце. Когда ему наконец удалось одолеть это расстояние, он был вынужден прислониться к стволу, пытаясь крепкими выражениями облегчить боль в едва затянувшихся ранах. Хорошо, что его ученик сейчас его не слышит!
Вдруг шорох за кустами заставил юношу вздрогнуть и замолчать.
Какой-то крупный зверь крался в чаще неподалеку! Арно всмотрелся в колючие заросли и увидел промельк длинного песочно-желтого тела. За непрочной природной живой изгородью бродила львица.
Джек крепче прижался спиной к стволу дерева и почти перестал дышать, но не смог унять громовые удары своего сердца.
Ужаснее всего было сознание собственной беспомощности. Безоружный, слабый, без единой тряпки на теле, кроме повязки на сломанной руке — что он мог противопоставить могучему зверю? Ему оставалось только стоять и надеяться, что львица не почует его и уйдет.
Хищница вдруг издала низкий клокочущий рык, прошлась туда-сюда вдоль кустов и стала осторожно протискиваться сквозь колючки. Львица учуяла поживу.
Арно не сводил широко раскрытых глаз с пробирающегося сквозь кустарник зверя. Вот львица раздраженно рыкнула, ворочаясь в колючих ветвях… Вот вышла из зарослей… И остановилась.
Должно быть, ее смутил необычный вид добычи. С тех пор, как заднюю лапу этой хищницы искалечила неумело поставленная ловушка, Сабор была вынуждена промышлять охотой на самую легкую жертву — человека. Но до сих пор ей приходилось убивать только черных людей, которые при виде нее всегда бросались наутек с пронзительным верещанием. Этот же белый человек стоял неподвижно и молчал.
Львица нерешительно рыкнула и шагнула вперед.
Джек втиснулся спиной в дерево, бессознательно сжимая кулаки — вернее, один кулак. Льва не всегда можно остановить даже выстрелом из крупнокалиберного ружья; надеяться же в схватке с этим зверем на оружие, которым природа наградила человека, было бы полнейшей глупостью! Это было бы глупо, даже если бы обе руки подчинялись ему, а по телу не разливалась знобящая слабость. Но когда жадные глаза львицы уставились на Джека с расстояния двадцати шагов, доводы разума полностью растворились в первобытном ужасе, с которым взирали на подобных хищников наши далекие предки, и Арно приготовился к безнадежной короткой борьбе.
Не шевелясь, он глядел на приближающуюся львицу, чувствуя, как по лбу стекают струйки пота.
Тяжелые мягкие лапы огромной кошки ступали словно не по мягкой траве, а по колючим камням. Львица не сводила подозрительных глаз с добычи, а Джек отчаянно смотрел на огромную кошку, как будто взглядом пытался удержать ее от нападения.
Львица остановилась, рыкнула и начала хлестать хвостом по бокам. С новым протяжным и долгим ревом она припала к земле…
И в ответ на львиный рев сверху раздался пронзительный боевой клич человека-обезьяны.
Тарзан спрыгнул с ветвей между Сабор и Арно за секунду перед тем, как львица бросилась на добычу.
Зверь и человек сшиблись в трех шагах от дерева и с воем сплелись в мелькающий страшный клубок.
Прислонившись к стволу, Арно с ужасом смотрел на разыгравшийся перед ним бой — бой, который еще мгновение назад казался ему таким невероятным! Теперь же это происходило в нескольких шагах от него. Человек-обезьяна дрался, пуская в ход зубы и нож, стискивая мощными руками гибкое тело бешено ревущей львицы. Хромая людоедка, не привыкшая драться с такими невероятно ловкими и быстрыми противниками, явно уступала силе и ярости лесного гиганта… И вот Арно увидел, как человек-обезьяна вонзил нож под лопатку бьющейся в предсмертных судорогах львицы и вскочил.
Поставив ногу на окровавленный бок поверженного врага, победитель возвестил о своем торжестве душераздирающим криком, выгнавшим из листвы стайку птиц.
Джек смотрел на друга так, словно видел его впервые в жизни.
Тарзан убрал нож в ножны, повернулся к Арно, и ярость недавнего боя сменилась в его глазах хмурым неудовольствием.
— Почему ты не позвал меня, когда появилась Сабор? — спросил приемыш обезьяны.