— Что не нравится? — спросил еще один офицер
— Садятся без стрельбы.
— И что?
— Если аэродром захвачен, и на него садятся самолеты противника — ты что будешь делать? У нас же тут есть из чего стрелять.
— Может, разбежались?
— Сам то веришь?
В это уже никто не верил. Про трусость духов рассказывали много, со смаком — но вот те, кто реально ходил на операции, обычно при таких разговорах вставали и молча уходили. Если в начале восьмидесятых трусость была и была она массовой — то сейчас трусов повыбило пулями, а оставшиеся приобрели опыт и озверели. Озверение, озлобление — коснулось и той и другой стороны — шурави не брали пленных, духи рубили пленных на куски, издевались, как могли. Был такой случай — поенного советского солдата закопали по голову в песок и, простите, срали на голову, пока тот не захлебнулся в дерьме.
Было и другое. Если раньше в основном воевали за Афганистан — то сейчас все чаще воевали за Аллаха, в бой шли конченые фанатики. И если те, кто воюет за Афганистан — с ними можно было как-то договориться, хотя бы и уйти из Афганистана — то с теми, кто воюет за Аллаха, договариваться было бессмысленно, и война обречена была продолжаться вечно.
И тут произошла одна из тех историй, которыми богата афганская война, полная жестокости, гнева, безумия, крови. Но то, что произошло — выделялось даже на этом фоне своей бессмысленной, не встающей ни в какие рамки, сатанинской жестокостью. Парадоксально — но впоследствии эта история пошла на пользу Советскому союзу, позволив достойно объяснить те поступки, которые были совершены позже и те решения, которые были приняты и претворены в жизнь. Кто хотел — понял, а кто не хотел…
Бог им судья.
Никто из тех, кто остался в живых — а в их числе был майор Слепцов — не понял, кто начал первым. Да и какая разница — садятся наши самолеты, там — наши десантники, сейчас они придут и освободят нас. И в переполненном людьми ангаре кто-то крикнул.
— Товарищи, ломайте ворота! Встретим наших!
Надо было просто сидеть, сидеть на месте, пока не вытащат, пока не спасут. Да кто послушает…
Все — и вертолетчики, и солдаты аэродрома батальонного обслуживания, и вольнонаемные — все ринулись к воротам и начали бить в них. Бить было нечем — но тут было больше двухсот человек, а ангар в конце концов был не капитальным. Навалились — раз, и еще раз, и кто-то тоненько как заяц закричал, прижатый толпой к дверям, кто-то пытался навести порядок, кто-то из офицеров — но сделать это было невозможно, ибо это были не люди. Это была толпа. Жестокий, не рассуждающий зверь, сметающий все на своем пути. Афганцы из президентской гвардии, захватившие аэродром — оставили караулить шурави пять человек, у них было четыре автомата и ручной пулемет. Что делать в случае, если шурави начнут ломать ворота и попытаются вырваться — никто не сказал, никто просто не осмелился дать такую команду, стрелять в шурави, просто сказали стоять и охранять. Одной из черт большинства афганского командного состава была осторожность, переходящая в трусость и, заперев русских в ангаре, командир подразделения бравшего аэродром просто рассудил про себя, что появятся моджахеды из «Аль Исра» и сами решат, что делать с русскими, и в любом случае это будет на их совести, а он будет чист. Среди бойцов президентской гвардии были молодые люди, пуштуны, в основном родственники президента, и когда дверь затрещала под согласованными ударами шурави — эти пацаны просто не знали что делать. Один из них вскинул автомат и привычно крикнул «Дреш», по сути, дал команду стене, еще один, стоящий крайним — просто закинул автомат за спину и побежал по направлению к зданию аэровокзала — то ли искать командование, то ли просто смыться. После нескольких ударов дверь, которую афганцы даже не догадались подпереть каким-нибудь тягачом — была сорвана, и русские вырвались на свободу. Из четверых президентских гвардейцев, которые были на пути толпы — двое открыли огонь, один просто закричал от ужаса, один бросился бежать. Стреляющих афганцев в мгновение ока смяли и растоптали и кричащего от ужаса — тоже, а вот дальше…
А дальше — метрах в тридцати от ангара как раз разгрузился самолет, который как раз привез шестьдесят человек из первого полка Аль-Исра, исламистов-фанатиков, каждый из которых перед вылетом поклялся при необходимости стать шахидом на пути Аллаха. Командир уже выгрузился из самолета, увидев русских, он крикнул — Ур[13]! — и шестьдесят боевиков открыли по бегущим людям огонь из автоматов и пулеметов. Шквальный огонь почти в упор метров с тридцати — когда пулеметная пуля пробивает насквозь двух-трех человек — выкосил захваченный на аэродроме советский персонал буквально в минуту. Когда у боевиков кончились автоматные рожки и пулеметные ленты — перед ними было только кровавое месиво.
Аллаху акбар!
Узнали об этом не сразу. Но узнали…
За несколько дней до мятежа Афганистан, Кабул Старый город Январь 1988 года
Поздно ночью, когда были закрыты все дуканы, когда замерла жизнь на афганских улицах, когда на них остались только патрули, да бронетранспортеры — из ворот дворца Арк стремительно выехал президентский кортеж. Это был Мерседес-560, бронированный, купленный в свое время у германского посла, за ним шли еще один Мерседес, попроще, потом черная Волга со спецаппаратурой в багажнике, которую предоставили советские друзья и замыкал колонну едва поспешающий за ней Газ-66 с солдатами президентской гвардии в кузове. Пропускавший колонну солдат удивился — президент очень редко выезжал так поздно, во дворце были жилые помещения, и президент там жил, хотя у него был дом и в городе. Но, в конце концов — это было не его дело, куда поехал глава государства: он поднял шлагбаум, приветствовал проносящиеся мимо машины салютом, а когда прошла последняя — снова закрыл шлагбаум и остался стоять на посту, будучи первой мишенью для тех, кто захочет захватить дворец. Такая уж у него была служба.
Кортеж президента, пронесшись по ночным улицам, чуть задержавшись перед воротами Старого города, уже закрытого на ночь — стремительно влетел внутрь того района города, где раньше жила афганская знать. Сейчас здесь жили партийные и военные деятели, и ничего почти не изменилось, даже то, что не до всех домов (вилл, так будет точнее) нельзя добраться на машине, нужно оставлять машину и идти пешком.
Брат президента и начальник президентской гвардии генерал Шапур Ахмадзай жил здесь, и у него было три дома — по одному для каждой семьи. У генерала, как и у многих высокопоставленных военных здесь жила одна бывшая жена, одна нынешняя жена и одна любовница, и у всех, кроме любовницы были от него дети. В Афганистане испокон веков процветало многоженство, положение в обществе мужчины обуславливалось, в том числе и тем, сколько жен у него было (сколько жен и детей он мог прокормить). Коммунистам многоженство было запрещено, исключение делалось только для «примкнувших» таких как генерал-губернатор Кандагара, он же кандагарский принц, который был генерал-губернатором и при короле. Но афганские коммунисты все равно находили выход из этой сложной ситуации, хотя генерала Ахмадзая уже дважды прорабатывали на партийных собраниях как аморального человека. Даже этих тех женщин ему не хватало, и он умудрялся «аморальничать» и с другими. Вот таким был этот человек — генерал Шапур Ахмадзай.
Охранявшие эти дома нафары вскинули автоматы — но начальник охраны президента прокричал пароль, и автоматы опустились, а один из охранников суетливо побежал открывать дверь. Было видно, что Наджибулла не в духе, и не дай Аллах кому попасться на его пути — бычью силу генсека знали многие…
— Где? — спросил президент
Охранник показал на один из домов
— Оставайтесь здесь! И вы тоже!
Генерал Шапур Ахмадзай, уже предвкушавший ночь безумств со своей третьей, неофициальной пока супругой — едва успел одеться, когда увидел вспышки света за дувалом. Спустившись вниз, он увидел, что в доме он не один.
— Приветствую тебя в моем доме, брат… — растерянно сказал он, приветствуя генерального секретаря ЦК НДПА
Наджибулла вместо ответа размахнулся — и прежде чем Шапур Ахмадзай, сам человек недюжинной силы успел опомниться — с размаху ударил своего брата прямым в челюсть.
Генерал Ахмадзай, всплеснув руками, с грохотом полетел на пол…
Из двери пугливо высунулась его очередная ханум… президент не помнил, как ее зовут — и немедленно спряталась.
Президент остался стоять над поверженным братом, потирая болевший и саднивший кулак. Кулак он разбил до крови, и лицо брата — тоже.
Наконец, генерал пошевелился.
— Ты, сын шакала, дохлый ишак, вставай!
— За что?!
— За что?!
— Вставай, ишачье отродье!
Генерал отполз к стене, начал подниматься.
— За что, брат?!
— Зачем ты убил Лаека?! Зачем ты это сделал, отвечай!
Ахмадзай затравленно посмотрел на разъяренного генсека, а потом выдал…
— За то, что он помесь змеи и шакала! Он пришел ко мне и начал настраивать, чтобы я перешел на его сторону и предал тебя! Ты правильно сказал брат, он хотел, чтобы мы поссорились, а потом он убил бы нас поодиночке! Вот поэтому я и убил его — теперь этот шакал никогда не сделает больше никому зла! Я думал, что ты одобришь!
Генсек схватился за голову.
— О, Аллах, за что ты меня караешь?! Разве я приказывал тебе думать, хоть когда-нибудь?! В этой семье думаю я, неужели ты этого так и не понял?!
— Но я…
— Его надо было убить после того, как мы все сделаем! После, а не до! Как мы теперь будем держать связь с ашарарами?! Скажи, как?
— Но агенты…
— А кто тебе сказал, что один из твоих агентов не предаст тебя? Лаек играл сам за себя, и поэтому он никогда не предал бы! Потому что это значило бы предать самого себя! А теперь мы остались одни против тех, кто жаждет нашей крови.
Ахмадзай ронял, что он и в самом деле сделал глупость.
— Прости, брат… Ради Аллаха, прости.
Коммунистическая религия насаждалась здесь десять лет. Ислам — двести….
Президент молчал
— Ну, хочешь, я повинюсь в том, что это я сделал?! Перед всем Политбюро повинюсь! Пусть меня судят!
Генеральный секретарь ЦК НДПА раздосадовано покачал головой
— Какой же ты все-таки дурак, Ахмадзай. Разве ты не помнишь, как родители говорили, что ты должен во всем слушаться меня. Если ты скажешь, что это ты убил Лаека — кто же поверит в то, что ты сделал это не по моему приказу?
Генерал опустил голову. На ковер капала кровь
— Прости…
Генсек махнул рукой
— Какая уже разница…
— Но что-то же можно сделать.
— Нет! Ничего не делай. Больше ничего не делай Ахмадзай до тех пор, пока я тебе не скажу. Ты уже наделал — и теперь мы хороним рафика Лаека, а в городе неспокойно, потому что все думают, что сделал это я. Больше ничего не делай. Теперь — делать буду я…
Пакистан, Исламабад Январь 1988 года Штаб-квартира ИСИ
Тайна на Востоке — понятие растяжимое…
Тайны есть для чужих, для своих тайн нету, достаточно лишь покрутиться на базаре или зайти в чайхану — и ты узнаешь все, что ты хочешь знать. Об Абдуле, у которого сдох ишак. О Хафизулле, которому изменяет супруга. О губернаторе, который требует непомерно большую долю в любой торговле. О пакистанцах, которые намереваются делать в стране революцию…
Нужно только быть своим.
К восемьдесят восьмому году, к началу восемьдесят восьмого года — ситуация с Афганистаном окончательно начала напоминать гордиев узел. Американцы имели от шурави твердые заверения в том, что шурави уйдут из Афганистана между восемьдесят восьмым и девяностым годом — но вместо этого русские не только не ушли, но начали кампанию террора, как в Кабуле, так и в Пешаваре. Лидер Пешаварской семерки Раббани погиб, расстрелянный автоматчиками — террористами на улице — грозное предупреждение для всех. В Кабуле появились люди, шурави, которых местные звали «сыновья Шайтана» — они действовали самостоятельно, мелкими группами, никому не докладывая, получали разведывательную информацию и тут же ее реализовывали, примерно так же, как действовал СМЕРШ в годы Великой Отечественной. Человек в маске и с пистолетом Стечкина в руках стал кошмаром городского исламского подполья, которое до этого столь обнаглело, что листовки с призывами отмечаться в исламских комитетах и воевать против шурави, находили в туалете Арка! Все это стало ответом на взрыв у советского посольства… но моджахеды, и те кто заказал этот взрыв, пакистанские разведчики — не ожидали от Советского союза, ставшего в последние десять пятнадцать лет столь предсказуемым и благоразумным.
О том, что Наджибулла готовит переворот, пакистанская разведка конечно знала. Им не удалось отследить контакты посланника президента Афганистана с высокопоставленными американскими разведчиками — но об их наличии и обсуждаемых темах они знали. Откуда? Да Сулейман Лаек и сказал. А до этого — сказал один из генералов, которым верил президент Наджибулла и которые думали о будущем. О своем — будущем.
Но вот то, что произошло потом — для пакистанцев стало полной неожиданностью.
Сильнейший взрыв, настолько сильный, что погибло двадцать три человека и было полностью разрушено крепкое, с хорошим дувалом, казавшееся неуязвимым здание — потряс пакистанскую разведку, генерал Ахтар, лично ездивший в Пешавар и пробывший там несколько дней, чтобы максимально полно и четко выявить и лично понять все делали произошедшего в Кабуле — был просто ошарашен. Этого не должно было случиться. Лаек был ключевым звеном цепи, у него был выход на моджахедов, причем на самую их верхушку — и одновременно, у него был выход на самые верха легальной кабульской власти, в том числе на Президента, и на всех членов Политбюро ЦК. Ни один другой человек, ни в Афганистане, ни в его окрестностях не имел подобных возможностей — следовательно, Лаек должен был оставаться в живых, по крайней мере, до конца игры, и это должны были гарантировать обе играющие стороны.
Однако — его убили, и это много чего нехорошего могло означать.
Президент приехал в штаб-квартиру ИСИ с самого утра, еще когда правоверные отдавали положенное Аллаху, стоя на первом намазе. Президент знал, что в ИСИ — не до намазов, все на месте и в первую очередь глава ИСИ, который прилетел из Пешавара.
Генерал Ахтар был в своем кабинете. Глаза были красными как у кролика, последние несколько дней ему приходилось спать урывками. Увидев президента, он встал.
— Господин генерал!
Президенту нравилось, чтобы его называли именно так. Больше всего в жизни он боялся, что в один прекрасный день армия не признает его своим. Это будет началом конца.
— Не нужно — сказал президент, присаживаясь — что произошло в Кабуле?
Генерал Ахтар потер рукой небритый подбородок
— Информации мало, господи генерал.
— Давайте, какая есть…
— Хорошо. Прежде всего, Сулейман Лаек действительно погиб, и погиб он в результате террористического акта. Террористический акт произошел во время встречи его с людьми, представляющими мою службу на конспиративном объекте. Объект разрушен, и все мои люди так же погибли.
Президент нетерпеливо махнул рукой — как военачальник, он спокойно относился к потерям, и даже к большим потерям.
— Информации нет, потому что сила взрыва была слишком большой. Уцелели только наблюдатели, которые были на внешнем периметре, нам удалось опросить их, и кое-какие снимки нам предоставил мистер Уорден. Если верить экспертам, а так же тем, кого мы опросили — это был очень сильный взрыв направленного действия. Не меньше ста килограммов в тротиловом эквиваленте…
Президент снова махнул рукой, нетерпеливо и резко.
— Сильный взрыв направленного действия — повторил Ахтар.
— И? Я должен знать что-то, что я не знаю.
— Операция Розовое дерево — тихо сказал Ахтар — человек, которого мы послали — не вышел на связь. Мы так и не поняли, что с ним произошло.
Президент застыл. Розовое дерево!
Розовое дерево…
Операция Розовое дерево намечалась как ответный удар, первой из серии ударов, намечавшихся в рамках кампании организованного террора против советских войск. После того, как первая же группа, посланная в город, после первого же теракта провалилась, попала в сеть и была взята — генерал Ахтар понял, что уровень контрразведывательной работы в городе выше, чем он предполагал, и больше посылать группы на длительную работу — нельзя. Генерал решил использовать новую тактику — заминированные машины готовятся совсем в другом месте, доставляются в город непосредственно перед акцией, предварительная разведка объекта не проводится, после удара боевики немедленно покидают город, легальным или нелегальным путем. Первый удар должен был быть нанесен по советскому посольству, это должно было убедить жителей города в том, что если моджахеды решили что-то сделать во имя Аллаха — то они это сделают, и ничто не сможет их остановить. Не удалось первый раз взорвать — взорвут теперь. Специалисты по подрывным операциям снарядили бомбу большой мощности с ударным ядром, для того, чтобы ее применить, достаточно было просто проезжать мимо посольства и нажать на кнопку. Однако, специалист, который должен был перегнать машину вместе со смертником в Кабул и проконтролировать ход операции в назначенное время на связь не вышел, и прежде чем они забили тревогу — в Кабуле грохнул взрыв.
Второй провал подряд заставил генерала задуматься, и чем больше он думал, тем больше ему не нравилось происходящее.