— Что-то общее, конечно, есть, — согласился Кондаков. — И везде, главное, какой-то старик фигурирует. Чует моё сердце, что это одно и то же лицо.
— Похоже, — сказал Цимбаларь, каждую фразу запивавший глотком знаменитого кондаковского чая. — Тем более что и напарник его нарисовался. Но каким способом они убирают свои жертвы, а главное, по какому принципу, до сих пор остаётся загадкой.
— Трость, которую имела при себе эта парочка, вызывает у меня сильные подозрения, — сообщил Кондаков. — Возможно, это и есть искомое оружие. Недаром ведь в салоне машины появился вдруг ощутимый запашок пороховой гари. Пистолет или даже винтовка подобного эффекта произвести не могут. Такой стойкий и резкий запах, помнится, бывает вследствие миномётного выстрела.
— Разве вам из миномёта приходилось стрелять? — удивилась Людочка. — Неужели при штурме Берлина?
— Нет, при обороне Порт-Артура, — огрызнулся Кондаков. — Впрочем, миномёт я упомянул лишь для примера. Он не может обеспечить столь поразительную меткость. Тем более что никто из свидетелей не слышал звука выстрела.
— Давайте-ка ещё раз взглянем на фотографию этого Суконко, — предложила Людочка. — Сходство с генералом Селезнем безусловно есть. За исключением разве что его знаменитого чуба, шрама на лице и сурового взгляда… Хорошо бы сравнить их антропометрические данные.
— Данные Суконко я в военкомате взял, — сообщил Цимбаларь. — Он хоть и нестроевым числится, но на учёте состоит. А данные Селезня вы уж как-нибудь сами ищите.
— Что толку сравнивать рост, вес и размер головного убора! Тут стопроцентное совпадение бывает в трёх случаях из десяти. Лучше бы ты, Саша, дактилокарту Суконко сделал. — Кондаков не смог удержаться от упрёка.
— Во-первых, с левой руки дактилокарту не снимают, — набычившись, возразил Цимбаларь. — Во-вторых, я по закону не имел на это права. А в-третьих, нет никакой гарантии, что в природе существует дактилокарта Селезня. Он же танкист, а не разведчик.
— Мне кажется, что внешнее сходство ничего не значит, — заявила Людочка. — Скорее всего, это ложный путь, который может увести нас совершенно в другую сторону. Говорят, например, что я вылитая Ума Турман. Но ведь из-за этого мне голову оторвать не пытались.
— Нашла кого сравнивать! — возмутился Кондаков. — Твоя Турман за деньги сиськами трясет и задом вертит, а генерал Селезень одно время входил в десятку самых влиятельных политиков страны. И мог бы подняться ещё выше, если бы не случайная авиакатастрофа.
— А может, вовсе и не случайная, — добавил Цимбаларь. — Для справки могу сообщить, что так называемых сисек у Турман практически нет, а её зад застрахован на миллион долларов, что примерно в сто тысяч раз превышает рыночную стоимость нашего многоуважаемого Петра Фомича.
— За Турман спасибо, — сказала Людочка. — А вот вдаваться в причины гибели генерала Селезня, по-моему, не стоит. Только этого нам ещё не хватало! Придётся ехать на Алтай, в Ставрополь, Чечню, Афганистан. А между тем задача у нас совсем другая. Простая и очень конкретная. Если кто-то её забыл, могу напомнить.
— Задача простая, — вздохнул Кондаков. — Да решение уж больно сложное… А то, что один из присутствующих здесь оценил меня всего в десять долларов, бросает тень не на меня, а как раз на него.
— Я имел в виду не нынешний курс доллара, подорванный инфляцией, биржевой спекуляцией и безудержной гонкой вооружений, а ту реальную покупную способность, которую он имел на момент твоего рождения, — не моргнув глазом, объяснил Цимбаларь. — В те благословенные времена, отображённые в культовом фильме «Унесённые ветром», негритянский раб, занятый на хлопковых плантациях Джорджии или Миссисипи, стоил от силы пятёрку. Если не веришь, почитай романы Фенимора Купера и Гарриет Бичер-Стоу.
— Можно подумать, что ты их сам, пустомеля, читал, — фыркнул Кондаков. — Скажи лучше, что сочувствуешь американским рабовладельцам.
— Глядя на Майкла Джексона, конечно, сочувствую, — парировал Цимбаларь. — Уж лучше бы он сажал хлопок… Но это, опять же, не по теме. Я хочу задать вопрос гражданке Лопатниковой. Кем, на её взгляд, были люди, устроившие наезд на кафе? Бандитами, сотрудниками спецслужб, байкерами, иностранными агентами, мелкими хулиганами? Или это всего лишь неудачная попытка ухаживания?
— Ну и вопросики ты задаёшь. — Людочка пожала плечами. — Я ведь не рентген, не детектор лжи и не ясновидящая, как некоторые. Если судить по шлемам и курткам, эти двое могут принадлежать к среде байкеров. Но туфли на них были самые обыкновенные. За руль мотоцикла в таких не садятся. Что касается манеры говорить, то я бы назвала её интеллигентной. В интонациях отсутствовал даже намёк на угрозу. Казалось, говоривший даже сочувствует нам. Кроме того, не следует забывать, что в тот момент мы были практически беззащитны. Бандиты или спецслужбы, для которых мы представляли угрозу, легко устранили бы её парой прицельных выстрелов.
— Хладнокровно убить беременную девушку с ребёнком дано не каждому, — возразил Цимбаларь. Людочка при этих словах едва не окатила его остывшим чаем. — Скорее всего эти типы даже не подозревали о вашей принадлежности к правоохранительным органам. Случайно услышали по радио сообщение, подоплёка которого была им ясна, и решили предупредить зарвавшихся дилетантов: дескать, не лезь жаба туда, где коней куют.
— Под жабой ты, конечно, подразумеваешь самого себя? — осведомилась Людочка.
— Нет, нас всех. Жаба — это коллективный автопортрет нашей опергруппы. В меру проворная, глазастая, беспардонная, нахрапистая, умеющая маскироваться и выслеживать добычу. В то же время слегка бестолковая, похотливая, упрямая и обжористая… Но я, кажется, опять заговорился… Вернёмся к ростовскому случаю. За месяц до покушения Суконко тоже предупредили об опасности. Слишком много ангелов-хранителей развелось в нашей истории.
— Полагаешь, что это были те же самые мотоциклисты, — уточнил Кондаков.
— Или они, или кто-то из той же компании.
— Предупредили, а защищать не стали, — поморщился Кондаков. — Тем более кто же предупреждает за месяц до происшествия! Такой срок… Тут свои собственные горячие клятвы забудешь, а не то что чужие неясные слова.
— Действительно, — Людочка обвела своих коллег взором, скорее задумчивым, чем туманным, — почему именно за месяц, а не раньше и не позже, когда Селезень впервые появился в Кремле?
Выяснилось, что никто этого не помнит. Цимбаларь ссылался на свой политический нигилизм. Кондаков — на неприязнь к бравому генералу, якобы причастному к антинародному курсу правительства. Людочке не оставалось ничего другого, как позвонить знакомому сотруднику одной бульварной газетёнки, и спустя пару минут выяснилось, что Селезень вошёл в ближайшее окружение президента (не нынешнего, а предыдущего) примерно за тридцать-сорок дней до покушения на Суконко.
— Всё сходится, — сказала Людочка тоном Клеопатры, с триумфом вступающей в Рим.
— Мне лично так не кажется, — упорствовал Цимбаларь. — Не надо путать случайное совпадение с закономерностью. Несколько лет назад я вдрызг разругался с одной шведкой и по пьянке проклял весь этот гордый народ, в чём сейчас искренне раскаиваюсь. А на следующий день убили тамошнего премьер-министра Улофа Пальме. Если следовать вашей логике, без меня там не обошлось.
— Выспаться тебе надо, — посоветовал Кондаков. — Ты как паровоз после дальнего рейса. Уголь в топке уже выгорел, а пар из котла ещё прёт. Так и до беды недолго. Нельзя тебе без провожатых на юг ездить. Не ровён час, сопьёшься.
— И на север ему нельзя, — добавила Людочка. — Чукчи ещё посильней казаков пьют. Пусть дома сидит, если на спиртное такой падкий. Я его научу крючком вязать, а вы к кефиру приохотите.
— Короче, будем искать тех мотоциклистов из кафе, которые, возможно, как-то пересекаются с доброхотами, в своё время предупредившими Суконко, — сказал Кондаков, вновь взявший бразды правления в свои руки. — Уверен, это будет попроще, чем выслеживать старичка со стреляющей тростью.
— Нет, — тряхнул головой Цимбаларь. — Надо разрабатывать обе линии.
— Это вчетвером-то? — усомнился Кондаков.
— Привлечём на помощь наружку, техническую службу, осведомителей, территориалов.
— У семи нянек дитя без глаза, — возразил Кондаков. — И дело провалят, и вся конспирация пойдёт насмарку. А отвечать нам придётся. За это по головке не погладят.
— В Ростове на почте ничего не выяснилось? — смирив свой гонор, Людочка обратилась к Цимбаларю.
— Какое там! Телефонная станция у них самая допотопная. Входящие междугородные звонки не регистрирует. А если бы и регистрировала, подобная информация четыре года храниться не будет.
— Что пояснил следователь, занимавшийся делом Суконко?
— Следователь сменил фамилию Зудин на Зундель и укатил в землю обетованную. Опер из уголовки, помогавший ему, погиб в Чечне. И вообще, тамошний отдел за четыре года обновился чуть ли не наполовину. Я даже само дело не сумел найти. То ли оно прекращено, то ли приостановлено, то ли вообще списано по каким-то причинам — неизвестно.
— Типичное российское разгильдяйство, — изрёк Кондаков. — В Германии, говорят, в течение считанных минут можно получить информацию о преступлении столетней давности.
— Это потому, что они живут в загнивающем обществе, не имеющем перспектив на искоренение преступности, — охотно пояснил Цимбаларь. — А у нас до самого недавнего времени преступность считалась явлением преходящим. Зачем же заострять на ней внимание?
— Хватит чепуху молоть, — возмутилась Людочка. — Через двадцать дней Горемыкин вернётся из Непала. Что мы ему скажем?
— Как буддист буддисту я скажу ему магическую мантру «Ом мани падме хум», — заявил Цимбаларь. — Что означает: «Шёл бы ты туда, откуда явился».
— Нет, я так больше не могу. — Людочка спрятала лицо в ладонях. — Это дурдом какой-то.
Между тем Кондаков, вдруг вспомнивший что-то, встряхнул Цимбаларя, уже начавшего клевать носом.
— Саша, ты, кажется, говорил, что неизвестный, предупреждавший Суконко об опасности, интересовался роддомом, в котором тот появился на свет. Было такое?
— Было.
— И при чём здесь роддом?
— Ума не приложу! Наверное, это как-то связано с установлением личности.
— Какой ещё личности! — не отнимая от лица ладоней, простонала Людочка. — Новорождённый, покидающий роддом, даже имени ещё не имеет. Личность надо устанавливать в отделе записи актов гражданского состояния.
— И всё же здесь что-то неладно, — немного подумав, сказал Кондаков. — В такой ситуации бессмысленные вопросы не задают. Голову даю на отсечение, что какая-то ниточка к роддому тянется. Придётся тебе, Людмила Савельевна, эту версию проработать. Не всё же время по кафешкам шастать. Кроме ростовского роддома, надо заняться ещё двумя. Догадываешься какими?
— Один ставропольский, где родился генерал Селезень. А второй?
— А второй тот, где родился президент. Только сначала надо узнать его координаты. Возможно, появление на свет наших фигурантов было сопряжено с какими-то необыкновенными событиями. Но главное — выяснить тайну, связывающую все эти учреждения между собой. Если она, конечно, существует…
— Их связывает тайна криминальных абортов! — ляпнул Цимбаларь.
Не обращая внимания на эти провокационные реплики, Кондаков добавил:
— Жаль только, что четвёртый роддом нам до сих пор не известен.
— Таким образом, в расследовании появляются устойчивые пары, — сказала Людочка, как бы заранее соглашаясь с Кондаковым, — Суконко — Селезень и Голиаф — президент.
Цимбаларь немедленно добавил:
— Людмила Лопаткина — Ума Турман.
Людочка, естественно, в долгу не осталась:
— Сашенька Цимбаларь — Иванушка-дурачок.
— А вот это не надо! — запротестовал тот. — Хватит того, что меня с Фернанделем сравнивают… Уж лучше бы с Чарли Чаплином.
— Ну всё, за дело! — Этим Кондаков как бы поставил точку в чересчур затянувшейся дискуссии. — Ты, Саша, сегодня имеешь право опохмелиться, но чтобы завтра был как огурчик. Займёмся поисками вчерашних мотоциклистов и старичка-боровичка.
— Старичка-бородавочника, — поправил Цимбаларь, хотя и находившийся на грани распада личности, но по-прежнему сохранявший завидную память. — А ты, гражданка Лопаткина, будешь бомбить роддомы. Заодно и местечко себе подходящее подыщешь.
— Прикажете отправиться в длительное турне по городам и весям нашей родины?
Вместо Цимбаларя, уже собиравшегося запустить очередную солёную шуточку, поспешно ответил Кондаков:
— А это уж как тебе заблагорассудится. Но чтобы максимум через пару дней доклад был готов.
— В письменном виде?
— Желательно. Хотя и в самой сжатой форме. Всякие гинекологические тонкости нас не интересуют.
Несмотря на молодые годы и широту взглядов, Людочка по натуре своей была домоседкой. Конечно, она с удовольствием отправилась бы в экскурсионный круиз или отдохнула пару неделек у моря, но странствовать по служебным нуждам не собиралась, тем более что перед глазами был печальный пример Цимбаларя.
Да и какой смысл в очных встречах, если под рукой всегда есть телефон, Интернет и факсимильная связь? Время информационных технологий уже породило новые виды преступности и, как следствие, обязательно породит новую генерацию сыщиков, использующих в своей деятельности исключительно каналы связи.
Людочка не только придерживалась этой точки зрения, но и действовала соответствующим образом. Располагая фальшивым, но безупречно исполненным удостоверением редактора несуществующего телевизионного канала «Красота и здоровье», она заявилась в пресс-центр Министерства здравоохранения, откуда вскорости была переправлена в Главное управление охраны материнства и детства — и опять же в объятия к тамошнему пресс-секретарю.
К людям этой профессии, возникшей сравнительно недавно, Людочка относилась не то чтобы предвзято, но с некоторой осторожностью, как и ко всем прочим существам, живущим по непонятным ей законам.
Началось всё с того, что на телеэкранах страны стали регулярно появляться люди солидной наружности, нередко с большими звёздами на погонах, вынужденные по долгу службы выдавать чёрное за белое, желаемое за действительное, провалы за взлёты, а катастрофы — за временные трудности. При этом они натужно кряхтели, заикались, утирали невесть откуда взявшийся пот и блудливо косились по сторонам, видимо, ловя одобрительный взгляд начальства. Лжецов, как говорится, милостью божьей было немного, и все они сразу уходили на повышение в правительство или в президентскую администрацию.
Непредубеждённые зрители, слушая эту неуклюжую болтологию, негодовали. Одни выключали телевизор, другие плевались, третьи в сердцах возмущались: «Чем нести такую околёсицу, уж лучше молчали бы в тряпочку, как прежде. Гласность, ети её мать!»
Однако со временем все косноязычные мастодонты куда-то исчезли и на смену им повсеместно — даже в силовых структурах — пришли молоденькие девушки с ясными глазами и непорочными губками, вравшие так естественно и убедительно, словно в этом и состояло их основное жизненное предназначение. Милая улыбка и глубокое декольте не позволяли рядовым гражданам критически воспринимать дезинформацию, сутки напролёт сотрясавшую эфир.
Людочке даже казалось иногда, что если эта тенденция получит дальнейшее развитие, то скоро под знамёна различных информационных ведомств призовут профессиональных стриптизёрш, которые будут скрашивать официальную ложь откровенным и незамысловатым языком ничем не прикрытого человеческого тела.
Акушеро-гинекологический пресс-секретарь (а вернее, секретарша), принявшая Людочку, похоже, принадлежала именно к этой когорте. Своей броской внешностью она так напоминала южную красавицу Пенелопу Крус, что невольно хотелось взять автограф. Губы её напоминали свежую алую розу, а интеллекта в карих глазищах было не больше, чем у куклы Барби. Ради удобства в общении к высокой груди пресс-секретаря была приколота карточка с анкетными данными.
— Что-то я про ваш канал впервые слышу, — сказала она, внимательно изучая Людочкино удостоверение.
— Наша компания создана сравнительно недавно, путём слияния каналов «Культура» и «Здоровье», — пояснила гостья. — Но прежде я работала на Центральном телевидении. «Гав-гав и мяу-мяу» — это моя программа.
— Какая прелесть! — восхитилась пресс-секретарь. — Как я переживала, когда её закрыли.
— Финансирование закончилось, — сообщила Людочка. — Да и телевизионное начальство было не в восторге. Ведь кошечки не только делают «мяу-мяу», но ещё и гадят. Про собак я уже и не говорю.
— Теперь я вас вспомнила! — пресс-секретарь улыбнулась широко, как арлекин. — И фамилия очень знакомая. Вы не родственница актёра Лопатки на?
— Он мой двоюродный дядя, — ответила Людочка, даже не представлявшая, о ком идёт речь. — Мы росли вместе… Но Лопаткина — моя девичья фамилия. В нынешнем браке я Пивоварова. — Это был единственный телевизионный деятель, фамилия которого всплыла у неё в памяти.
— А разве его не убили? — глазищи пресс-секретаря, и без того огромные, стали по блюдцу.
— Побойтесь бога! Это непроверенные слухи! — воскликнула Людочка и тут же перевела разговор на другую тему. — Кстати, нам нужны дикторы с яркой, запоминающейся внешностью. Дикция особого значения не имеет. Могу составить протекцию.
— Я бы рада, только от добра добра не ищут. — В знак благодарности пресс-секретарь погладила Людочку по колену. — Мой муж — главный консультант этой конторы. Специально пристроил меня сюда, чтобы всё время была на глазах. Боюсь, он не одобрит…