— Ну да, а потом меня клюнет тот самый «боте-патрон», — буркнул хозяин. — Нет уж! От таких услуг увольте.
— Я бы на вашем месте не отказывался, — проникновенно молвил Цимбаларь. — Есть точные сведения о грядущей перерегистрации всех оружейных коллекций. Причём весьма и весьма строгая. Очень уж их много развелось за последнее время. Предполагается разрешить частным лицам иметь оружие только по девятнадцатый век включительно. Шашки да дуэльные пистолеты. Конечно, кое-кому как всегда будут предоставлены поблажки. Но при таком уклончивом поведении вам на это рассчитывать не приходится. Все ваши сокровища пойдут на переплавку… Но если вы окажете нам одну маленькую услугу, я обещаю раздобыть такую бумагу, что сюда больше ни один проверяющий не сунется. От самого министра бумагу.
— Ничего определённого сказать не могу, — набычился хозяин. — Не принято у нас друг друга закладывать… В крайнем случае, под личные гарантии министра. Чтобы мне постоянную лицензию иметь и чтобы тот оружейник не пострадал…
— Вот и славненько. — Цимбаларь похлопал хозяина по плечу. — Для того мы и живём на белом свете, чтобы как-то договариваться между собой.
Все вопросы были исчерпаны, но уходить почему-то не хотелось. Оружие, развешанное на стенах, завораживало, словно гениальные картины или великолепные скульптуры. Гости волей-неволей начинали завидовать Маузеру, даже несмотря на печать тихого помешательства, явственно проступавшую на его челе.
— Один, стало быть, обитаете? — оглядываясь по сторонам, поинтересовался Кондаков, хотя вопрос этот заведомо относился к разряду риторических.
— Я всегда один, — равнодушно ответил хозяин, и было понятно, что люди нисколько не интересуют его, в отличие от оружия, для уничтожения этих людей предназначенного.
— Налёта не боитесь?
— Дилетантов не боюсь, а профессионалы сюда не сунутся. У них стволов и без меня предостаточно.
— Это верно, — понимающе кивнул Кондаков. — Если такая тенденция сохранится и дальше, то через пару лет атомные бомбы в ход пойдут.
— Прогресс не остановить, — сказал хозяин, — в пятнадцатом веке запрещали порох, в шестнадцатом пушки, заряжавшиеся с казённой части, потом разрывные пули и отравляющие газы. Впоследствии всё утряслось само собой. То же будет и с атомным оружием. Я думаю, оно мало что изменит. Разрушат, допустим, бандиты с десяток городков. Ну и что? Полвека назад были разрушены многие тысячи. А мир по-прежнему стоит, и про ту войну уже стали забывать. Жизнь берёт своё…
— А смерть своё, — докончил Цимбаларь. — Да и при чём здесь десяток каких-то городков! Главное, чтобы ваша коллекция уцелела. Ей-то, похоже, не страшна даже водородная бомба…
Когда гости оказались на свежем воздухе, Кондаков упрекнул приятеля:
— Зачем ты обещал ему гарантии министра? Много берёшь на себя, Сашенька.
— Наш министр, да будет тебе известно, в самое ближайшее время переходит на другую работу, — с улыбочкой пояснил Цимбаларь. — Не то в Совет безопасности, не то в Думу. А к новому какие могут быть претензии?
— Всё равно так нечестно!
— И это говорит тип, намотавший срока десяткам невинных людей! — возмутился Цимбаларь. — А кодексу милицейской чести ты лучше Людочку Лопаткину поучи. Я его наизусть знаю.
На очередном заседании опергруппы, где присутствовал и Ваня Коршун, внимательно ловивший чужие версии, что косвенно свидетельствовало об отсутствии своих собственных успехов, Кондаков, постоянно прерываемый Цимбаларем, доложил о результатах визита к знатоку и коллекционеру стрелкового оружия Маузеру. Информация была принята к сведению без особого энтузиазма, а Людочка ещё и съязвила:
— Вот и Скорцени в нашем деле замаячил. Так мы скоро до Гришки Распутина доберёмся вкупе с Матой Хари.
— Доберёмся мы туда, куда надо, — недобро прищурившись, пообещал Кондаков. — Ты лучше предоставь свой рапорт на акушерско-гинекологическую тему.
— Нету рапорта! — дерзко ответила Людочка. — И не надо так многозначительно фыркать! Лошади в конюшне тоже фыркают, когда блох пугают… На чьё имя я этот рапорт писать буду? По закону я могу обращаться только к своему непосредственному руководству, то есть к начальнику экспертно-криминалистического центра, которому про моё нынешнее задание знать совершенно не обязательно. Разве не так?
Все промолчали, сражённые её неопровержимой логикой. Победно оглядев коллег, Людочка продолжала:
— Вот возьмёте меня в особый отдел, тогда и рапорта требуйте. Получите в лучшем виде. Я, в отличие от некоторых присутствующих, не боюсь ни авторучки, ни компьютера.
— А ты разве пойдёшь к нам? — Цимбаларь изобразил удивление.
— Девушкам, вообще-то, следует отказываться от всяких сомнительных предложений, но тут я ломаться не буду, — призналась Людочка. — Соглашусь без всяких оговорок. Было бы только предложение.
— Опять в секретари метишь?
— Нет, только оперативным сотрудником. И желательно в вашу группу.
— Ты сначала спроси, согласны ли мы на это! — Цимбаларь состроил постную мину.
— Разве я стану обузой?
— Конечно! Мне, например, придётся впредь избегать солёных словечек, а Петру Фомичу воздерживаться от ковыряния в ухе. Кроме того, по неписаной традиции члены одной опергруппы и досуг должны проводить вместе. Ходить в музеи, на лекции, в баню.
— Разве я против!
— И в баню пойдёшь? — картинно ахнул Цимбаларь. — Не застесняешься?
— А кого стесняться? Пётр Фомич мне ближе, чем родной отец. Ванечку я уже почти удочерила… или усыновила, что принципиального значения не имеет. Вот только не знаю, как с тобой быть. — Людочка с сомнением глянула на Цимбаларя.
— А давай поженимся! — нашелся Цимбаларь. — Муж свою жену никогда не тронет. Тем более в бане. Он будет в щёлочку за посторонними женщинами подглядывать.
— Представляю я эту баню, — задумчиво произнёс Ванечка. — Что-то вроде ночей Клеопатры…
— Об этом чуть позже, — сказал Кондаков, с недовольным видом ковыряя в ухе. — Ты, Людмила Савельевна, болтологии у этих хлыщей не учись. Бесполезное занятие. А если рапорта нет, изложи суть дела своими словами.
Доклад Людочки о тайнах, связанных с рождением генерала Селезня, президента Митина и ничем не примечательного гражданина Суконко, занял больше получаса. Ещё десять минут ушло на сообщение о визите к профессорской вдове. Внимание аудитории постепенно ослабевало.
— Лейтенант Лопаткина, так не пойдёт, — не выдержал, наконец, Цимбаларь. — Учись выражать свои мысли предельно кратко. Чеканными, так сказать, фразами. Отбрось всю необязательную лирику и сосредоточься на квинтэссенцию проблемы.
— Ты ещё прикажи мне афоризмами говорить! — фыркнула Людочка. — Тоже мне, Ларошфуко доморощенный.
— Но ты, сестрёнка, всё же постарайся, — вмешался Ваня, и это сразу решило спор.
— Ладно, — смирилась Людочка. — Повторяю для особо непонятливых. Во-первых, установлено, что все интересующие нас родильные дома посещались специалистами-гинекологами из Москвы, на тот момент находившимися под арестом, причём в сроки, наводящие на мысль о возможности искусственного зачатия.
— Молодец, — похвалил её Кондаков. — Действительно, коротко и ясно. Только от комментариев пока воздержись.
— Во-вторых, сразу после рождения интересующих нас лиц архивы родильных домов и их заведующие, видимо, посвящённые в курс дела, исчезли. Некоторое исключение составляет лишь случай с Митиным, родившимся уже после смерти Сталина и ареста Берии. Заведующий просто утонул, упав в речку, которую и куры вброд переходили, а архив сгорел от короткого замыкания электропроводки.
— Не вижу принципиальной разницы, — заметил Кондаков. — Времена изменились, вот и почерк разный. А действовала одна и та же компашка. Что ты там говорила по поводу офицерского пайка?
— Мать Селезня единственная, кто после рождения сына получала хоть какую-то помощь от государства. Но это, скорее всего, было связано с её низким социальным статусом. Родители Суконко и без того были довольно обеспеченными людьми, а ко времени появления на свет Митина вся система уже дала сбой. Кроме того, он единственный ребенок, которого не обследовала высокая московская комиссия.
— Тем не менее взлетел он выше всех, — буркнул Цимбаларь.
— Это уж дело случая, — сказал Ваня Коршун.
— Ты так думаешь? — покосился на него Кондаков.
— Всё понятно, — заявил Цимбаларь. — Ребят зачали и родили по распоряжению тогдашних чекистов. Хотя и не ясно, зачем.
— Может, расу новую выводили, — предположила Людочка. — Сверхлюдей.
— Глядя на генерала Селезня, этого не скажешь, — с сомнением произнёс Кондаков.
— Да и Митин на сверхчеловека что-то не тянет, — поддержал его Ваня Коршун.
— Ну не получилось! — Людочка развела руками. — Немцы ведь евгеникой тоже баловались.
— Глядя на генерала Селезня, этого не скажешь, — с сомнением произнёс Кондаков.
— Да и Митин на сверхчеловека что-то не тянет, — поддержал его Ваня Коршун.
— Ну не получилось! — Людочка развела руками. — Немцы ведь евгеникой тоже баловались.
— Чем-чем они баловались? — подозрительно переспросил Кондаков.
— Евгеникой. Наукой об улучшении человеческой породы, — пояснил Цимбаларь. — Ныне повсеместно запрещённой… Эх, знать бы, сколько ещё роддомов осчастливили своим посещением эти профессора-гинекологи!
— Можно зайти с другой стороны, — сказала Людочка. — Изучить биографии всех известных людей, родившихся в период с сорок восьмого по пятьдесят третий год. И не только политиков, но и учёных, писателей, артистов, предпринимателей. Даже бандитов. И выяснить, связано ли их рождение с гинекологическими осмотрами, в своё время проводившимися профессорами Плотниковым и Шульманом.
— Это неподъёмный воз работы, — возразил Кондаков. — Да и профессоров могло быть не двое, а больше. Надо пока держаться за те ниточки, которые у нас есть. Тесто из опары попрёт — в руках не удержишь. Между прочим, очень точная пословица. Сил у нас маловато, да и время ограниченно. Хотя главное мы выяснили — безголовый неопознанный труп к президенту Митину никакого отношения не имеет.
— Выяснить и доказать — это две разные вещи, — заметил Цимбаларь. — Пока всё держится только на словах Гобашвили. А какая вера может быть убийце и бандиту?
— Тогда давайте свои предложения, — сказал Кондаков.
Все заговорили одновременно:
— Надо искать старика с тростью.
— А я бы занялся «мотоциклистами»!
— В первую очередь следует установить личность Голиафа.
— Хорошо бы разыскать ещё парочку двойников. Вдруг у них живы родители. Это бы сильно облегчило расследование.
Людочка перекричала всех:
— Подождите! Мы упускаем одну немаловажную деталь. Я имею в виду поразительное сходство людей, родившихся в разных местах и в разное время. С помощью одного только искусственного оплодотворения таких результатов не добьёшься. Могут, конечно, появиться единокровные братья, но отнюдь не близнецы. Это скорее похоже на клонирование.
— Клонирование в сороковые годы? — обуреваемый сомнениями Кондаков вновь вставил указательный палец в ухо, тем самым принудив Людочку потупиться. — Маловероятно… Насколько мне известно, эта проблема не решена до сих пор.
— А я, наоборот, слыхал, что она уже давно решена, только это стараются не афишировать, — возразил Цимбаларь. — Полсотни лет — это не срок. Ты же сам видел в подвале у коллекционера автомат, сделанный ещё в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Простые люди про такое оружие и слыхом не слыхивали, а кое-кто его уже делал. Любая идея, прежде чем стать общепризнанной, должна сначала вызреть в умах двоих-троих энтузиастов.
— Совпадение папиллярных линий Голиафа и президента Митина иначе как клонированием не объяснишь! — не унималась Людочка.
— Ты не объяснишь, а я очень даже объясню, — не унимался Кондаков. — Обыкновенное совпадение, порождённое нашим природным головотяпством. Перепутали дактилокарты — вот и вся недолга.
— Почему тогда убили Голиафа? А до этого аналогичным образом покушались на Суконко?
— Про это мы у преступников спросим, когда их задержим! — огрызнулся Кондаков.
— Именно! Целиком и полностью согласен, Пётр Фомич! — угодливо поддакнул Цимбаларь, и это было подозрительно уже само по себе, — Но чтобы задержать преступников, нужно сделать следующее: быстренько разработать документ о грядущей перерегистрации оружейных коллекций и довести его до сведения всех заинтересованных лиц. Причём документ настоящий, а не фиктивный; Голову даю на отсечение, что Маузер, почуявший опасность, сдаст нам оружейника, занимавшегося модернизацией «боте-патронов».
— Эк ты загнул! — Кондаков, ещё не понявший, куда клонит Цимбаларь, даже присвистнул. — Нам такой документик не по плечу.
— Мне не по плечу. И Ване тоже. Лейтенанта Лопаткину в расчёт можно вообще не брать. А вот для Петра Фомича Кондакова, учитывая его прежние связи, ничего невозможного нет.
— Ну ты даёшь. — Кондаков погрузился в глубокое раздумье. — Задача непростая… Даже посложней, чем взять Гобашвили. А если из всей этой затеи выйдет дохлый номер?
— Это верняк, клянусь! — с горячностью, свойственной только молодости, заявил Цимбаларь. — Я тебе могу назвать пять или шесть случаев, когда на убийцу и грабителей выходили через оружейников.
— Так и быть, постараюсь, — достав палец из уха, Кондаков стал рассматривать то, что на нём осталось. — Но и тебе придётся подсуетиться. В качестве, так сказать, взаимной услуги. Как только вернётся Горемыкин, выхлопочешь через него в Министерстве бумагу для Маузера. Такую, чтобы была надёжней любых папских индульгенций. Если мы что-то обещаем, своё слово надо держать.
— Грузишь ты меня, Фомич, — вздохнул Цимбаларь. — Причём грузишь не по делу. Да только деваться некуда…
В это время запиликал мобильник, предназначенный для контакта с «мотоциклистами». Кондаков немедленно вручил его Людочке — дескать, ты кашу заварила, тебе и дальше хлебать.
Цимбаларь, сделав всем ручкой, выскочил в соседнюю комнату, дабы связаться с технической службой особого отдела, контролирующей не только кабельные линии, но и вольный эфир.
Глава 10 ЛЕВ В ЧЕЛОВЕЧЬЕМ ОБЛИЧЬЕ
— Я слушаю, — произнесла Людочка поистине ангельским голосочком (ведь могла, если хотела!).
— Это я слушаю, — ответил звонивший, нажимая на местоимение «я».
— Простите, — Людочка чуть-чуть замешкалась. — Не с вами ли на днях я беседовала в кафе «Ротонда»?
— Нет, не со мной. Но я в курсе дела.
— Какого дела? — Людочка вцепилась в эту фразу, словно курица в зазевавшегося червяка.
— Вам виднее, — без всякого выражения произнёс звонивший.
— В тот раз нам не удалось закончить разговор, — заявила Людочка, заранее готовая к негативной реакции. — Хотелось бы продолжить его.
— По-моему, вы заблуждаетесь. Разговор закончился. По крайней мере, с нашей стороны. Вы получили вполне ясное и недвусмысленное предупреждение.
— Я бы так не сказала, — возразила Людочка. — Ваши слова походили на словесную шараду. А я, к сожалению, не умею разгадывать шарады.
— Что же вы умеете?
Вопрос был в общем-то неожиданным, но Людочка не относилась к числу тех, кто лезет за словом к карман.
— Это имеет какое-то значение? — парировала она.
— Будем считать, что да.
— Как любой нормальный человек, я умею очень многое. Например, чистить зубы, принимать душ, причёсываться, зевать, потягиваться, заваривать чай… Дальше продолжать?
— Достаточно. Я не покушаюсь на интимные подробности вашей жизни. Мне лишь хотелось узнать: нравится ли вам выслеживать людей?
— Нет. Кроме тех случаев, когда без этого невозможно обойтись.
— Это не ответ.
— Но и ваш вопрос, простите, не вопрос.
— Ну хорошо. Обратимся к конкретике, которой пока так не хватает нашей беседе. Зачем вы ищете старика?.. Только не надо врать! — звонивший словно спохватился. — Заподозрив неискренность, я немедленно отключусь.
— Отказывая мне в возможности лукавить, вы сами только этим и занимаетесь.
— Не я был инициатором нынешнего разговора. Ответьте, пожалуйста, на мой последний вопрос.
— Хорошо. Но сначала договоримся: на мою откровенность вы ответите своей.
— Я отключаюсь. У вас в запасе ровно пять секунд.
— Прошу вас, подождите! — Людочка сделала коллегам большие глаза, и те дружно закивали — говори, дескать, правду. — Я всё скажу… Только не знаю, как лучше выразиться… У меня есть все основания предполагать, что этот старик совершил преступление.
— Какое преступление? — вопрос был поставлен так, что не допускал уклончивого ответа, и Людочка на мгновение замялась.
Кондаков, закрываясь от мобильника ладонью, прошептал: «Заинтригуй его чем-нибудь, заинтригуй!»
— Какое… — словно бы в раздумье повторила Людочка. — В списке десяти заповедей оно стоит далеко не на первом месте, но ничего более страшного люди ещё не совершали.
— Вы подразумеваете убийство?
— Кажется, я выразилась достаточно прозрачно.
— Но недостаточно определённо. Грехом является —1Ишь убийство ближнего своего. Убийство врага есть не грех, а доблесть. По крайней мере, так полагали люди, писавшие Ветхий завет. Или вас больше интересует не нравственная, а юридическая сторона этой драмы?
В вопросе ощущался скрытый подвох и Ванечка приложил палец к губам, а Кондаков опять зашипел: «Пофлиртуй с ним немного, пофлиртуй!».
Сдержанно кивнув коллегам, Людочка продолжала:
— Ваша словесная эквилибристика звучит как глумление над памятью человека, который был очень дорог мне.