Толстяк нарушил творческий процесс режиссера, подтолкнув к нему девушку и высвистав начальные такты мендельсоновского свадебного марша. Курт поднял глаза, вскочил, уронив папку, и уставился на Дикси. Она присела, собирая рассыпавшиеся у ее ног листы, узкая юбка натянулась, подчеркивая аппетитный зад. Длинные тяжелые бронзовые пряди коснулись вьющимися концами замусоренного пола, в распахнутом вороте простой блузки виднелась нежнейшая полная грудь. Курт тоже свистнул, но просто так — удивленно и протяжно.
Через тридцать минут Дикси стояла перед камерой в маленькой комнате, освещенной нестерпимо яркими софитами. Развернув джинсовую каскетку козырьком к уху, Курт задумчиво смотрел на девушку. Его худое лицо гримасничало и морщилось, как в кресле у стоматолога. Стало понятно, откуда взялся у этого тридцатидвухлетнего мужчины полный набор морщин престарелого ветерана.
— Почитай что-нибудь. Ну, басню, стихи, отрывок из Библии. Все равно.
— Правила составления балансового отчета можно?
— Пойдет. Смотри в камеру и ничего не бойся.
— Вот еще, — фыркнула, передернув плечами, Дикси. И четким голосом, явно насмехающимся над произносимым текстом, принялась диктовать вычитанные накануне бухгалтерские термины.
— Так. А теперь попробуй охмурить этого парня. — Курт подтолкнул к Дикси толстяка Тедди. — Ну, покрути хвостом, как у вас водится, сделай глазки… Представь — это первый парень на деревне, он тебя очень, ну просто очень волнует, а сохнет по твоей подружке. Обидно! И еще больше хочется… Давай, детка, пригласи его вечерком на дискотеку, посидеть, потанцевать, то да се…
Дикси покосилась на принявшего кислый вид Тедди, нахмурила брови и отвернулась. Ее пальцы быстро расстегнули полосатую блузку и завязали узлом распахнутые полы. Когда она вновь развернулась к камере, все увидели разбитную деваху с сонной улыбочкой полуоткрытого рта и хищным блеском в прищуренных глазах. Дикси копировала повадки рекламных секс-бомб, как это делала бы в предложенной режиссером ситуации юная обольстительница. Но она не выглядела ни смешной, ни пошлой или вульгарной. Помимо несомненной силы сексуального притяжения, девушка обладала каким-то вторым планом — то ли самоиронией, то ли игривостью молодого самоуверенного зверька, делающей эротику лишь частью естественно прекрасного жизнелюбия.
Отсняв сценку, Курт Санси поблагодарил Дикси и аккуратно записал ее телефон. Не на сигаретный коробок и не на папку с бумагами, как обычно поступал с телефонами претенденток на роль, а в свою личную книжку, что сразу же подметил Тедди и довольно ухмыльнулся:
— Ну что, старикан, и я сгодился — такое сокровище прямо к столу подал. Ванда не тянет роль Элизабет. А ведь на ней, в сущности, держится фильм.
— Не знаю, дорогой, ей-богу, не знаю, — скорчил скучную гримасу Курт. — Ванда не так уж и плоха. А эта дылда… Не знаю! — отрезал он.
На следующий день Курт Санси пригласил Дикси для подписания контракта на съемки в фильме «Королева треф». Он рискнул отдать неподготовленной дебютантке выигрышную роль кокетки Элизабет.
Время съемок пришлось на летние каникулы, так что занятия в университете не страдали. Дикси блестяще сдала экзамены и с начала июня поступила в распоряжение Курта Санси. Ни она, ни Патриция не поняли, почему так легко удалось уговорить Эрика. Похоже, он с головой ушел в работу, готовясь к открытию новых филиалов своего банка в Латинской Америке.
— Поступай, как знаешь, Пат, ведь это, в сущности, твоя дочь, — сказал он жене, давая тем самым разрешение на съемки.
Дикси сама явилась в кабинет, который обычно опасливо обходила. Ей хотелось попытаться объяснить отцу то, что он не хотел понимать, а теперь, кажется, понял: все ее жизненные интересы, все самые сокровенные помыслы находились далеко от научных сфер. Да, она, конечно же, принадлежала к другой породе. Тайное могущество финансовых магнатов, баталии мощных экономических сил казались ей столь же скучными и противоречащими логике жизни, как зашторенные окна в весенний солнечный день. Сцена, экран, слава, общество блестящих и легкомысленных людей, могущество искусства, способного создавать волшебные миры, — все это влекло живую натуру Дикси подобно тому, как цветущий луг манит резвого жеребенка.
— Спасибо, отец. Ты, наверно, не представляешь, как важно для меня твое согласие. Если… если бы… если бы я отказалась, то была бы очень несчастна… — Опустив глаза, Дикси стояла у письменного стола Эрика, как ученица перед экзаменатором. Он поднял лицо от блокнота, в котором что-то писал, и снял очки.
Глаза без них казались пустыми и отрешенными.
— С детства, наверно, с пеленок, мне грезились сцена и кино. Об этом мечтают все девчонки. Даже уродины, — живо продолжила Дикси. — И я не подведу тебя, папа…
Она сделала несколько шагов и робко положила руку ему на плечо. Эрик отшатнулся, как от удара, вскочил, рванувшись к окну.
— Уходи, мне надо работать.
Он даже не обернулся. Чувствуя себя гадкой, ненужной, подобно больному проказой, Дикси направилась к двери.
— Постой. Как отец, я обязан сделать предупреждение. — Голос Эрика окреп и звучал резко, словно удары плетки. — Всем известно, что мир кино погряз в разврате и грязи. Девушке из хорошей семьи там не место, если, конечно… Если, конечно, она девушка… — Эрик вдруг громко расхохотался, и Дикси показалось, что он пьян.
Неумолкающий безумный смех отца преследовал ее. Он продолжал звучать в ушах всю ночь — первую ночь в жизни Дикси Девизо, когда она так и не смогла сомкнуть глаз.
В съемках фильма, рассказывающего о молодежных проблемах, принимало участие много хорошеньких девушек. Особенно очаровательна была Кетлин Морс — тоненькая брюнетка, напоминающая Одри Хепберн. Она играла Санни, главную героиню — романтическую, наивную и очень чистую девушку. Дикси досталась роль соперницы Санни — легкомысленной Элизабет, для которой понятие «сексуальная революция» стало реальным этапом короткой биографии. Неудивительно, что все технические работники съемочной группы от гримера до осветителя предпринимали попытки сблизиться с доступной красоткой. Дикси даже не злилась, отшивая очередного претендента на интим в далеко не изысканных выражениях. Она старалась основательно войти в роль разбитной девицы, не переставая вспоминать обиду, нанесенную отцом.
— Все в группе уверяют, что ты спишь со мной, — объявил ей как-то Курт Санси. — Именно по этой причине отказываешь якобы нашим жеребчикам. Я не стал спорить. — Он окинул Дикси взглядом пресыщенного женским вниманием знатока. — И, честно говоря, я не стал бы сопротивляться…
— Я буду считать, что вы удачно пошутили, хорошо, Курт? — Дикси весело улыбнулась, сморщив носик, и, легко пританцовывая на мягких подошвах теннисных туфель, удалилась прочь.
…Работа над фильмом подходила к концу, а Дикси все еще не могла сделать решительный шаг — от себя самой к сыгранному персонажу. В то время, как «недотрога» Кетлин Морс за месяц съемок сменила десяток любовников, «шлюшка Элизабет» все еще оставалась паинькой.
В конце августа участники съемочной группы «Королевы треф» поселились в маленьком отеле на северном берегу Женевского озера, где снимались последние эпизоды. По вечерам они закатывали шумные вечеринки, парочки разбредались по номерам или уезжали кутить в другие рестораны и пабы.
Дикси запиралась в своем номере, презирая себя за то, что оказалась так похожа на Эрика: эротические развлечения скорее раздражали, чем привлекали ее. Как сильно бы удивился отец, знай он, что к девятнадцати годам ничего более серьезного, чем поцелуи, в сексуальном опыте Дикси не числилось. Она не считала себя ни ханжой, ни холодной, просто все парни, казавшиеся вполне привлекательными издали, при ближайшем рассмотрении не выдерживали конкуренции с созданным ее воображением образом. Это был некий особый герой, соединивший черты экранных звезд с нелепым обаянием ее университетского друга Жана. Жанни метил в «короли финансов», вернее, в императоры, потому что был мал ростом, черняв и носат, как Наполеон. А кроме того, имел совершенно незаурядные способности. Чуть ли не с первого дня знакомства с Дикси в библиотеке Жан избрал ее своей Прекрасной дамой, обязуясь писать за нее все необходимые учебные работы. В качестве благодарности он просил лишь одно — сорокапятиминутные ночные рандеву по телефону, без пропусков и выходных.
Плата за свободу от ненавистных занятий показалась Дикси чрезмерной, но вскоре она убедилась, что совершила выгодную сделку: работы, выполненные за нее Жаном, получали высший балл, а сеансы «телефонного секса» — так иронически Жан называл свои невероятно возвышенные монологи, пронизанные рыцарским преклонением и утонченной чувственностью, — превратились в насущную потребность. Объясняясь в любви Дикси, он воображал себя Сирано де Бержераком, прячущим в сумраке уродливое лицо. И действительно, «телефонный Жанни» полностью преображался. У Дикси кружилась голова от чарующего голоса, дарящего ей все красоты мировой поэзии, умеющего говорить о чувствах с возвышенной простотой умудренного опытом неотразимого мужчины. Она не могла поверить, что под маской изысканного кавалера скрывается большеголовый уродливый бедняга Жанни, сторонящийся женщин.
Плата за свободу от ненавистных занятий показалась Дикси чрезмерной, но вскоре она убедилась, что совершила выгодную сделку: работы, выполненные за нее Жаном, получали высший балл, а сеансы «телефонного секса» — так иронически Жан называл свои невероятно возвышенные монологи, пронизанные рыцарским преклонением и утонченной чувственностью, — превратились в насущную потребность. Объясняясь в любви Дикси, он воображал себя Сирано де Бержераком, прячущим в сумраке уродливое лицо. И действительно, «телефонный Жанни» полностью преображался. У Дикси кружилась голова от чарующего голоса, дарящего ей все красоты мировой поэзии, умеющего говорить о чувствах с возвышенной простотой умудренного опытом неотразимого мужчины. Она не могла поверить, что под маской изысканного кавалера скрывается большеголовый уродливый бедняга Жанни, сторонящийся женщин.
Он был ниже ее на целую голову и, наверно, легче килограммов на 20. В присутствии Дикси, чтобы не подчеркивать их физическое несоответствие, Жанни старался сидеть и ничем не обнаруживал их тайного заговора. Ах, как не хватало голоса Жана, его сердца, его души мускулистым красавчикам, добивавшимся близости Дикси!
— А ведь ты меня развратил, Жан, — сказала как-то Дикси. — Мне теперь все парни кажутся пошлыми идиотами.
В трубке послышался тяжелый вздох, и прерывающийся от волнения голос прошептал:
— Так в чем же дело, любовь моя?
Дикси нажала на рычаг, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Может, она влюбилась? Но в кого? В голос, в фантом, в антологию мировой поэзии? Это ее увлечение, наверно, смог бы понять отец. Если бы поверил… Теперь он воображает дочь участницей немыслимых оргий, устраиваемых «богемой», а она сидит взаперти в своем номере, слушая залетающие в окно звуки музыки, игривый смех, чьи-то стоны за стеной, звон разбитого бокала, страстный шепот на соседнем балконе…
Дикси вздрогнула от телефонного звонка.
— Ты у себя, девочка? Одна?! Не верю… Ну тогда хоть что-то проясняется. — Курт Санси зашуршал чем-то и приглушенно добавил: — Сейчас буду, жди.
Режиссер жил отдельно от всей группы, снимая номер в отеле на полпути к городу, чтобы быстрее добираться домой, где его ждали жена и восьмилетние двойняшки. Но коллеги полагали, что Курт просто-напросто отвоевал обособленность, чтобы тайно принимать у себя дам. Вернее — даму, а именно — Дикси. Все говорило о том, что эти двое, постоянно пренебрегающие коллективными вечеринками и ни в каких порочащих связях не замеченные, проводят время вместе.
«Ну вот все и решилось», — с облегчением подумала Дикси. Она приняла душ и надела совсем легонький короткий пеньюар с пушистой белой оторочкой на рукавах — конечно же, подарок Сесили. Сесиль сделала это, чтобы взбесить Маргарет, — достала из коробки и преподнесла внучке «развратную парижскую штучку». Не подумала бабушка, что ее подарок послужит внучке для столь ответственной роли.
Дикси решила стать женщиной.
Курт многое сделал для нее — рискнул отдать важную роль совершенно неопытной девчонке, научил ее работать перед кинокамерой и ни разу не предъявил ультиматума в отношении «благодарности». Делал шутливые попытки добиться свидания и, получая отказ, послушно ретировался. Конечно же, он был хорошим режиссером, умеющим создавать в молодежной компании исполнителей атмосферу оголтелой жизнерадостности и всеподчиняющей чувственности. Дикси нравилось наблюдать за преображениями Курта, показывающего своим неопытным актерам, как должен быть сыгран какой-нибудь эпизод. Он превращался в кокетливую девицу, наглого «качка», зануду-профессора или даже в несовершеннолетнюю дурочку, ожидающую ребенка.
Курт Санси мог выглядеть неотразимым Казановой, но желания физической близости с ним Дикси не испытывала. Особенно после того, как гасли софиты и человек, только что властвовавший на съемочной площадке, превращался в заурядного потрепанного мужичка из породы работяг, засиживающихся после работы в дешевых пивных. Джинсы, клетчатая фланелевая рубашка, потертая кожаная куртка и каскетка с загнутым вверх козырьком составляли постоянный гардероб Санси. Дикси удивилась, заметив как-то, что ездит Курт на пижонской и очень дорогой модели «рено».
Он постучал в дверь ее номера и, как только дверь приотворилась, сунул в щель огромный букет роз, за которым сам был едва виден.
— Как престарелый ухажер или гусар из водевиля. Извини, с фантазией плохо, всегда отделываюсь розами. — Он не без удивления оглядел Дикси и плюхнулся в кресло.
— Слава Богу, что в пятницу сворачиваемся, я чертовски устал. Кажется, поработали неплохо.
Дикси погрузила лицо в прохладные бутоны.
— Да тут, наверно, сто штук! Я никогда не получала такую кучу роз!
— Погоди, девочка, после премьеры тебя завалят цветами и поклонники будут ходить хвостом, а ночью дежурить в кустах возле твоего дома. Надеюсь, ты не забудешь, что все это подарил бедняжке-экономичке гениальный режиссер Санси. — Курт закурил. — Можно снять пиджак? Терпеть не могу официальную форму одежды, разве только для кинофестиваля.
— Ни разу не видела вас в костюме. Совсем не так страшно. — Дикси смутилась от интимности своего наряда и потуже затянула пояс пеньюара. Похоже, он действительно не претендовал на интим.
— Перестань! Прекрати обращаться ко мне, как к школьному учителю, и не заворачивайся в свои очаровательные тряпочки. — Курт встал и начал деловито снимать брюки. — Это я выгляжу неуместно официально.
Дикси рассмеялась — в носках и рубашке, свисающей чуть ли не до колен, ее кавалер выглядел очень нелепо. — Я не Ален Делон и не Бельмондо, но точно знаю, что семьдесят процентов из режиссерской братии мне в подметки не годятся. В смысле внешности. Ты чудная, детка. Невероятно естественная, живая — прирожденная актриса, — продолжил он без всякого перехода, обняв Дикси. — И ты фантастически хороша. Хочешь, я дам тебе главную роль в своем следующем фильме?
Они уже лежали поперек широкой кровати, и руки Курта нетерпеливо освобождали Дикси от ненадежного прикрытия шелковой ткани. Пока Курт кое-как сбрасывал с себя последнюю одежду, Дикси скользнула под одеяло и, потянувшись к настольной лампе, погасила свет.
— Ну зачем, зачем? Я не могу «снимать» в темноте… Я вообще ничего не могу в темноте! Я же не человек, а кинокамера… — капризничал Курт, пытаясь найти лампу, но Дикси, обхватив его за шею, притянула к себе. Нет, она не стеснялась показать свою наготу, она боялась увидеть голого Курта и рассмеяться, а значит — испортить все.
— Ты хочешь, да? Ты, правда, хочешь стать моей главной актрисой? Я сделаю тебя знаменитой, гениальной, великой… Ну что с тобой, а? — Не переставая говорить, Курт старался овладеть своей роскошной партнершей, изо всех сил вцепившейся в его шею. — Пусти, пусти, задушишь, расслабься, отпусти, ах! Нет, не так… Боже, у-ух! — Курт внезапно затих, придавив Дикси. Она слизнула соленый пот, капающий с его лба. И подумала с облегчением: «Вот и все. Теперь бы под душ». Ей почти не было больно. «Операция» прошла отлично.
Свалив с себя Курта, Дикси благодарно поцеловала его в липкую от испарины щеку. В ванной комнате она обнаружила несколько капель крови, упавших на кафельный пол, и победно включила на полную мощь горячую воду.
Когда Дикси вернулась в комнату, Курт с каменным лицом курил, лежа в постели.
— Это что? — показал он на запачканные алыми пятнами простыни. — У тебя месячные?
— Н-нет… — виновато пролепетала она. — Я, наверно, должна была предупредить… Ты у меня первый.
— Что-что? — Курт вскочил, отшвырнув простыню, и схватился руками за голову. — Ох, я же круглый идиот! Вот что значит отсутствие бдительности и неверие в чудеса… Да… — Надев трусы и рубашку, он сел за стол, с прокурорским видом взирая на закутавшуюся в пеньюар Дикси.
— Кретин! Я думал, ты так сильно меня хочешь и поэтому вся сжалась… Ах, черт! Что теперь оправдываться… Тебе в самом деле восемнадцать? Невероятно…
— Послушай, все хорошо. Я благодарна тебе, Курт… Ты мне вообще нравишься. И, если хочешь, я буду сниматься в твоем новом фильме, — живо проговорила Дикси, не понимая, чем так огорчила Курта. Опыт общения с отцом сказался не лучшим образом: она совершенно не понимала мужчин, постоянно чувствуя себя виноватой в чем-то.
— И не мечтай! Заруби себе на носу: я женат и обожаю свою жену. Я дня не могу прожить без своих детишек. И вообще я совсем не бабник, что бы тебе ни говорили. — Повернувшись спиной к девушке, Курт спешно натягивал брюки.
— А! Ты боишься, что я могу забеременеть и стану надоедать… Ведь так, да? — обрадовалась своей догадке Дикси. — Глупости, у меня только что кончились месячные, я не думаю заводить детей и выходить замуж…
— Детка, ты плохо все рассчитала — я не добыча. Ни развода, ни алиментов, ни скандала у меня не будет. Поняла? — Курт напялил пиджак, в сердцах оторвав вцепившуюся ему в рукав розу. Ваза упала, расплескав по ковру воду. — К счастью! — зло рассмеялся Курт и, не глядя на оторопевшую девушку, стремительно покинул номер.