Дикси присела на крепенькую деревянную скамью, отполированную до блеска с одного края — видимо, дерево хранило память о баронессе, любившей посиживать здесь в предзакатные часы. Наследнице Клавдии фон Штоффен сразу стало ясно это, потому что именно отсюда открывался великолепный вид на опускающееся за холмы солнце. Поверхность реки осыпали оранжевые отсветы, весь воздух насытился почти осязаемой солнечной пылью, вызолачивающей все вокруг — деревья, песок, стены гордо возвышающегося на пригорке дома, сложенные на коленях руки Дикси с наспех собранным букетиком ромашек и тела тех двоих, что подобно мифологическим персонажам резвились в темной воде запруды. Мокрые волосы покрывали тело Рут до пояса, в маленьких торчащих грудях было что-то девственное, непорочное. Она казалась особенно нежной и чуть ли не прозрачной рядом с бронзовым Чаком.
— Дикси, иди сюда! — позвал он, бросив в «баронессу» сорванную кувшинку.
— Простите, у меня не купальный день! — крикнула Дикси, поднимаясь. Игры распалившейся парочки становились слишком занимательными, чтобы равнодушно наблюдать со стороны. А присоединиться к ним ей вдруг расхотелось — не телом, а головой, восставшей не к месту гордостью или каким-то другим чувством, имевшим отношение к целомудрию. — Жду вас за ужином! — махнула она букетиком и, не оборачиваясь, начала восхождение к дому.
Прямо за ней двигалась вверх тень от леска, за которым садилось солнце, так что позади оставался голубоватый вечерний воздух, а впереди, маня к алеющим окнам замка, разливалось море теплого света, в котором порхали белые мотыльки, быстрокрылые стрекозы и коротко, будто трогая струну, звала кого-то птица. На центральной площадке с высохшим фонтаном Дикси обернулась. В сумерках лента реки казалась синей, замерли лиловые кусты. На берегу, уже покрывающемся вечерним печальным флером, никого не было.
…В кабинете все прибрано — небольшой ломберный стол покрыт крахмальной скатертью. Три прибора, салфетки, сервиз, бокалы — все помечено уже хорошо знакомым хозяйке поместья гербом. Дикси поставила в бронзовую тяжелую вазу букет и отыскала канделябр.
— Хозяйке угодно еще что-нибудь? — появилась в дверях Труда. — Вот здесь на шнуре кисть — два звонка для меня, один — для Рудольфа.
— Спасибо, все очень хорошо. Цветам нужна вода, а в канделябр — свечи.
Девушка сделала книксен и взяла букет.
— Хозяйка не хочет посмотреть приготовленные спальни?
— Пожалуй… Да, пусть принесут сюда привезенные нами корзинки с продуктами.
В сопровождении Труды она осмотрела комнаты, находящиеся в полном порядке, с резной мебелью и деревянными, пышно убранными кроватями, словно простоявшими так в заколдованном виде не менее двухсот лет.
— Баронесса поддерживала в жилом состоянии только это крыло. Здесь комнаты для гостей, содержащиеся в безупречной чистоте. Также маленькая столовая на третьем этаже и музыкальная комната.
— С клавесином?
— Да, баронесса до последних дней любила вечерами играть. Я… часто слушала под дверью. Госпожа Девизо, мне надлежит показать вам вашу комнату. Баронесса Клавдия последние пять лет жила на первом этаже — ей было трудно пользоваться лестницей, поэтому прежняя комната, в которой она поселилась шестьдесят лет назад, сразу после свадьбы с бароном, стояла закрытой… В последние дни, предчувствуя кончину, она давала распоряжения по дому, который горячо любила… Так вот, свою комнату и все находящиеся в ней вещи баронесса распорядилась передать лично вам… Мы должны подняться на третий этаж. Это в другом крыле, где башня. Вы не беспокойтесь — там все ждет вас в полном порядке.
— Спасибо, Труда. Я мало знала тетю, но по твоим рассказам она все больше нравится мне. Мы обязательно поговорим еще и навестим комнату баронессы в другой раз, ладно? — Дикси коснулась ее плеча. — А сейчас мне пора встречать гостей.
По анфиладе полутемных зашторенных комнат в обнимку двигалась чудная пара. Издали их можно было принять за персонажей, сошедших с живописного полотна на тему римской истории. Переброшенные через плечо полотенца изображали туники, головы украшали венки из кувшинок, а на лицах блуждало томно-развратное выражение, которым наделяли художники участников вакханалий.
— Я вижу, друзья, вы отлично провели время. Ужин готов. Быстрее в ваши спальни переодеваться — и к столу. Ты не очень утомился, Чакки? — с беззаботной иронией осведомилась Дикси.
— Для полного счастья мне не хватало вас, баронесса. Но ведь праздник только начинается?
— Тебе помочь, дорогая? Я умею стильно сервировать стол. Что мы все же предпочтем — «маркизу Помпадур» или «маркизу де Сад»? — поинтересовалась Рут.
— Святую Марию Магдалину латышского производства. — Дикси с улыбкой поправила венок на голове подруги. — А хлопотать по хозяйству здесь не надо даже святой Марии или опытнейшему дизайнеру с незаурядным вкусом. Для этого у меня есть слуги.
В кабинете хлопотал у стола смущенный Рудольф.
— Хозяйка должна извинить меня — я не смог предугадать ваш визит.
— Мне следовало предупредить вас, Рудольф. Но эта поездка не была запланирована. Мы навестили замок проездом.
— Я могу предложить вам лишь вино, оставшееся в погребах от коллекции нашего хозяина, старого барона фон Штоффена. Отец моего последнего хозяина был большим знатоком, известным во всей империи… — Старик показал стоящие на маленьком столике темные бутыли. — Там на этикетках указаны марка и урожай.
— Спасибо, Рудольф, как раз очень кстати. И можете идти отдыхать. Вы не понадобитесь нам сегодня… Да, завтра, думаю, не позже десяти соберите прислугу в гостиной. Мы вместе решим кое-какие проблемы.
Откланявшись, дворецкий удалился — и вовремя. На пороге комнаты выросла костюмированная парочка. Рут, по-видимому, изображала Саломею, окутавшись найденными в спальне покрывалами. Чак не обременил свою фантазию, набросив поверх туники из простыни ожерелье кувшинок. Очевидно, художница все же помогла ему, заставив отказаться от затертых джинсов.
Второй раз за этот день Дикси почувствовала что-то вроде укола ревности. Когда покидала вечерний берег, преодолевая желание сбросить свой сарафан и превратиться в водяную нимфу, и теперь, ощутив неуместность специально прихваченного для суаре нарядного платья. Она словно превратилась в наставницу, опекающую шаловливых детей, или сластолюбивую сводню, подглядывающую за веселящимися любовниками. Верно — платье определяет стиль поведения. Дикси колебалась между тем, чтобы демонстративно сбросить на ковер свой алый креп, перешагнув через него в другое настроение, либо заявить тоном вполне терпимой к вольностям аристократки: «Прошу всех за стол. Вы чудно выглядите, друзья». Так она и поступила.
— Мое платье совсем мокрое, а я ничегошеньки не прихватила, — объяснила Рут голосом капризного дитя. — Прошу простить мою вольность и этот маскарад.
— А я репетирую. Знаете, мне предложили роль Калигулы, — вероятно, пошутил Чак.
Дикси объяснила друзьям про вино, и они увлеклись его дегустацией, откупоривая бутылку за бутылкой и сравнивая букет, в результате чего совершенно запутались и резко опьянели. Невинное на первый взгляд темное вино, значительно превосходившее любого из собравшихся по возрасту, здорово вскружило голову. Чак принес из автомобиля магнитофон и врубил свой любимый «Квин». Атласно-бархатную обитель размышлений ученого барона заполнил голос Меркури.
— Ну, тогда танец семи покрывал, — объявила «Саломея».
В колеблющемся свете замедленный стриптиз Рут выглядел впечатляюще. Стол отодвинули, освободив «сцену», по которой она металась в развевающихся тканях и струящихся волосах, а по стенам с уходящими к потолку рядами книг кружил хоровод обезумевших теней.
Чак подхватил Дикси за талию, посадил к себе на колени и протянул бокал.
— Выпьем за нас. Мне сегодня весь день не хватает тебя, маркиза.
Доказательство было абсолютно убедительным. Распахнув тунику, он стал поднимать подол ее платья… «Саломея» уже освободилась от шести покрывал, оставив одно — полупрозрачное, с которым играла, сладострастно обнажая тело. Близился момент кульминации. Дикси отбивала ритм ручкой серебряного ножа, а ладони Чака, подбрасывая ее на коленях, затевали совсем другой танец.
— Довольно! — Она резко поднялась, одернув юбку и оставив кавалера в полном замешательстве.
Музыка кончилась. Накинув покрывало, Рут недоуменно смотрела на непривычно серьезную хозяйку.
— Продолжайте веселиться, детки… Мне страшно хочется спать.
— Дикси, что за штучки? Мы отлично проведем время втроем! — направился к ней Чак, не пытаясь скрыть своей возбужденной наготы.
— У меня другие планы! — Дикси резко отвернулась от него и, все еще сжимая в руке нож, рванулась к безучастно глядящим со стен портретам. — Вы мерзкие соглядатаи! Я знаю, вы здесь… И презираю вас! — В пламени свечей ее глаза искрились сумасшедшей ненавистью.
— У меня другие планы! — Дикси резко отвернулась от него и, все еще сжимая в руке нож, рванулась к безучастно глядящим со стен портретам. — Вы мерзкие соглядатаи! Я знаю, вы здесь… И презираю вас! — В пламени свечей ее глаза искрились сумасшедшей ненавистью.
Рут прижималась к остолбеневшему Чаку, пока Дикси как фурия металась по кабинету, заглядывая за шкафы и портьеры.
— Вы еще не поняли, что такое настоящая гнусность? — шептала она в пустоту с жаром свихнувшейся леди Макбет. — Нет, это не то, чем занимались здесь мы!
Она выскочила на балкон и завопила над темным парком:
— Гнусность — это ваши воровские, лезущие в душу глаза!
…Дрожащую и хохочущую Дикси увели в спальню и уложили, заботливо раздев.
— Ну что с тобой, милая? — Рут присела на кровать и взяла ее за руку. — Я ведь только думала подыграть. У меня нет никаких видов на Чака. Если хочешь, я сейчас же уеду.
— Ты еще скажи, что страшно мучилась, помогая мне. — Дикси отвернулась к стене и сжала ладонь подруги. — Глупости, дело совсем не в этом. У меня свои проблемы.
— Поклянись!
— Правда, правда, дорогая. Клянусь. — Дикси улыбнулась ей. — Иди, согревай свою рыбью кровь.
Рут чмокнула подругу в щеку и поспешила скрыться.
— Позови, если что-нибудь понадобится. Мы будем рядом… И знаешь, твой Чакки — просто блеск! Хотя и без бороды.
Они действительно были рядом. Даже сквозь грохочущую музыку доносились смех и вопли, годящиеся для озвучки горячего интима. Затем парочка, видимо, переместилась на балкон, потому что в открытое окно слышались шепот и вздохи, отчетливо раздававшиеся в ночной тишине. «Мне хорошо с тобой», — шептал прерывающийся женский голос. Бесконечно, одну и ту же фразу, слабея, задыхаясь… «Опять! Этот кошмар будет преследовать меня всю жизнь…» Спрятав голову под одеяло, Дикси кусала губы, затыкала пальцами уши, но голос все звучал, иглой впиваясь в мозг, — «мне хорошо, хорошо, хорошо…»
Вскочив, Дикси перегнулась через подоконник, пытаясь увидеть балкон. Но никого не увидела. Тени от колонн и тишина. Ухает, похохатывая где-то в лесу, ночная птица. В светлое серебро лунного неба врезан грозный силуэт башни. Вот она, Вайстурм — караулит, охраняет, манит…
Проглотив две таблетки снотворного, Дикси уснула и утром с трудом открыла глаза от веселого щебета Рут:
— Извини, голубка, мне надо торопиться к поезду. Ты как? Это вино совершенно сумасшедшее. В него, наверно, подмешаны какие-то галлюциногены — мне такое привиделось ночью!
— Мне тоже. Чак отвезет тебя?
— Да, он уже заводит машину. Здесь всего-то ехать до станции минут двадцать. Максимум через час он вернется к твоим ногам. Ладно, милая, все было великолепно. Если что-то не так, прости. — Рут чмокнула Дикси в щеку. — Вернешься, позвони… Кстати, тут хозяйку искал дворецкий. У вас какая-то сходка в 10 часов.
Она исчезла, а Дикси мигом побежала умываться и, натянув вчерашнее вечернее платье, предстала ровно в десять перед своей прислугой.
Собралось человек десять. Чувствуя себя чуть ли не особой королевской крови, Дикси попросила всех сесть. Помявшись, люди расселись в обитую шелковым штофом мебель. Рудольф, одетый в праздничную, по-видимому, ливрею, сделал общее сообщение, представив дельный отчет о количестве штата, обязанностях и окладе каждого служащего. Дикси уяснила, что самое серьезное место в статье расходов отведено охране. На собрании присутствовал лишь начальник охраны, все его люди несли круглосуточную вахту в пределах главного дома. Кроме того, ценные предметы обстановки, сейфы, картины, как он заверил, снабжены системой сигнализации, в устройство которой могут быть посвящены лишь хозяева — госпожа Девизо и господин из России.
В жилых помещениях работали две горничные, включая Труду, и кухарка. Имелся также садовник с двумя помощниками, шофер и посыльный (сын шофера). Но их приглашали в усадьбу от случая к случаю.
Познакомившись со всеми по очереди, Дикси спросила, довольны ли люди своим заработком, услышав в ответ неопределенное мычание.
— В таком случае, если нет возражений, до вступления в права наследования моего родственника мы оставим все на своих местах. Надеюсь, в следующем месяце ситуация окончательно прояснится. Мы вместе либо я одна разработаем план реконструкции дома, оценив степень важности каждого работника, увеличим штат или сократим его по необходимости. Пока же поручаю господину Рудольфу проводить регулярную выдачу жалованья в привычных размерах. Необходимый счет я подпишу.
Учитывая, что у нее разламывалась голова и пересохло в горле, Дикси осталась довольна своей тронной речью. Почти Маргарет Тэтчер. После того, как люди разошлись, Рудольф обратился к хозяйке:
— На пару слов, госпожа Девизо. — Он замолчал, опуская глаза.
— Вы недовольны жалованьем, Рудольф?
— Назначенной мне баронессой суммы вполне достаточно. У госпожи Клавдии была щедрая душа… Дело заключается в другом… Я человек старый, очень старый, многое не понимаю и прошу меня извинить… Но такой способ веселиться… устраивать приемы… как бы сказать… был невозможен здесь. Ваши гости, хозяйка…
— Разве дела хозяев касаются прислуги?
— Здесь деревня. Большинство работников и охранников — из местных. Сегодня утром несколько человек… докладывали мне о поведении…
— Рудольф, давайте договоримся: я сохраняю свои привычки, вы и ваши работники — свои. Никому не надо себя принуждать. Кто недоволен — тот уходит. К следующему моему визиту представьте список людей, которых я должна заменить.
Дикси гордо удалилась, вернувшись на место вчерашней вечеринки. В кабинете прибрано, следы разгула исчезли. Букет полевых цветов в тяжелой вазе дышит невинностью, ученые лица джентльменов на портретах мудро-снисходительны, на столике, рядом с откупоренной бутылкой, искрится хрустальными гранями пустой бокал. Она налила немного белого вина, надеясь перебить головную боль. Кто-то сзади обнял ее за плечи и жарко задышал в шею.
— Я давным-давно вернулся. Не хотел нарушать твою парламентскую речь. Курю на балконе, созерцаю владения… Что это там блестит на башне? — Чак вывел Дикси на балкон.
— Кажется, герб на флагштоке. Впрочем, я не разглядела, когда поднималась туда.
— Заберемся вместе, а? — Он значительно посмотрел ей в глаза и подмигнул. — Мне, если честно, на воздушном шаре заниматься любовью приходилось, а вот на исторической башне — нет. Это, наверно, как наркотик…
Дикси решительно отстранилась.
— Ни за что!
— Да почему? Что стряслось? Ты ревнуешь, баронесса?
— Не глупи. Просто у меня бзик. И я боюсь высоты.
— Ладно. Черт с ней, с этой башней! — Он придвинулся к Дикси вплотную. — Я примчался сюда с другого континента, удрал из Мюнхена, выложив кучу денежек за эту тачку, — и все ради тебя! Наша прогулка на яхте засела в моей башке, вернее, даже где-то ниже пояса.
— Вот уж не ожидала! — Дикси попыталась освободить руки, но Чак крепко держал ее запястья, прижимая к стене.
— Пусти, больно.
— Значит, ты не хочешь? — Он налег на нее всем телом.
— Нет!
Наверно, это прозвучало вызывающе. Подобные заявления действовали на Чака как сильное возбуждающее. Мгновенно повернув Дикси лицом к стене, он решительно задрал узкий подол. Сопротивление выглядело жалко, да она решила и не отбиваться — просто гордо принести себя в жертву. В то время как ненасытное животное со смаком насиловало покорную жертву, жертва изучала рисунок обивочного штофа на стене, заклиная себя не поддаваться поднимающемуся возбуждению. Оказалось, противостоять удовольствию столь же нелегко, как порой спровоцировать его. Но она выдержала, думая о предательстве Сола, соглядатаях и подстегивая свой гнев.
Когда Чак, покрывая ее спину полупоцелуями-полуукусами, угомонился и повернул Дикси к себе, отрешенное выражение ее каменного лица потрясло его.
— Да что с тобой, детка? Ты и в самом деле слетела с катушек!
— Поехали. Сейчас же едем отсюда!
— Как знаешь. — Он смиренно пожал плечами, будто имел дело с очевидным сумасшествием. — Я могу собрать вещи?
— Живее. Жду в машине.
Дикси ни минуты не хотелось задерживаться в этом доме, нашпигованном аппаратурой Сола, с прячущимися по углам добродетельными слугами.
Миновав ворота, охраняемые дежурными, джип выехал на проселочную дорогу, петляющую среди холмов. Изредка попадалась какая-нибудь насекомоподобная сельхозтехника, ползущая с охапками сена по своим деревенским делам. В окно врывался горячий ветер, и Дикси с сожалением провожала взглядом мелькавшую между деревьями прохладную гладь реки.
— Так что стряслось, Дик? Я только сейчас понял, что совсем не хочу тебя терять. Видишь — грущу.
Она посмотрела на его насупленный профиль, столько раз мелькавший на экране в эпизодах дерзких боев бесстрашного героя.