Я чувствовала боль и страх Сиджей, но не могла шевельнуться. В машине становилось все
темнее и темнее. Потом я поняла, что язык вывалился у меня изо рта.
– Молли! – кричала Сиджей. – Молли!
Глава десятая
Когда я открыла глаза, то не смогла различать ничего, кроме слабого света и каких-то
неясных очертаний. Снова это знакомое ощущение – непослушные конечности и невероятно
тяжелая голова. Я зажмурилась – не может быть, чтобы я опять стала щенком.
Что со мной случилось?
Я была голодна и инстинктивно стала нащупывать мать. Я не чуяла ее запаха, я вообще
не чуяла никаких запахов. Понимая, что снова проваливаюсь в беспомощный сон, я застонала.
– Молли?
Я заставила себя проснуться. Пелена перед глазами растаяла, и мне удалось разглядеть
Сиджей. Моя девочка положила голову рядом со мной.
– Молли, я так за тебя переживала! – Она гладила мою шерсть и целовала в морду. Я виляла
хвостом, постукивая им по металлическому столу. От слабости я не могла поднять головы, поэтому только лизала руку Сиджей, радуясь, что она рядом.
Сзади нее появился Доктор Марти.
– Последний приступ был очень коротким и случился более четырех часов назад, поэтому,
я думаю, мы уже вне опасности.
– Что с ней было? – спросила Сиджей.
– Не знаю, – ответил ветеринар. – Очевидно, съела что-то плохое.
– Ох, Молли, – произнесла Сиджей, – не ешь больше гадостей, ладно?
Я лизала ее лицо. Я чувствовала огромное облегчение, что не переродилась щенком и была
с моей девочкой.
В тот же вечер, когда мы вернулись домой, Сиджей и Глория сильно поссорились.
– Шестьсот долларов! – негодовала Глория.
– Да, столько! Молли чуть не умерла! – возмущенно отвечала ей Сиджей.
Обычно, когда они ссорились, я нервно ходила взад-вперед и зевала, но сейчас у меня
совсем не было сил. Я просто лежала и наблюдала. Потом Глория ушла в свою комнату, развеивая ароматы по всему дому, и громко хлопнула дверью.
Этим летом Трент приходил редко. Зато мы с Сиджей прекрасно проводили время: вставали, когда солнце было уже высоко, вместе завтракали и выходили полежать во дворе.
Сиджей намазывалась маслом, которое ужасно пахло, и на вкус было еще хуже, но я слишком
сильно ее любила, чтобы отказать себе в удовольствии ее облизывать. А еще я обожала рядом
с ней дремать.
Иногда моя девочка лежала во дворе весь день напролет и заходила в дом только для того, чтобы сходить в туалет и постоять на плоском ящичке. Я не понимала, зачем она вставала
на него так часто, ведь каждый раз это ее расстраивало.
Однажды, в очередной раз выходя из дома во двор, мы увидели Глорию, которая лежала
на подстилке рядом с тем местом, где мы загорали.
– Глория! Что ты делаешь в моем бикини?
– А что, мне очень идет. Даже больше, чем тебе.
– Фу! На кого ты похожа!
– Я похудела на одиннадцать фунтов. И если я худею, то вес не возвращается.
Сиджей издала громкий звук от бессилия, сжала кулаки, развернулась и пошла в дом.
– Идем, Молли, – сердито сказала она. Я виновато опустила голову и молча засеменила
за ней. Она прошла прямиком в свою комнату, а потом зашла в ванную и включила душ.
Я лежала на коврике и учащенно дышала. Я переживала за нее, потому что слышала, как она
плачет. Моя девочка была расстроена.
Однажды Сиджей посадила меня на переднее сидение, и мы поехали кататься. Потом
приехали к Тренту, и я играла во дворе с Рокки. Двор Трента был меньше, чем у Сиджей, но его главной достопримечательностью был Рокки.
– Огромное спасибо за помощь, – поблагодарила его Сиджей.
– Не за что. Рокки нужна компания – он скучает по мне, когда я на работе, – ответил
Трент. – Я говорил тебе, что меня назначили младшим менеджером?
– Ух ты! И что, теперь тебе выдадут бумажный колпак?
Рокки перестал играть со мной и подбежал к Тренту.
– Да нет… Я имею в виду, что я еще не окончил школу, а мне уже доверяют… Ладно, неважно, – вздохнул Трент.
– Извини, глупая шутка. Я очень горжусь тобой.
– Ну да, конечно.
Рокки тыкал носом в Трента.
– Да нет, правда горжусь, – повторила Сиджей. – Ты очень талантливый. Не зря тебя
назначили старостой в классе. Ты можешь добиться всего, чего захочешь.
– Не всего.
– О чем ты?
– Ни о чем.
– Трент?
– Расскажи мне лучше про свою поездку.
– Ой, жду с нетерпением! – воскликнула Сиджей. – Мой первый круиз в жизни!
– Смотри, не столкни Глорию в воду – это запрещено правилами.
– Не переживай, вряд ли мы вообще будем встречаться на борту.
– Ладно, удачи.
Я не удивилась, когда Сиджей оставила меня у Трента – она иногда привозила меня
поиграть с Рокки, да и Рокки частенько приезжал к нам. Однако через несколько дней я начала
волноваться и подошла к Тренту за объяснениями, тыкая в него носом.
– Что, Молли, скучаешь по Сиджей? – спросил Трент, обхватив мою голову ладонями.
Я завиляла хвостом, услышав ее имя – да, давай же скорее поедем домой!
Рокки не понравилось, что Трент занялся мной, и запрыгнул мне на спину. Я повернулась
к нему, обнажив зубы, и тогда он повалился, подставляя мне свое брюхо. Пришлось залезть
на него сверху и слегка погрызть.
Однажды ночью я услышала, как Трент произнес: «Сиджей!», будто она была здесь, но когда
я забежала в его комнату (я спала отдельно, потому что Рокки ревновал), то увидела, что он
один.
– Молли, хочешь поговорить с Сиджей по телефону? На, Молли, слушай.
Он протянул мне пластмассовую игрушку. Я обнюхала ее. Да, это был телефон. Я и раньше
такие видела, но мне никогда не предлагали с ними поиграть.
– Поздоровайся, – сказал Трент.
Я слышала странный тихий звук и смотрела на телефон, навострив уши. Потом Трент поднес
его к своему лицу.
– Она узнала тебя! – В его голосе звучала радость.
Почему-то люди часто радуются, разговаривая с телефоном, хотя лично я считаю, что поговорить с собакой намного интереснее.
Поведение Трента показалось мне очень странным. Я приуныла, ведь меня зря заставили
думать, будто Сиджей в комнате. Я отошла и со вздохом улеглась в ногах кровати. Рокки
сразу же лег рядом, положив голову мне на живот. Он чувствовал мое настроение – мне было
грустно, даже несмотря на то, что он рядом. Я скучала по моей девочке. И все же каким-то
образом я знала, что Сиджей вернется. Она всегда возвращалась за мной.
В один прекрасный день Трент не пошел на работу. Вместо этого он спустился в подвал
и начал играть: кряхтел, поднимая и опуская тяжелые предметы. Затем принял душ и долго
выбирал одежду в своей комнате. Его нервозность передалась и Рокки, причем намного
раньше, чем мне. Потом Трент вышел в гостиную и начал беспокойно по ней расхаживать, то и дело поглядывая в окно; Рокки бегал за ним по пятам. Мне надоело на это смотреть, и я
растянулась на коврике в гостиной.
Нервозность Трента достигла предела. Рокки встал лапами на подоконник, чтобы выглянуть
наружу. Любопытство заставило меня подняться с коврика. И вот открылась входная дверь.
– Привет, Рокки, привет, Молли! – Это была моя девочка. Я начала скулить и кружиться у ее
ног, а когда она наклонилась, чтобы меня погладить, то кинулась целовать ее в лицо – я была
безумно счастлива ее видеть. Когда она встала, я попыталась на нее запрыгнуть, чтобы снова
поцеловать в лицо, а она схватила и обняла меня.
– Молли, ты – дудель-шнудель, но вовсе не пудель, – с любовью сказала она мне. Когда ее
руки касались меня, моя кожа под шерстью покрывалась счастливыми мурашками.
– Привет, Сиджей. – Трент протянул к ней руки, но вдруг замер. Она рассмеялась
и бросилась обнимать его.
Рокки был так заведен, что носился по всему дому, запрыгивая на мебель.
– Эй, успокойся, – смеясь, сказал ему Трент, однако Рокки, не почувствовав в его голосе
серьезности, продолжал носиться по дому, как слетевшая с катушек собака. Я не отходила
от Сиджей.
– Хочешь перекусить? У меня есть печенье, – предложил Трент.
Мы с Рокки замерли – печенье?
– О, нет, – сказала Сиджей. – Я растолстела, как свинья. Ужасно вкусно кормили.
Трент выставил нас с Рокки во двор поиграть, но я так соскучилась по Сиджей, что, спустя
какое-то время начала шкрябать дверь, и мать Трента нас впустила. Трент и Сиджей сидели
рядышком на диване, я подошла и свернулась у ее ног. Сиджей держала на коленях свой
телефон.
– Вот это наша каюта, – рассказывала Сиджей.
– Ничего себе! Такая огромная.
– Да, просто супер. У нас был общий зал, и у каждой собственная спальня и ванная. Не знаю, заметил ли ты, но мы с Глорией прекрасно ладим, когда не видим друг друга.
– Да, просто супер. У нас был общий зал, и у каждой собственная спальня и ванная. Не знаю, заметил ли ты, но мы с Глорией прекрасно ладим, когда не видим друг друга.
– Господи, это, наверное, стоило сумасшедших денег.
– Думаю, да.
– Твоя мать и в правду столько зарабатывает?
Сиджей подняла на него глаза.
– Не знаю. Она почти каждый вечер уходит показывать объекты, думаю, дела у нее идут
хорошо.
Я вздохнула. В другом конце комнаты Рокки жевал резиновую игрушку и наблюдал за мной,
надеясь, что я попытаюсь подойти и отнять ее.
– А это что за парень? – спросил Трент.
– Это? Да, никто.
– Он и на этой фотографии.
– Просто «курортный» роман. Ну, ты понимаешь.
Трент молчал. Рокки почуял что-то неладное, прошел через всю комнату и положил голову
ему на колени. Я воспользовалась моментом и схватила игрушку.
– Что случилось? – спросила Сиджей.
– Ничего, – ответил Трент. – Слушай, уже поздно, а мне завтра на работу.
Мы уехали и после этого видели Трента и Рокки гораздо реже, чем раньше. Зато часто
встречались с Шейном, который мне не очень-то нравился. Он не был груб со мной, но в нем
сидело что-то такое, чему я не доверяла. Когда Глория и Сиджей обсуждали Шейна, Сиджей
часто говорила: «ой, ма-ма» и выходила из комнаты. Обе были расстроены, и я не понимала, почему. Мне казалось, что вокруг столько счастья! Например, бекон или те прекрасные
деньки, когда мы с Сиджей валялись во дворе, а ее пальцы скользили по моей шерсти.
Одно мне совершено не нравилось. Я не любила Мыться. Во всех моих предыдущих жизнях
Мыться означало стоять на улице и терпеть, пока меня поливали водой и терли скользким
мылом, вонявшим хуже, чем волосы Глории, и этот ужасный запах надолго оставался потом
в моей шерсти. У Сиджей Мыться означало стоять внутри маленькой коробки с гладкими
стенками. Я всегда считала это наказанием. Она поливала меня водой из собачьей миски
с ручкой и терла зловонным мылом, а я стояла там с зажмуренными глазами и с опущенной
головой, пытаясь вытерпеть это надругательство. Все восхитительные ароматы, которыми мне
стоило столько труда и времени пропитать свою шерсть, – запахи грязи, испорченной пищи
и мертвых животных – безвозвратно исчезали с каждой новой порцией вонючей теплой воды.
Когда я пыталась сбежать, то всего лишь беспомощно царапала стенки, мои когти были
не в состоянии за что-либо зацепиться, а Сиджей сердилась.
– Нет, Молли, – строго говорила она.
Мыться было самым страшным наказанием, потому что я никогда не знала, в чем
провинилась. Но оно заканчивалось, Сиджей заворачивала меня в полотенце и прижимала
к себе, – ради этого стоило вытерпеть все мучения. В ее крепких объятиях мне было спокойно
и тепло.
– Молли, собачка моя, Молли. Ах ты мой шнудель, – шептала она мне.
Потом она брала полотенце и растирала меня, после чего моя кожа оживала и приятно
зудела. Когда Сиджей ставила меня пол, я начинала носиться по всему дому, вытряхивая
остатки воды из шерсти, я запрыгивала на стулья, диван, терлась о ковер то одним плечом, то другим, вытирая шерсть и массируя кожу.
Сиджей смеялась, не переставая, но если в это время дома была Глория, она всегда на меня
кричала.
– Хватит! – Я понятия не имела, отчего она злилась, но по опыту знала – это ее обычное
состояние. Ее не радовало даже то, что наказание Мытьем было окончено, и мы могли вместе
отпраздновать мою свободу и порадоваться тому, как это здорово – носиться по дому
и запрыгивать на мебель.
Когда Сиджей вновь стала регулярно закрывать меня в подвале, я поняла: началась школа.
Сидя внизу, я слушала шаги Глории, пока и она не уходила из дому. Потом я отправлялась
на улицу через собачью дверь и ложилась на свое любимое местечко, скучая по Сиджей.
Иногда, задремав, мне казалось, что ее пальцы еще касаются моей шерсти.
Мы продолжали регулярно ходить в корпус искусствоведения. Иногда там были и другие
люди, которые меня гладили, а иногда мы с Сиджей сидели в кружке совершенно одни.
Однажды вечером, когда кроме нас там никого не было, раздался стук в дверь – очень
странный звук, который заставил меня зарычать и ощетиниться.
– Молли! Все в порядке, – успокоила меня Сиджей. Она подошла к двери, и я за ней.
Я поняла, что по другую сторону двери стоял Шейн, но комфортнее мне от этого не стало.
– Эй, Сиджей, открывай, – скомандовал он. С Шейном был кто-то еще.
– Мне нельзя никого сюда впускать, – ответила Сиджей.
– Да ладно тебе, малышка.
Сиджей открыла дверь, и оба парня ввалились внутрь. Шейн схватил и поцеловал Сиджей.
– Привет, Молли, – сказал он мне. – Сиджей, это Кайл.
– Привет, – ответила Сиджей.
– Ну что, достала ключ?
Сиджей скрестила руки на груди.
– Я же говорила тебе…
– Слушай, мы с Кайлом просто хотим сдать экзамен по искусствоведению, пустяковый
экзамен в середине семестра. Ты же знаешь, что все это ерунда, и вряд ли мне эти знания
действительно пригодятся в жизни. Мы всего лишь сделаем копию и уйдем.
Я не могла понять, что с Сиджей, но она точно не была в восторге от происходящего.
Она отдала что-то Шейну, который, в свою очередь, повернулся и бросил это Кайлу.
– Я быстро. – Кайл развернулся и ушел. Шейн ухмылялся Сиджей.
– Ты понимаешь, что меня могут за это отчислить? Я и так на испытательном сроке.
– Да расслабься! Никто не узнает. Молли же никому не скажет. – Шейн протянул руку
и погладил меня по голове. Он был слишком грубым. А потом схватил Сиджей.
– Ты что! Не здесь.
– Да ладно, в корпусе никого нет.
– Прекрати, Шейн.
Я почувствовала раздражение в ее голосе и тихо зарычала. Шейн рассмеялся.
– Господи! Только не натравливай на меня собаку. Я пошутил. Пойду, помогу Кайлу.
Сиджей вернулась к своей игре с бумагами и мокрыми палочками. Вскоре Шейн вернулся
и бросил ей что-то на стол.
– Ну все, мы ушли, – сказал он. Сиджей ничего не ответила.
Через несколько дней Глория и Сиджей спокойно смотрели телевизор, а я спала, как вдруг
в дверь постучали. Я поднялась и завиляла хвостом, думая, что это Трент, однако вместо него
на пороге оказались двое мужчин в темной одежде с металлическими предметами на поясах.
Я видела таких людей и раньше: полицейские. Сиджей впустила их в дом. Глория встала.
Я продолжала вилять хвостом и начала их дружелюбно обнюхивать.
– Вы – Клэрити Махони? – обратился один к Сиджей.
– Да.
– Что происходит? – спросила гостей Глория.
– Мы по поводу грабежа со взломом в корпусе искусствоведения в школе.
– Грабежа со взломом? – переспросила Сиджей.
– Ноутбук, немного наличных и серебряная рамка для картины, – пояснил офицер.
Глория ахнула.
– Что? Нет, это не… – начала оправдываться Сиджей. Я почувствовала, как внутри нее растет
страх.
– Что ты натворила? – спросила Глория, обращаясь к Сиджей.
– Это не я, это Шейн.
– Вам придется проехать с нами, Клэрити.
– Никуда она не поедет! – заявила Глория.
– Сиджей, меня все зовут Сиджей.
Я подошла и встала с ней рядом.
– Пойдем, – приказал офицер.
– Моя дочь не поедет в полицейской машине! Я сама ее привезу, – возразила Глория.
– Глория, все нормально, – ответила ей Сиджей.
– Нет, не нормально. Они не вправе врываться сюда, как гестапо, – это наш дом.
Мне казалось, что офицеры начинали злиться.
– Ваша дочь должна немедленно проехать с нами в участок.
– Нет! – закричала Глория.
Полицейский достал из-за пояса два металлических кольца на цепочке.
– Сиджей, повернитесь.
Потом все уехали. Сиджей даже не погладила меня на прощанье, из-за чего я чувствовала
себя плохой собакой. Дом опустел. Тогда я направилась к своей подушке в подвал – очень
сильно хотелось свернуться калачиком в безопасном месте.
Услышав звук открывающейся двери, я встала, но на наверх не пошла, потому что Глория
вернулась одна. Она закрыла дверь в подвал.
Всю ночь я прождала свою девочку… Сиджей так и не пришла. Не пришла она
и на следующий день. У меня была резиновая кость, чтобы жевать, но мне по-настоящему
хотелось есть – ни ужина, ни завтрака. Воду я смогла найти во дворе, тем более, что утром
прошел дождь.
В конце концов, я не выдержала и начала безудержно лаять от голода и страха. Какой-то
одинокий пес издалека ответил мне, я никогда его раньше не слышала. Мы вместе полаяли
какое-то время, а потом замолчали. Мне было любопытно, что же это был за пес, и не доводилось ли нам играть вместе. Интересно, он сегодня завтракал?