Система
День прошел строго по плану: избавившись от необходимости смотреть в глаза Ковтуну, Артем приехал к сенатору Кнышу, и они внимательно, пункт за пунктом просмотрели все новые документы, касающиеся обманутых дольщиков, и признали, что все не так хорошо, как хотелось бы. Многие уже встали на учет в префектурах — мгновенно, а кое-кому дали жилье, но процесс тут же затормозился.
— На местах так оно и будет, — обреченно махнул рукой сенатор. — Приближенным к власти что-то еще компенсируют, а остальным…
— И на кого можно надавить? — поинтересовался Артем.
Кныш почесал переносицу.
— Тут наскоком не возьмешь. И не такие благие пожелания в Сенате топили… Нам с тобой, Артем, Систему создавать надо так, чтобы никто от исполнения отвертеться не мог.
Все опять упиралось в закон, точнее, в недостаток правовых норм. Россия снова пошла непроторенным путем, просто потому, что таких масштабов мошенничества с жильем не переживал, кроме нас, никто. Соответственно никто не был вынужден лечить такие масштабные социальные раны.
Многое упиралось и в банальную правовую неграмотность. Главная беда была в том, что дольщики, совершая многотысячные сделки, экономили на элементарном юридическом сопровождении! И ладно бы, пожалели штуку баксов на хорошего адвоката; многие не удосужились даже получить простейшую юридическую консультацию ценой в пятьсот рублей! Результат: обманщик прав, а обманутому попросту нечем крыть — он ведь сам весь этот юридический ужас подписывал, за руку не тянули…
Выйдя от Кныша, Артем снова попытался дозвониться до Звездной, но девушка или потеряла телефон, или, говоря по-простому, «обрубила хвосты». И, как обычно в последнее время, Артем снова задержался в офисе и приехал домой уже в полной темноте. Принял душ, легко поужинал и сел читать отца. «Право на жилье» — так назывался целый раздел, написанный почему-то зелеными чернилами.
Стиль этого раздела несколько отличался от первых заметок. Он более походил на эссе — видимо, отец искал подходящий стиль для восприятия потенциальным читателем его рассуждений. А возможно, просто выбрал удобную манеру.
«…В эпоху строительного бума, а значит, и неизбежного надувания финансового пузыря, недвижимость стала самым выгодным вложением, — фиксировал очевидное папа, — но, как и положено любой финансовой пирамиде, она зашаталась и рухнула…»
Артем, соглашаясь, кивнул. Странным образом, строительные бумы чаще всех остальных кончались как раз большим обрушением финансовых планов инвесторов. Классическим стал пример американского тропического чуда Майами, штат Флорида. Именно здесь, на уникальной косе, в начале двадцатых годов затеял гигантское строительство Карл Грэхам Фишер. Сто миль узкой полосы между океаном и заливом постепенно превращались в удивительный курорт. На память о жизни и деятельности великого архитектора самый красивый остров назван Фишер Айленд…
«А кончилось лопнувшим финансовым пузырем…» — цокнул языком Артем и снова углубился в текст.
«На обломках кое-как удержались продажные чиновники, выдавшие подряды, разрешения и лицензии. Вокруг разбросало девелоперов, которым, кроме авторучки и табуретки, из которых состояло большинство их контор, терять было нечего. А разбором обломков рухнувшей пирамиды не спеша занимаются малочисленные строители, у которых еще остаются средства и стройматериалы. И всем уже ясно: построенного жилья не хватит даже на сотую часть вложившихся в него граждан…»
Артем покачал головой: так оно и бывает.
«Видимо, недаром слова «жилье» и «жулье» так хорошо рифмуются в нашем языке, — съязвил отец. — ЖИЛЬЕ — ЖУЛЬЕ. Всего одна буква отделяет липкоруких мошенников от конституционного права…»
— Все так, папа, — согласился Артем.
«Почему это стало возможным? Как столь важную отрасль заняли люди без образования, биографии и знаний?» — ставил отец жирный вопрос и сам же на него отвечал — страница за страницей.
Старый закаленный дипломат остро переживал разорение граждан, а главное, он как предчувствовал все то, что будет происходить с его сыном. Выводы, которые Артем еще не успел сделать, его отец вывел четко и ясно. Он даже обозначил тех, кто, по его мнению, был повинен в разразившейся жилищной катастрофе, и, увы, снова зашифровал их рядами ничего не говорящих непосвященному букв. И только фамилию бывшего одноклассника Егора Ковтуна — уже в совсем недавних записях — отец написал как есть.
«…Старый вояка, призванный в народное хозяйство, когда-то был принципиальным и неподкупным, — вспоминал папа, — но и его отравила алчная атмосфера столичного девелопмента… Но хуже всего то, что решить проблемы остановившегося производства, исправить экономические модели и даже преодолеть финансовый кризис гораздо проще, чем преодолеть разруху в сознании и неукротимую жажду наживы в крови отечественных девелоперов. Все эти: С.П., Е.Б., В.Д., З.Д., В.Р., П.Я. — алфавит тщеславия и рвачества! Тех, у кого нет миллиарда, всех посылают в жэ!!! Где это видано?
А ведь деньги не сделали ни одного человека счастливым!!! Посылая человека по этому адресу, сам неизбежно туда же отправляешься. Это закон природы, мироздания. Самый Ветхий из всех законов…»
— Так. Вот добрались и до Поклонских, — отметил Артем. Этот выдающийся деятель не оставлял равнодушным к своей персоне никого.
«…Какие это девелоперы? — возмущался отец, явно видя перед собой Поклонского. — Это махинаторы и никчемные посредники! Жулики без образования и воспитания. Придумали себе громкое название. Такое же громкое, как и пустое. Произносишь так, словно шарик надуваешь. Не могу привыкнуть к этому словцу! Какое-то вывернутое наизнанку — ДЕ-ВЕ-ЛО-ПЕР. Не то французский похититель велосипедов ДЕ ВЕЛО-ПЕР, не то какой-то адский оперативник — ДЕВЕЛ ОПЕР… Так и кажется, что, произнося его, вызываешь каждый раз какого-то злобного духа!»
— И впрямь, — поддался настроению отца Артем и с ходу отыскал еще одно толкование: — ДЕВ ЕЛ ОПЕР. Иначе говоря, опер-людоед, точнее, девоед!
Он тряхнул головой, прогоняя наваждение, навеянное анализом заморского словечка, и отложил тетрадь в сторону. Завтра с утра ему предстояло нанести несколько необычный для адвоката, но, возможно, весьма эффективный визит. Поэтому следовало выспаться.
Минкульт
Только Артем знает, какое сопротивление ему пришлось преодолеть, чтобы прорваться к министру культуры первым, прямо с утра. И, надо же, едва все начало срастаться, позвонила соседка.
— Артемий Андреевич, ко мне уже в дверь ломятся!
— Держитесь! — призвал старушку к стойкости Артем.
— Но там участковый Аймалетдинов! — проинформировала соседка. — Они обещают выломать мне дверь и переселить насильно! Как же быть?
— Я скоро вернусь и обеспечу ваше возвращение. Обещаю, — ободрил старушку адвокат.
А из приемной министра в коридор уже выглянула его секретарь и настойчиво махала ему рукой:
— Павлов! Срочно! Министр вас ждет! Вы задерживаете всех!
— Бегу! — отозвался адвокат и в три прыжка влетел в кабинет.
Положа руку на сердце, этот способ самозащиты родился у него буквально в течение одного вечера. Порой Артем даже не был вполне уверен, что все архитектурные термины использованы верно, и по сути, он просто пересказывал содержание бесед с соседкой. Цель же была одна: поставить вопрос о возможном признании дома памятником архитектуры. Насколько Артем знал работу административных механизмов, это резко усложняло любые — даже самые законные — манипуляции с домом.
За семь минут он изложил все свои аргументы. Главным было наличие особенных сводов в коридорах, уникальным образом устроенные лестничные пролеты и сохранившаяся местами снаружи лепнина вдоль карнизов. Естественно, Артем никогда на эти детали не обращал внимания. И если бы не посиделки с Варварой Серафимовной Штольц и не собственная — тьфу-тьфу — память, то все эти названия, эпохи, стили, имена архитекторов и способы строительства остались бы за пределами его понимания. А так… он говорил, а министр записывал.
— Простите, Артемий Андреевич, — министр культуры поднял на Артема пытливый взгляд, — а откуда у вас такое профессиональное владение предметом? Вы что, последнее время увлеклись архитектурой? Или защищаете главного столичного архитектора? Вроде бы у него еще все в порядке, — ухмыльнулся министр.
— Спасибо, но чужих заслуг на себя не возьму, — улыбнулся Артем. — Естественно, всех этих деталей и подробностей я прежде не знал. Просто у нас в доме есть жилец, и вот она — профессионал. Точнее, ее муж был известным, даже, наверное, великим архитектором.
— Вот как?! Кто же эта жилец, позвольте узнать? — в тон собеседнику спросил министр.
— Варвара Штольц. Вдова архитектора.
— Вот как?! Кто же эта жилец, позвольте узнать? — в тон собеседнику спросил министр.
— Варвара Штольц. Вдова архитектора.
Министр стремительно стащил и начал протирать очки.
— Позвольте, она действительно живет в вашем доме? И сам Штольц жил там же? Очень интересно… — снова надел очки и стремительно сделал новую запись в тетради министр.
— Да, старик Штольц тоже творил у нас в доме, — сострил Павлов.
Министр замер.
— Я не вижу оснований издеваться над памятью великого архитектора, господин адвокат! — резко осадил он Артема.
Павлов опешил. Он совсем не ожидал услышать в голосе милого и мягкого руководителя отечественной культуры этих звенящих ноток. Но… так бывает: воспитанный и приятный собеседник может оказаться жестким переговорщиком.
— Извините.
— Не за что. Просите прощения у его вдовы. Однако, господин адвокат, мне странно, что вы начали наш разговор с перечисления всех архитектурных ценностей, которые сумели отыскать в вашем здании.
Артем непонимающе моргнул. Вся его семиминутная, щедро усыпанная архитектурными терминами речь в секунду улетела коту под хвост. А министр уже переходил к основному возражению:
— Вместо этого надо было подумать о более ценном. Я имею в виду людей. Штольц оказал значительное влияние на российскую архитектурную школу, хотя сам придерживался всегда классической римской традиции. Но тот факт, что его мастерская и квартира находятся в вашем доме, — это уже само по себе уникально. С этого надо было начинать разговор, Артемий Андреевич!
Павлов был обескуражен. Вроде бы он и добился нужного результата, но совершенно иначе, чем предполагал. Так бывает в судебных процессах. Выстраиваешь железобетонную позицию. Приводишь аргументы. Выкладываешь доказательства. А судья либо морщится, либо, напротив, хитро ухмыляется. А потом в решении тебя огорошивает:
— В иске о признании договора недействительным отказать!
И адвокат внутренне падает в обморок, а мудрый вершитель правосудия, сделав паузу, добивает:
— Признать договор незаключенным!!! — и, эффектно хлопнув папкой с решением, под тяжкий вздох ответчиков удаляется.
Вроде бы ты и выиграл, потому что задача «повалить» договор решена. Он уничтожен. Но, с другой стороны, победу праздновать стыдно. Судья не воспринял твоих аргументов, а просто увидел другие — лежавшие на поверхности. То же произошло и сейчас, и министр, совершенно уничтожив аргументы Павлова, давал ему иные — еще более эффективные.
— Итак, господин адвокат, — строго чеканил министр, — считайте, что решение о признании дома памятником архитектуры и историческим наследием принято. Штольц и его вклад в наше национальное искусство должны быть оценены. Сейчас я отдам соответствующие распоряжения.
Адвокату оставалось только слушать.
— Также в ближайшее время мы установим памятную доску на дом Штольца. Спасибо, что помогли нам восстановить историческую справедливость.
Министр сдержанно улыбнулся, встал и протянул Павлову сухую руку.
— Благодарю вас, господин министр, — так же сдержанно ответил Артем.
Оба практически синхронно наклонили головы.
Памятник
Через четверть часа Жучкову позвонил специалист из Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
— Александр Дмитриевич?
— Да, — растерянно моргнул Жучков.
— Насколько нам известно, вы практически начали плановый капитальный ремонт здания, находящегося под охраной государства.
— Чего?
Специалист язвительно усмехнулся; уже это невольно вырвавшееся просторечие говорило само за себя: он имеет дело с невеждой.
— Ну-у, Александр Дмитриевич, я так понимаю, что «Правила ведения работ по реставрации, консервации и ремонту памятников истории и культуры», установленные Министерством культуры Российской Федерации, вам не знакомы.
— Чего-чего? — снова не понял Жучков.
Специалист развеселился:
— Небось таджиков с монтировками нагнали?
Жучков похолодел. Он уже понял, что «попал»; как — непонятно, но попал…
— Немедленно остановить все! — жестко распорядился специалист. — Иначе ответите за каждый разрушенный элемент лепнины. Вам понятно?
Жучков энергично закивал: ему не было понятно, ему было страшно.
— Я еще раз спрашиваю…
— Понятно, понятно… — глотнул Жучков. — Таджиков сниму, работы остановлю.
И понятно, что почти такой же, по сути, разговор произошел через пяток минут — уже с Поклонским.
— Какое общество? — не сразу сообразил Гор Михайлович. — Всероссийское? Да ты бредишь, Сан Митрич! Кто с ними считается? Приказ Минкульта? Ты точно узнал? Откуда информация? И они тоже тебе звонили?
Гор Михайлович повернулся к прекрасно слышавшему разговор финансисту.
— Что скажешь, Сорос?
Лев Давидович недобро усмехнулся:
— Ну… со Всероссийским обществом никто особо не считается… но вот министр… министр может и Самому наябедничать. Он вхож.
Поклонский на секунду впал в ступор: такого наглого кидалова он еще не переживал, и тут же кинулся звонить Ковтуну.
— Откуда информация? — сразу спросил заинтересованный в проекте лично министр. — Из Минкульта звонили? А давно? Только что?
Но лишь когда из его личного факса выползла копия приказа министра культуры, Ковтун до конца поверил, что это — всерьез.
«Павлов… больше некому!»
Егор Кузьмич откинулся в кресле и прикрыл глаза; он впервые не знал, что делать.
Два миллиарда
Собственно, потеря этого объекта сама по себе фатальной не была. Ковтуну доводилось и больше терять. Не слишком убийственным было и создание Сенатом комиссии с целью проверки этой сферы экономики, а значит, и министерства Ковтуна. Егор Кузьмич имел средства откупиться даже от нескольких таких комиссий. Фатальной была чрезмерная информированность адвоката Павлова. Уже по его лицу — тогда, перед прощанием без прощания — Ковтун понял: этот пойдет до конца. По сути, Артем уже пошел до конца, и Ковтун уже пару-тройку дней сталкивался с тем неприятным фактом, что начала всплывать информация, вовсе не предназначенная для чужих.
Егор Кузьмич на мгновение представил себе, что́ начнется, когда такие, как Жучков, начнут покаянно развешивать грязное белье бизнеса на людях, и застонал. Убийство одноклассника, наем бандформирования для выдавливания жильцов, насильственное выселение из дома вдовы уважаемого советского архитектора, фактически мировой звезды, взрыв баллона на крыше, что можно объявить и терактом… — теперь на Егора Кузьмича можно было валить все. Были бы заинтересованные в том, недружественные Ковтуну силы. А они, эти недружественные заинтересованные силы, были — как у всякого крупного хозяйственника.
Ковтун схватил трубку и набрал номер Поклонского.
— Да?
— Я уже не спрашиваю, где мои деньги, Игореша, — внезапно осипшим голосом выдавил Ковтун, — и мне наср…ть, как ты будешь выкручиваться. Просто знай: я тебя раздавлю! — и бросил трубку.
И понятно, что Игорь Михайлович воспринял угрозу всерьез, вот только поделать он уже ничего не мог. Денег не было. Заигравшись в раздувание финансового пузыря, он и сам однажды поверил, что и впрямь стоит ровно столько, сколько стоит пузырь. Но теперь, едва ему стало известно о приказе Минкульта, пузырь лопнул. Нет, обычные люди — там, снаружи бизнеса — по-прежнему верили, что метр в даже еще не построенной башне «Император» и впрямь стоит от 20 тысяч у.е. за метр, но кто, как не Поклонский, знал, что это лишь — радужный мираж, стоящий не больше мыльной пены, из которой надут. По сути, сейчас у Поклонского в сейфе были только долги.
«Жучков… гнида!» — понял, кто во всем виноват, Игорь Михайлович и набрал номер.
— Ты? Да, есть дело. Возьми в моей службе безопасности бумаги. Я им позвоню. Так, один жучок жэковский… Короче, или пусть гасит мне все, что задолжал, или… сам знаешь. Сколько задолжал?
Игорь Михайлович глянул на приклеенный к стеклянной стене перед ним эскиз башни «Император» и почувствовал, как слезы заливают ему лицо.
— Два миллиарда «зеленых»… тварь!
Обвинение
Сразу из Минкульта адвокат помчался в Регистрационную палату и немедленно убедился, что информация из БТИ была точной: сведения о регистрации договора действительно никуда не делись! Это принесло огромное облегчение: теперь отнять квартиру у Павлова не сумел бы никто.
А вечером, едва Артем уже решил, что поедет домой, ему позвонил Онаньев.
— Не подъедете ко мне, Артемий Андреевич? Прямо сейчас…
Павлов насторожился, время было неурочное.
— А что случилось?
— А вы подъезжайте… лучше один раз увидеть.
Артем вздохнул, пообещал, и понятно, что неприятности начались, едва он вошел в кабинет.