— Чтоб тебя!!! — зарычал следователь. В тот же момент отозвался его мобильный телефон. Он посмотрел на входящий номер. «Неизвестный» — высветилось на экране.
— Слушаю, Онаньев! — со злостью выкрикнул следователь.
— Здравствуйте! Алло! Простите за поздний звонок. У меня срочная информация. Очень срочная, — трещала без остановки телефонная трубка.
Онаньев не опознал голоса и поэтому осторожно переспросил:
— Кто у телефона? Представьтесь, пожалуйста!
— Это Павлов. Адвокат. Еще раз извините, но дело, правда, очень срочное. Я знаю, кто руководил этими преступлениями. Надо его срочно задержать!
Онаньев поморщился и сел за рабочий стол. Включил настольную лампу и открыл сейф. Вытянул только что заботливо прибранную папку. Кашлянул и, наконец, ответил:
— Павлов, вы, конечно, другого времени не нашли. Полночь самое время для следственных действий. Вы меня сами бы сгноили жалобами, если бы я ваших подзащитных среди ночи гонял. А мне вы звоните как ни в чем не бывало. Да еще на личный телефон. Что вам нужно? До завтра не потерпит?
Онаньев закурил и откинулся в кресле. Павлов безнадежно испортил любимую им минуту без времени, и теперь торопиться не имело смысла. Да и некуда было торопиться. Жена давно уже не жила с ним. Забрав единственного ребенка с собой, уехала в Нижний Новгород к матери. Любовниц у него не было. Любовников, которые в последнее время появились даже у представителей столь важной профессии, тоже не имелось. Вся жизнь превратилась в сплошную работу. Гонка за невидимками и поиски истины в лабиринтах лжи. Иногда это удавалось.
— Вы не понимаете, как это важно! Он напал на меня. Сенатор Александр Кныш напал как грабитель. Чистый разбой! Я только что вырвался. Он сбежал. Он все рассказал. Даже не скрывал! Представляете?! Это все он планировал. Поверить страшно!
Павлов захлебывался от переполнявшей его информации.
— Что вы говорите?! Сенатор — злодей. Интересно. То-то обрадуются журналюги, — усмехнулся Онаньев и сделал глубокую затяжку. — Значит, прям-таки напал?
— Да-да! Напал. Говорю вам. Электрошокером меня вырубил. Затем связал. Собрал все бумаги и исчез. Я только что вырвался и сразу звоню вам. Хотите, я подъеду? И мы с вами сейчас же все оформим. Заявление, постановление, розыск. Давайте? Надо действовать, Онаньев! Я вам говорю! Схватим по горячим следам.
Онаньев поморщился, этот адвокат определенно увлекся идеей личной поимки сенатора.
— Нет, подъезжать не надо. Вы мне лучше поясните, как же это вы освободились, если он вас вырубил, как вы выразились? Да еще и связал? Как же вы вырвались?
Следователь вложил в голос всю иронию, на какую был способен. Но Павлов слишком увлекся своим рассказом, чтобы слушать интонацию собеседника.
— Ну, говорю же вам, связал. Но когда я очнулся второй раз, то уже ничего не было. Понимаете? Снял все путы. Сбежал. Следы заметает. Я бы и сам не поверил. Но это случилось! Так все и было. Надо действовать, товарищ следователь! Это же ваш долг. Это наш долг! Остановить преступника. Я уверен, что он еще здесь. Мы его возьмем быстро. Прошу вас!
Павлов кричал, убеждал, уговаривал и умолял — так горячо, что следователю оставалось только слушать.
— Понятно, Артемий Андреевич, — кое-как прервал его Онаньев, — только я вам напомню, что следователь по этому делу — я! А вы всего лишь адвокат. И представитель потерпевшей стороны. При всем сочувствии к вашему горю ловить по ночам сенаторов я не собираюсь.
— Но почему?! — возмутился адвокат.
— Да потому, что есть прописанная в законе процедура. Чтобы привлечь народного избранника, надо сначала обратиться в Верховный суд, а затем — за получением согласия — в Сенат. И только после этого ваш покорный слуга сможет поминать всуе имя уважаемого сенатора Кныша. Еще юридическую консультацию дать?
Укол по профессиональному самолюбию оказался настолько ядовит, что адвокат опешил. И впервые с начала разговора в трубке повисла тишина.
Заявитель
Павлов тряхнул головой и тут же представил себя на месте следователя. Полуночный звонок сбрендившего адвоката. А может быть, он обкурился, или выпил лишнего, или просто разыграть решил следователя? Всякое бывает в нашей жизни. Артем быстро оценил все свои доводы и совершенно другим тоном попросил:
— Я понимаю… звучит это все более чем странно. Я и сам, наверное, послал бы такого заявителя…
Следователь удовлетворенно хмыкнул: «Вот-вот, послать бы тебя подальше». Но сразу же занял примирительную позицию:
— Ну что вы, Павлов. Я понимаю ваше состояние. Вам бы отдохнуть… А заявление, если хотите, можно и завтра оформить.
Павлов думал.
— Алло? Адвокат Павлов? Вы меня слышите?
— Да. Слышу. Значит, вы уже все решили? И никакой вам сенатор Кныш не нужен? Следователь Онаньев пошел по легкому пути и списал все на жмурика? — позволил себе съязвить и адвокат.
— Хм. Это что, название завтрашней статьи в «Коммерсанте»?
— Нет. Это мой диагноз. Я же вам хотел помочь. Захар — мелкая сошка. Исполнитель. Жучков — такой же. Один из десятков, а возможно, и сотен. Кныш! Вот кто главная рыба! Его надо ловить. Иначе все это уголовное дело — фикция. Вы могли бы стать героем. Разоблачить настоящую мафию. Министры, депутаты, чиновники всех рангов и мастей. Целая сеть преступлений. И все это только ради наживы. Деньги! Деньги! Бабло! Бабки! Они же звери. Отбирают квартиры только идиоты. Мелкие шакалы. А эти грабят домами, кварталами, городами. Вы понимаете?
Артем говорил спокойно и очень расстроенно. Онаньев почувствовал какое-то странное проникновенное волнение в его словах и голосе. Он призадумался.
— Слушайте, Павлов. Допустим, я вам поверил. Допустим, соглашусь с вами. Но даже если мы с вами сейчас его схватим, ну, допустим. То что мы ему предъявим? Ваше пленение? То есть незаконное лишение свободы? А где свидетели? Вы же на свободе. Говорите, что вас держали в здании Сената? Послушайте себя! Вы же хороший юрист. Но это же полный бред! Ни один суд не даст санкции!!! Тем более Верховный! Вы что же, считаете, что они все рвутся в сенаторы просто так? Им иммунитет этот нужен до зарезу. Они прячутся от законов, которые сами же и пишут. Ай, да что я вам объясняю! Ликбезы — это не моя стихия. Это по вашей части. Сами просвещайте!
— Я понимаю вас. Но и вы меня поймите. Я ошибался. Думал, мы всех изобличили. Жучков убит под видом самоубийства, Захар убит, министр Ковтун то ли застрелился, то ли что. А здесь вдруг такой поворот! Я сам не ожидал, что Кныш на меня набросится. Я шел к нему не разоблачать, а поговорить. Я еще только какие-то догадки стал проверять, а он уже опередил. Звучит и впрямь бредово. В здании Сената совершено покушение на адвоката Павлова. Я представляю себе реакцию журналистов.
— Конечно, чушь! — поддержал Онаньев.
— Точнее, звучит как чушь, — поправил адвокат. — Но ведь это случилось. И побои есть. И руки у меня в рубцах. Карманы все опустошил. Даже ключи от машины забрал. Хорошо, она у меня с секретом. Хозяин всегда найдет лазейку. Так и что же я, по-вашему, все это придумал? И еще. Я ведь у него на столе увидел дела потолще всех ваших. По каждой позиции этот гад вел досье. На меня — отдельное. С фотосъемкой, «наружкой». Это уже не «лишение свободы». Это тянет на незаконную оперативную деятельность. По всем стройкам: справки, сводки, копии распоряжений и постановлений. А доверие президента? Он же подставил главу государства в нацпроекте. Миллионы людей мечутся по стране в поисках правды. А он целый заговор составил!
— О-о-о! Павлов! Спокойнее. Вы не на митинге обманутых вкладчиков. Им про всемирный заговор рассказывайте. Мне не надо. Я со своими делами разобраться не могу. Масоны не по моей части. Это вам к смежникам. Езжайте на Энергетическую. Там вас и примут, и выслушают. Сами ж знаете. Опытный, — осадил его Онаньев.
— Да. Опытный. Поэтому я к вам и обратился. А вы уже полчаса отнекиваетесь. Все в ваших силах, Онаньев. Задержать можно любого! Я же прямо указываю, что сенатор Кныш напал на меня, применил насилие. Ограбил. Нанес побои. Что вам еще надо?
— Мне надо «добро» президента. Вот что мне надо! — огрызнулся Онаньев. — Это его курятник, сенаторы. Он их пасет. Вот завтра с утра доложу председателю Комитета. Он, соответственно, доложит главе государства, если, конечно, сразу меня не пошлет далеко и надолго. Ну а там уж и в Верховный пойдем. Другого пути нет. Но я могу вам все же помочь. Попытаюсь, по крайней мере. Подождите минут двадцать. Я перезвоню. — Онаньев, не прощаясь, отключил телефон. И тут же набрал другой.
Охрана
Лишь к часу ночи Артем добрался до дома. Измотанный событиями предыдущего дня, раздавленный морально собственными ошибками и недальновидностью, адвокат ткнулся в дверь только что отремонтированного подъезда. Она, как и положено, была закрыта. Павлов набрал код. Дверь не поддавалась. Он еще раз нажал выученные цифры. И еще раз! Дом не впускал его. Артем с досады и от обиды на весь мир пнул дверь ногой, и в ответ на пульте кодового замка высветилась лампочка, которая на его памяти никогда не загоралась. На ней виднелась иностранная надпись «CONCIERGE». И тут же глухой мужской голос сонно его спросил:
— Что хотели?
Павлов поразился: с ним заговорил сам кодовый замок. Он осторожно подергал дверь, и она снова спросила — теперь уже достаточно грубо:
— Чего надо? По шее хочешь?
— Э-э-э, простите, — потрясенно поинтересовался Артем, — а с кем я говорю?
— А тебе кто нужен?
— Я здесь живу. Меня зовут Павлов Артем. Домой иду!
Его уже переполняла злость. Замок щелкнул и открылся, и Артем, еще раз глянув на подсвеченную алым огоньком надпись «CONCIERGE», на том же языке сдержанно поблагодарил хамоватую дверь:
— Thank you, door!
Вошел внутрь и обомлел. Площадку первого этажа было не узнать. Дополнительные светильники, пластиковые деревья в горшках. Ковровая дорожка от входа до лестницы. И, главное, железный шкаф на полстены и двухтумбовый стол. Весь этот интерьер дополнял такой же тумбообразный и шкафоподобный мужчина в черном костюме с маленьким блестящим значком в петлице пиджака. Щит и воткнутый в него меч символизировали его принадлежность к спецслужбам.
Громила поднялся навстречу Павлову и внимательно вгляделся в его лицо. Узнал в этом растрепанном припозднившемся визитере адвоката, хорошо ему известного по бесконечным судебным сериалам, которые приходилось смотреть на долгих дежурствах, и улыбнулся.
— Здравия желаю! — И тут же пояснил: — Вот, дежурим.
— Ух ты! В честь чего? Наш дом стал не только памятником, но и особо охраняемым объектом? — попытался иронизировать Артем.
— Не-е-е. Режима нет. Начальство распорядилось. Сегодня пост и организовали. Наш шеф теперь ваш сосед, — понизив голос, поделился часовой и характерно указал сперва наверх в потолок, а затем скосил глаза по направлению лестницы, ведущей в квартиры.
— Вот как? А я-то, наивный… — усмехнулся Павлов. Оказывается, после выдержанной им и Варварой Штольц осады дом стал интересен не только им, в прямом смысле оставшимся в живых, жильцам. — А кто еще ожидается? Министры? Президент? — сострил он.
Охранник растерянно раскрыл глаза:
— Не-е-е. Президент не будет. А министр культуры завтра точно заезжает. Соседом будет с нашим шефом. И еще его два зама.
Артем тяжело сглотнул. Он больше не желал ни шутить, ни язвить, ни иронизировать. Он только сейчас почувствовал, как устал. Единственным желанием было доползти до кровати и уснуть. Лучше бы проспать до конца света, чтобы не видеть той мерзости, в которую все больше и больше погружался окружающий мир. На смену одним квартирным рейдерам пришли другие — в образе спасителей. Отыграли свою роль спасителей и пожали все материальные плоды.
— Господи помилуй! — только и выдавил адвокат, махнул рукой охраннику и поплелся вверх по лестнице.
Розыск
— Михалыч? Привет, родной! На дежурстве? Ну-ну. Как обстановка? Спокойно? Ну, слава богу. Да, вот задержался. Есть вопрос.
Онаньев пододвинул к себе исписанный листок.
— Посмотри, не выезжал ли из страны в последние сутки человечек один. Диктую. Константин. Николай. Ы. Ну, Ы как Ы. Буква такая между мягким и твердым знаком. Знаешь? Так. И последнее. Шарик. Что получилось? Нет! Неправильно! Никакой он не КНЫТШ! А просто КНЫШ. «Тэ» убери. Четыре буквы. Правильно. Звать Александр Сергеевич. Точно, как Пушкина. Только этот совсем не поэт. Но тоже с выдумкой. Знаешь? Откуда? Точно, сенатор. По квартирам. Председатель этого совета? Ну и?.. А? Ты тоже в числе обманутых дольщиков?
Онаньев рассмеялся.
— Михалыч, ну у тебя-то откуда бабки на инвестирование? Ты ж вечный дежурный! Вам там что — в валюте приплачивают? Х-ха-ха. А-а-а-а. Тогда ясно. Значит, говоришь, единственный нормальный мужик. Надежный? Ну-ну. Так посмотри, будь любезен, куда этот надежа-председатель лыжи навострил. Так. Жду.
На мгновение в трубке затихло, но Онаньев знал, что база работает быстро, и сразу же изготовился записывать.
— М-м-м. Угу. Пишу. Двадцать два тридцать. Из Внуково-три. Частный, что ли? Ага. Москва, чего? Штаты? Какие штаты? Соединенные? А-а-а-а. Записываю. Герман. Шура. Тихон. Анна. Дуня. Тихон. Понял. Да, получилось ГШТАДТ.
Онаньев удивленно хмыкнул. Такого названия он еще не встречал.
— И где же это? Во как? Швейцария. Понял! Есть. Спасибо тебе, Михалыч! Выручил. Чего говоришь? Да не-е-е-ет, не по нашей линии. Это мне, лично. Вроде как от жены бегает. Ну да. Попросили знакомые для женщины хорошей. Загулял парламентарий. Жена ревнует. Ну, вот и бегают: она за ним, а он от нее. Сказал, в командировку в Питер, а сам, видишь, в этот Гштадт. Ладно. Гонорар пополам, договорились. Ты уж меня не сдавай?! Спасибо тебе, Михалыч. Привет семье! Спокойного дежурства. Пока.
Онаньев закурил еще одну сигарету. Выходило, что сенатор действительно выехал из страны в спешном порядке. Павлов не врал. Да и вряд ли бы он стал выдумывать всю эту историю с нападением и захватом. Он хоть и слыл мастером всяких пиаровских ходов, но сегодня в его голосе сквозила личная озабоченность, а главное, растерянность. Так не сыграешь. А потом, для пиара лучше не следователю звонить, а дежурную бригаду криминальных новостей с НТВ вызвать. Утром все каналы трендеть будут. Что же делать с этим настырным адвокатом? Дело-то закрыто.
Постановление отменять Онаньев не собирался и даже в подтверждение своей позиции закрыл сейф на замок и убрал ключи. Нет-нет! Никаких возобновлений и продлений! Иначе получится очередной висяк. И так навязали это дело… сверху. Онаньев припомнил, как на него нагрузили дело о смерти отца адвоката, и недовольно поморщился: Павлов задействовал не только свои связи, но и отцовские.
«Вот пусть и теперь постарается, — холодно подумал Онаньев, — тут все в его руках. По сути, нападение — это же не моя юрисдикция. Подследственность милицейская. Вот пусть прямиком идет к участковому в Тверской околоток и заявленьице подает в общем порядке. А про всемирный заговор — это для мемуаров и детективов хорошо. Нет такого состава преступления в нашем кодексе!»
Онаньев улыбнулся, затушил сигарету и, порывшись в записной книжке, нашел телефон Павлова. У него была спасительная привычка сразу же записывать телефон человека, с которым разговаривал дольше пяти минут. От этого видавшая виды записная книжка выглядела, как раздувшаяся рыба-луна. И лишь затем он аккуратно закрыл кабинет и набил номер в свой второй сотовый телефон. Да, он не был защищен от посторонней «коммерческой» прослушки так же хорошо, как служебный. Зато он хорошо защищал от неприятностей служебных.
Павлов ответил сразу же. Видимо, заждался и нервничал.
— Але? Артем Андреич? — на всякий случай уточнил Онаньев.
— Да-да. Это я. Слушаю внимательно!
— Угу. Я с вами хотел поделиться одним наблюдением. Я, знаете ли, люблю наблюдать за перелетными птицами. Так вот, недавно видел чудо одно. Вроде как зима на дворе, Новый год скоро, а тут целый косяк гусей летит. Ну, я посчитал, не поленился. Сперва двадцать два насчитал, а затем еще. Аж тридцать! Вот как. Вы представляете? Вы же вроде охотник? Я читал где-то.
Онаньев зевнул в трубку. Он уже вторые сутки не мог добраться до дома — полупустой маленькой служебной квартирки, честно заработанной службой государству.
— Понял вас. Гусь — птица важная, благородная, — подыграл Артем. — Охота на него — одно удовольствие. Жаль, в наших краях редко бывает.
Они оба прекрасно знали, что все служебные телефоны следователей прослушиваются для их же безопасности. Да, сам Павлов смело высказывал свои подозрения в адрес сенатора Кныша, но сейчас происходил совсем другой разговор. Если Онаньев избрал этот эзопов язык, то, видимо, имел на то основания.
— Я читал, что они любят зимовать недалеко, — продолжил следователь, — в Европе. По-моему, в Швейцарии. Говорят, там им хорошо. Корма много. Вольготно. Я там сам не был никогда. Смешная, наверное, страна. Помните, как Райкин говорил? Такая юмореска у него была про старого швейцара. Он в образе, с усами, бакенбардами, в мундире рассуждает. Говорит, Швейцария — это страна, где живут одни швейцары.
— Да, смешно, — поддержал его Павлов.
— И названия городов у них смешные. Не выговоришь. Вот я помню со школы. Город такой Гштадт. Звучит, как будто окурок тушат в пепельнице. Хм. Забавно. Ну да ладно. Как на охоту соберетесь — звоните. Что поеду — не обещаю, но посочувствую. Зверушкам. Ха-ха-ха! Завтра жду вас для ознакомления с постановлением. У нас сроки, сами знаете. Спокойной ночи!
Онаньев закончил разговор и выключил свет. Теперь уже ничто не могло отвлечь его от пути домой. Он вышел из темного здания следкомитета и пошел пешком сквозь мерзкий мокрый снег, хлеставший по лицу, поминутно поскальзываясь на неубранных тротуарах. Он улыбался. Его ждала пустая квартира и недопитая бутылочка горькой настойки. Он улыбался и что-то бормотал под нос:
— Заговор всемирный. Сенатор-оборотень. Дольщики, пайщики. Квартиры. Дома. Самолеты. Олигархи? Хм. Убогие, никчемные люди! У вора вор дубинку спер. Не нужны мне ваши замки, дворцы, виллы. Дайте пожить спокойно. Все одно передушите себя сами, как пауки в банке. Конец у всех един.