Этот проклятый Новоявленский держал на руках все козыри и в придачу полный комплект старших карт, в то время как я сидела против него с одними шестерками. Есть от чего получать удовольствие!
— Что меня интересует… Меня интересует примерно всё. Насколько реальна заявленная научная тема? Стоит ли она в рабочем плане профессора Михеевой? Каковы шансы на то, что Сатеку позволят получить эту аспирантуру? И если позволят, то когда?
— Ох, как много вопросов… — пожаловался полковник. — Сдается мне, что эта аспирантура действительно чертова…
— Константин Викентьевич, прошу вас.
— Понимаю, понимаю: без подтрунивания, — спохватился он. — Одно непонятно: почему вы решили, что я стану отвечать на все эти вопросы? Насколько мне известно, мы с вами не связаны никакими отношениями. Да, были кое-какие контакты, но они завершены к нашему взаимному удовлетворению. Или вы полагаете, что я вам все еще должен?
— Нет, не полагаю.
— Ну вот. Тогда в чем же дело?
Мы помолчали. Сукин сын просто-напросто держал меня за горло и откровенно наслаждался моментом полного превосходства.
— Константин Викентьевич, — сказала я. — В отличие от меня вы не нуждаетесь в ответе на свой вопрос. Давайте сделаем так. Когда вам надоест расхаживать передо мной, гордо распушив хвост, позвоните. И я охотно выслушаю ваше конкретное предложение. Баш на баш. А пока будьте здоровы.
И я повесила трубку. Всему есть предел. Нельзя позволять никому унижать тебя подобным образом — даже если речь идет о полковнике КГБ, от которого зависит в этот момент примерно всё твое будущее.
Он не перезвонил — ни в тот день, ни назавтра, ни через неделю. Но я понимала, что рано или поздно понадоблюсь. Уж если я собралась продавать душу дьяволу, важно было начать переговоры в роли партнера, а не просителя. Баш на баш — не иначе. Ты мне — мою жизнь; я тебе — чужие смерти. Вот так, просто и страшно.
Заново Новоявленский проявился только в ноябре, когда я уже начала беспокоиться всерьез. К тому времени мой любимый успел оформить и прислать справку о своем холостом статусе, и я понесла ее к сердобольной тетеньке в шиньоне. Сатек долго уговаривал меня приложить к документу несколько радужных бумажек, и я наконец согласилась. Вложила четыре двадцатипятирублевки в конверт, но не смогла вынуть его из сумки. Вот ведь какая странность: можно, оказывается, быть хладнокровным убийцей, но стесняться дать взятку. А может, и не странность: наверно, я отношусь к типу людей, которым легче воткнуть в человека нож, чем плюнуть ему в лицо.
— Вот справка, приобщите, пожалуйста, — сказала я. — Как видно, он и в самом деле неженат.
Тетенька округлила красиво намазанные глаза:
— Еще ни о чем не говорит, девочка. У них там такие справки рисуют — ай да люли… Осторожней, мой тебе совет. Хотя чехи вроде как наши, славяне. Вот когда чучмек какой-нибудь из Конго — это действительно атас…
— Нет, мой не из Конго… — Я помялась, тиская сумочку обеими руками. — Ладно, я пошла. Спасибо вам огромное.
Чиновница смерила меня сочувственным взглядом и вдруг вздохнула:
— Ну, что ты мнешься, глупая? Давай уже… что там у тебя в сумке?
Покраснев до корней волос, я положила на стол чертов конверт и выскочила из кабинета. Как она поняла? По запаху? По каким-то мельчайшим признакам — подобно Бимуле, которая задолго и безошибочно распознает мое намерение выйти с ней погулять? Или в шиньоне у нее смонтирована какая-то хитрая рентгеновская аппаратура? А может, она заключила свою секретную сделку с нечистой силой — я вот киллер-с-пропеллером-на-мотороллере, а она, скажем, беруша-мохнатые-уши… Хотя нет: беруши — это не те, кто взятки берет, это всего лишь затычки для ушей, причем не только мохнатых.
Рассуждая таким образом, я брела по площади Труда к трамвайной остановке, когда впереди вдруг затормозила черная «Волга» и шустро выскочивший водитель открыл передо мной дверцу:
— Садитесь!
Моя первая, естественная в таких обстоятельствах, мысль была крайне неутешительной: меня арестовали за дачу взятки! Какой позор! Мама сойдет с ума от стыда: нечего сказать, воспитала дочку… Поэтому я почти запела от радости, когда разглядела на заднем сиденье массивную фигуру полковника Новоявленского.
Машина рванула с места в карьер. За Театральной мы повернули вдоль Крюкова канала в направлении моего дома, но проскочили мимо на набережную Фонтанки.
— Если ко мне, то проехали, — известила я полковника.
— Не к вам, Александра Родионовна, — успокоил меня он.
«Волга» уже неслась по Московскому проспекту.
— А куда? — поинтересовалась я после продолжительной паузы. — Мама ждет меня к ужину.
Новоявленский пожал плечами:
— К сегодняшнему ужину вряд ли успеем. Но к завтрашнему завтраку — точно. Придется придумать для вашей мамы подходящее объяснение. Я уверен, что вы справитесь с этой задачей.
Я не ответила. На выезде из города Новоявленский поднял стекло, отделяющее нас от водителя.
— Ну что, Саша, поговорим?
— Говорите, Константин Викентьевич, я слушаю.
— Как я понимаю, вы подали заявление в ЗАГС.
— Правильно. Свадьба в феврале.
— При том, что нет никакой уверенности в практической осуществимости этого мероприятия.
— Отчего же? — отозвалась я, изображая крайнее изумление. — У моего жениха как раз начинается аспирантура. Он приедет, и мы поженимся.
Полковник хмыкнул.
— Аспирантура еще не утверждена, Александра Родионовна.
— Так утвердите.
— Это не так просто.
— Даже для вас? — опять изумилась я. — В жизни не поверю.
Мы немного помолчали. «Волга», обгоняя ветер, неслась по Московскому шоссе в сторону одноименной реки.
— Ладно, что мы все ходим вокруг да около, — проговорил наконец Новоявленский. — Давайте в открытую.
— Наконец-то! — откликнулась я. — Я уж думала, вы никогда этого не скажете. Что вам нужно от меня? Говорите, Константин Викентьевич, говорите.
— Вы должны дать согласие на совместную работу, — сказал он. — Я заказываю, вы исполняете. Только вы и я, никого посередке. Вам не понадобится ничего подписывать, не понадобится нигде светиться. Вы не будете числиться ни в каких списках, не будете упоминаться ни в каких отчетах. Вы никто и звать никак, человек без имени. С оперативной точки зрения вас как бы не существует. Согласны?
— Только вы и я? — повторила я, игнорируя его последний вопрос. — По-моему, нас уже сейчас трое в этой машине.
Я кивнула на водителя. Новоявленский пренебрежительно отмахнулся.
— Это ерунда. Понятно, что я буду привлекать помощников — как же без этого? Но вы для них именно что никто. Они понятия не будут иметь о вашей роли. Можно представлять вас информатором, свидетелем, секретаршей, помощницей… — да кем угодно, в зависимости от ситуации. Кстати, вы не ответили на мой вопрос.
— Конечно, не ответила! — фыркнула я. — Вы ведь не думали, что я соглашусь, не выяснив условий?
— Хорошо, выясняйте, — вздохнул полковник.
— Во-первых, кого вы собираетесь мне заказывать?
— Кого угодно, — твердо ответил он. — Вы должны заранее согласиться на любой мой выбор. Я не могу оставить решение такого важного вопроса на ваше усмотрение. Я решаю, вы исполняете. Это условие не обсуждается.
Я обдумала его слова. Похоже, в этом Новоявленский действительно не собирался уступать. С другой стороны, ничто не мешало мне согласиться сейчас и оспорить какой-нибудь конкретный выбор потом. Не заставит же он меня убивать маленьких детей?
— Хорошо, — кивнула я. — С первым условием разобрались. Во-вторых, на какой срок мы заключаем наше… э-э… соглашение?
— Вам непременно нужен срок? — удивился он. — Я-то полагал нашу договоренность бессрочной.
— Так не бывает, Константин Викентьевич, — возразила я. — У каждого договора есть срок действия.
— Десять лет? — предложил он.
Я рассмеялась:
— Вы шутите? Киллеры так долго не живут. А я намерена умереть в глубокой старости в окружении скорбящих праправнуков.
— Тогда сколько вы хотите? Пять лет?
— Три месяца.
Новоявленский восхищенно покрутил головой:
— Вам бы на рынке торговать, Александра Родионовна…
— Вам тоже, Константин Викентьевич, — любезно улыбнулась я.
Он помолчал и искоса взглянул на меня:
— Сойдемся на одном годе?
— Полгода с опцией продления еще на столько же, по взаимному согласию… По рукам? — Я протянула ему ладонь для рукопожатия.
— С опцией продления… — ворчливо передразнил полковник, пожимая мне руку. — Ну и переговоры у нас… прямо как об ограничении стратегических вооружений. Просто не верится…
— А я и есть ваше стратегическое оружие, Константин Викентьевич, — заметила я. — Разве не так?
Он пожал плечами:
— Допустим.
— Ну вот, — кивнула я. — А теперь вернемся к тому, с чего мы начали нашу содержательную беседу. То есть к моей свадьбе.
— К вашей свадьбе? А я тут при чем? Или вы хотите назначить меня посаженым отцом?
— Посаженым? — испугалась я. — Господь с вами! За что ж вас сажать, товарищ полковник?
— Сажать не за что, — усмехнулся он. — Не хочу вас пугать, Александра Родионовна… да вас особо и не испугаешь, как я погляжу…
Новоявленский умолк на полуслове.
— Да? — подстегнула его я.
— На отсидку не надейтесь, Саша… — мрачно изрек полковник. — Поймают — убьют. И вас, и меня. Имейте это в виду. Так что вы там говорили о свадьбе?
— Аспирантура Сатека, — напомнила я. — Вернее, Сатурнина Крауса, моего жениха. Он должен приехать сюда в феврале и получить эту чертову аспирантуру у профессора Михеевой. Не понарошку, не как бы, а на полном серьезе, как положено. Только поймите меня правильно: я не прошу, чтобы вы не мешали этому. Я хочу, чтобы вы сделали для этого все, что необходимо.
— Без проблем, — улыбнулся Новоявленский. — Считайте, что его диссертация уже пишется. И, если уж мы заговорили об аспирантуре… Отчего бы вам, Саша, тоже не поступить? Надо ведь как-то объяснять ваши будущие отлучки с места работы, из вашего уютного полуподвальчика.
— Поступить куда?
— Я ж говорю — в заочную аспирантуру. Не на полном серьезе, а именно, как вы выразились, понарошку. В каком-нибудь подмосковном номерном НИИ. Тему, понятно, объявим секретной, чтобы вам не пришлось много врать коллегам, а также маме и будущему мужу. Это хороший предлог, чтобы время от времени уезжать из города на пару-тройку дней. Организационную сторону я обеспечу. Как вам такой вариант?
Что ж, предложение полковника выглядело и в самом деле неплохо.
— У вас прямо пунктик с этими аспирантурами, Константин Викентьевич, — съязвила я. — Почему так? Детская мечта о профессуре в области… дайте подумать, что вам больше подходит… — ботаники?
— Вам бы все шутки шутить, Александра Родионовна, — с некоторым смущением ответил он. — Объяснение, между тем, простое: старые связи и знакомства. Я, видите ли, долго курировал именно эту область.
За окном машины тянулись пустые ноябрьские поля, мелькали черные от дождя деревья и домики с крытыми шифером крышами. Меня вдруг стало клонить в сон — эти чертовы переговоры стоили немалого напряжения сил. Новоявленский откашлялся и достал из внутреннего кармана фотографию.
— Саша, остался один небольшой момент…
— Да? — Я с трудом подавила зевоту.
— Видите ли… — полковник явно чувствовал себя очень неловко. — Не подумайте, что я вам настолько не доверяю… и тем не менее… без страховки в таком деле нельзя.
— О чем вы, Константин Викентьевич? Какая страховка? Вы хотите еще и застраховать мою жизнь?
— Не вашу. Свою. Вот, взгляните… — Он протянул мне снимок.
На фотографии был прозрачный пластиковый пакет, а в пакете — заляпанный грязью нож. Я недоуменно взглянула на Новоявленского.
— Что это?
— Не узнаете? Это нож, которым был убит милиционер в Сосновке. С отпечатками пальцев, разумеется.
Сон слетел с меня в мгновение ока.
— Ну и? Зачем вы мне это показываете?
Полковник пожал плечами:
— Я ж говорю — страховка. Хочу быть уверенным, что вам не придет в голову завершить наш договор устранением одной из договаривающихся сторон.
— То есть вас? Вы боитесь, что я вас убью?
— То есть меня, — подтвердил он. — Нет, сейчас я ничего не боюсь. Но поди знай, какие идеи могут прийти в вашу голову в будущем. И если это действительно произойдет, вам будет полезно знать, что вот этот пакет лежит в моем личном сейфе. Лежит вместе с протоколом допроса железнодорожного мента, который подтверждает ваше присутствие в вагоне электрички в день гибели Свиблова, и некоторыми другими документами. Так что тому, кто откроет сейф в случае моей внезапной гибели, не придется долго гадать, чьи пальчики нужно сравнить с теми, что на рукоятке ножа. Я понятно выражаюсь?
— Куда уж понятнее, — пробормотала я.
— Ну и прекрасно… Вот теперь действительно всё.
Он спрятал фотографию в карман и отвернулся к окну.
— Погодите, Константин Викентьевич, — сказала я. — Но вы ведь можете погибнуть и не по моей вине…
— Что ж, — усмехнулся Новоявленский, — тогда считайте, что вам очень сильно не повезло. Вы теперь кровно заинтересованы в моем драгоценном здоровье.
Какое-то время мы сидели молча, уставившись каждый в свое окно. «Волга» неслась в ночь, минуя неотличимые друг от друга придорожные поселки. Похоже, мой седовласый «партнер по договору» действительно обезопасил себя насколько мог. Вот только много ли она меняла, эта улика в сейфе? Я и так принадлежала полковнику — безраздельно, со всеми потрохами. Ведь в его власти было вернуть или не вернуть мне моего любимого. Вот и всё.
А значит, и переживать пока не о чем. Я повернулась к Новоявленскому.
— Куда мы так мчимся, Константин Викентьевич? Переговоры, как я понимаю, закончены, можно возвращаться.
Он удивленно взглянул на меня:
— Возвращаться? Но вы еще не выполнили задания.
— Какого задания?
— Как какого? Вашего, Александра Родионовна… — Полковник смотрел на меня как на идиотку, которая не в состоянии врубиться в самые элементарные вещи. — Вы что, еще не поняли? Наш договор вступил в действие четверть часа тому назад. Помните его главное условие? Я решаю, вы выполняете. В настоящий момент мы едем на место вашего первого задания.
— Так быстро? — вырвалось у меня.
Новоявленский не ответил. Вопрос и в самом деле не требовал ответа. Назвалась груздем — полезай в кузов. И все же действительно: так быстро?! Выдернули из нормальной жизни — на полушаге, на полувздохе, — запихнули на заднее сиденье черного автомобиля, повезли неведомо куда убивать неведомо кого… Неужели отныне так оно и будет? Не Карлсон с пропеллером на мотороллере — не киллер, который живет на крыше, а что-то по-настоящему серьезное, страшное, чужое, непонятно кому и зачем нужное…
Я сжала руки, чтобы унять дрожь. Боже, во что я ввязалась? Может, вовсе не обязательно было заключать этот договор с дьяволом? Может, еще не поздно отказаться?
— Все будет хорошо, Саша, — проговорил полковник, каким-то образом почувствовав мое состояние. — Не паникуйте. Я уверен, что вы прекрасно справитесь.
Шоссе взлетело на мост. Мы перемахнули через широкую реку.
— Волхов, — пояснил Новоявленский. — Отсюда начинаются волшебные места. Новгород Великий — княжество вашего тезки, Александра Родионовна. Священный Ильмень, заповедная речка Мета, озера Валдая… Бывали тут когда-нибудь?
Я молча мотнула головой из стороны в сторону. Меньше всего меня сейчас тянуло на обмен краеведческими впечатлениями.
— А зря… — как ни в чем не бывало продолжал полковник. — Это ведь не Кавказ и не Крым, сюда лететь не надо — три часа на машине. Зато какая природа! Какие дома отдыха! Хотя в чем-то ваше невежество простительно: не для всех эти дома предназначены. Элитная публика, извините за выражение…
— Константин Викентьевич, — перебила его я, — не могли бы вы подробнее описать, что мне сейчас предстоит? Куда мы направляемся? Кого мне предстоит убить? И чем этот кто-то провинился перед родом человеческим? И каким образом я его встречу? И…
— Хватит, хватит! — отмахнулся полковник. — Довольно вопросов, Саша. Вы думаете, я случайно держу вас в неведении? Это делается для вашей же пользы. Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас. Поверьте опытному человеку…
Дальше я не слушала. Он еще продолжал говорить что-то — как видно, твердо вознамерившись насмерть уболтать мою панику, — но у меня нашелся другой, куда более действенный рецепт. Я просто отключила слух и стала думать о Сатеке. Ведь все это сумасшествие было затеяно мною только ради нас с ним, ради нашего будущего счастья. Это помогло: руки перестали дрожать, а затем и дыхание мало-помалу пришло в норму.
Машина тем временем свернула с автострады и, почти не снижая скорости, неслась по какому-то второстепенному, но на удивление ровному шоссе. Справа в просветах между деревьями мелькало открытое пространство — по-видимому, речная пойма. Четверть часа спустя мы подъехали к ярко освещенному блокпосту с караульной будкой. Справа и слева в лес уходила высокая изгородь из проволочной сетки. Вооруженный охранник поговорил с водителем и поднял шлагбаум. Еще несколько минут по лесной дороге — и мы оказались у въезда на довольно большую поляну, с трех сторон окруженную новыми четырехэтажными корпусами гостиничного типа, с просторными лоджиями, уставленными одинаковой садовой мебелью. Четвертой своей стороной поляна выходила на берег реки.