— Почему ты не торговался только за себя? Почему тебе не уйти с ним сейчас и не сбежать из лагеря?
— Ну, во-первых, в лагере безопаснее, чем с партизанами. Им нельзя доверять, пока в этом не будет жизненной необходимости. Во-вторых, ради одного человека они не пойдут на это. Вот почему я попросил его спасти тридцать человек. Но столковались только на десяти.
— Как ты выберешь этих людей?
— После того как выберусь я, любой может бежать по моему следу сам по себе.
— Быть может, твоему старшему офицеру не понравится число десять.
— Понравится, если он будет одним из этих счастливчиков.
— Ты думаешь, японцы убьют пленных?
— Возможно. Но давай забудем об этом, ладно?
— Забудем, — улыбнулась она. — Тебе жарко. Примешь душ?
— Да.
Кинг облился водой из бетонного колодца в дальнем углу хижины. Вода была холодной, дыхание перехватило, а тело стало гореть.
— Кассе!
Она появилась с полотенцем из-за занавески. Кассе любовалась им. Да, ее туан был прекрасным мужчиной. Сильный, красивый, такой приятный цвет кожи. «Мне повезло, что у меня такой мужчина. Но он такой громадный, а я такая маленькая. Он выше меня на две головы».
Тем не менее она знала, что доставляет ему удовольствие. Легко ублажать мужчину. Если ты женщина. И не стыдишься быть женщиной.
— Чему ты улыбаешься? — спросил он.
— Я просто подумала, туан, ты такой большой, а я такая маленькая, и все же, когда мы ложимся, разница ведь не такая уж и большая, правда?
Он хохотнул, шлепнул ее по заду и взял полотенце.
— Как насчет выпивки?
— Она готова, туан.
— Что еще готово?
Она рассмеялась, смеялись и рот, и глаза, — все лицо ликовало. Ее зубы были ослепительно белыми, глаза — темно-карими, а кожа гладкая и душистая.
— Кто знает, туан? — Потом вышла из комнаты.
«Теперь осталось заняться этой чертовкой, — думал Кинг, глядя ей вслед и энергично вытираясь. — Мне везет».
Встречу Кинга с Кассе устроил Сутра, когда Кинг впервые посетил деревню. Все было тщательно оговорено. Когда кончится война, он должен будет уплатить Кассе двадцать американских долларов за каждый визит к ней. Он немного сбил запрашиваемую цену — бизнес есть бизнес — но за двадцать долларов она была знатной покупкой.
— Ты уверена, что я заплачу? — спросил он ее.
— Не уверена. Не заплатишь, значит, не заплатишь: тогда я получу только удовольствие. Если же заплатишь, тогда получу и деньги, и удовольствие. — Она улыбнулась.
Он надел туземные сандалии, которые она оставила ему, потом шагнул за занавеску. Она ждала его.
Питер Марлоу наблюдал, как Сугра и Чен Сен стояли на берегу. Чен Сен поклонился, сел в лодку, и Сутра помог ему оттолкнуть ее в фосфоресцирующее море. Потом Сутра вернулся в хижину.
— Табе! — сказал Питер Марлоу.
— Хочешь еще поесть?
— Нет, благодарю тебя, туан Сутра.
«Честное слово, — подумал Питер Марлоу, — что-то случилось, если я способен отказаться от еды». Он наелся до отвала, нельзя давать себе волю. Видно, что деревня живет бедно, не следует переводить еду.
— Я слышал, — сказал он вкрадчиво, — что новости, военные новости, хорошие.
— Это я тоже слышал, но ничего такого, что можно пересказать. Смутные слухи.
— Жаль, жизнь сейчас не такая, как раньше. До войны человек мог иметь приемник и узнавать новости или читать газету.
— Верно. Жаль.
Сутра не показал, что понял. Он присел на корточки на циновке, скрутил самокрутку и начал курить из кулака, глубоко затягиваясь.
— До нас дошли плохие слухи из лагеря, — сказал он наконец.
— Все не так плохо, туан Сутра. Мы кое-как справляемся. Но не знать, что происходит в мире, вот это действительно плохо.
— Я слышал, говорили, будто в лагере было радио, но людей, которым оно принадлежало, поймали. Сейчас они сидят в Утрам Роуд.
— Ты знаешь что-нибудь о них? Один из них мой друг!
— Нет. Мы слышали, что их отвезли туда.
— Я бы очень хотел знать, как они там.
— Ты же знаешь, что это за место и как долго живут люди в этом лагере.
— Верно. Но человек надеется, что может повезти.
— Мы все в руках Аллаха, говорит Пророк.
— Да будет благословенно его имя.
Сутра снова посмотрел на него; потом, спокойно пыхнув сигаретой, спросил:
— Где научился говорить по-малайски?
Питер Марлоу рассказал о своей жизни в деревне. Как он работал на рисовых полях и вел образ жизни яванца, почти такой же, какой ведут малайцы. Обычаи те же и тот же язык, за исключением общераспространенных западных слов — «радио» в Малайе, «приемник» на Яве, «мотор» в Малайе, «автомобиль» на Яве. Но все остальное то же самое. Любовь, ненависть, болезнь и слова, которые говорит мужчина мужчине или мужчина женщине, те же самые. Важные вещи всегда одинаковы.
— Как звали твою женщину из деревни, сынок? — спросил Сутра. Раньше спрашивать об этом невежливо, но сейчас, когда они поговорили о душе, мире, философии и об Аллахе, и, конечно, об изречениях Пророка, чье имя свято, сейчас такой вопрос не был грубым.
— Ее звали Нья Джахан.
Старик довольно вздохнул, вспоминая свою юность.
— И она любили тебя крепко и долго?
— Да. — Питер Марлоу ясно увидел ее.
Однажды вечером она пришла к нему в хижину, когда он готовился ко сну. Ее саронг был красно-золотым, крошечные сандалии виднелись из-под подола. На шею надела тонкое ожерелье из цветов, и их запах наполнил хижину и все его существо.
Она положила к ногам свою свернутую в рулон постель и низко поклонилась ему.
— Меня зовут Нья Джахан, — сказала она. — Туан Абу, мой отец, выбрал меня, чтобы я разделила свою жизнь с тобой. Мужчина не должен жить один. А ты один уже три месяца.
Нья, вероятно, было лет четырнадцать, но в странах солнца и дождя девушка четырнадцати лет уже женщина, с желаниями женщины, и должна выходить замуж или, по крайней мере, жить с мужчиной, которого выбрал ее отец.
Ее смуглая кожа имела молочный оттенок, глаза светились драгоценными топазами, руки напоминали лепестки орхидеи, а ее ноги были изящны. Тело женщины-ребенка было атласным и таило в себе счастье порхающей птички. Она была дочерью солнца и дождя. Нос ее был тонким, точеным, ноздри изящны.
Нья была вся из атласа, из струящегося атласа. Твердая, когда ей следовало быть твердой. Мягкой, когда следовало быть мягкой. Сильной, когда требовалось быть сильной, и слабой, когда нужно было быть слабой.
Ее волосы цвета воронова крыла накрывали ее легкой пеленой.
Питер Марлоу улыбнулся ей. Он пытался скрыть свое смущение. Хотелось быть похожим на нее, раскованным, счастливым и лишенным застенчивости. Она сняла саронг, стала гордо перед ним и сказала:
— Я молюсь, чтобы смогла сделать тебя счастливым и подарить тебе крепкий сон. И я молю тебя научить меня всем тем вещам, которые должна знать твоя женщина, чтобы ты был «ближе к Богу».
«Как прекрасно сказано: „ближе к Богу“, — подумал Питер Марлоу, — как прекрасно изображать любовь как близость к Богу».
Он посмотрел на Сутру.
— Да. Мы любили друг друга крепко и долго. Я благодарю Аллаха, что жил и любил почти вечно. Как славны пути, выбираемые Аллахом.
Появилось облако и схватилось с луной за право обладания ночью.
— Хорошо быть мужчиной, — сказал Питер Марлоу.
— Тебя ничто не тревожит сегодня ночью?
— Нет. В самом деле. Сегодня — нет.
Питер Марлоу изучал старого малайца, который понравился ему.
— Послушай, туан Сутра. Я открою тебе свои мысли, потому что верю — со временем мы станем друзьями. Со временем ты сможешь оценить мою дружбу и мою душу. Но война — это трата времени. Поэтому я буду говорить с тобой как твой друг, хотя и не стал еще им.
Старик не ответил. Он запыхтел сигаретой и ждал продолжения.
— Мне необходима небольшая деталь для приемника. Нет ли старого радио в деревне? Если оно сломано, я мог бы снять всего лишь одну маленькую детальку.
— Ты же знаешь — радио запрещено японцами.
— Верно, но иногда есть тайные места, чтобы прятать то, что запрещено.
Сутра размышлял. Приемник лежал в его хижине. Возможно, сам Аллах послал туана Марлоу, чтобы тот забрал его. Он верил, что может доверять ему, потому что раньше ему доверял туан Абу. Но, если туана Марлоу поймают с радио за пределами лагеря, деревня будет неизбежно втянута в эту историю.
Оставлять радио в деревне тоже было опасно. Конечно, можно закопать приемник в джунглях. Это следовало бы сделать, но искушение послушать радио было очень велико. Искушение женщин послушать «дерганую музыку» было очень велико. Искушение знать новости, когда другие не знали, было очень велико. Верно сказано: «Суета, все суета сует». Будет лучше, решил он, если вещь белого человека останется у белого человека.
Он встал, поманил к себе Питера Марлоу и через занавески провел его в темную глубину хижины. Он остановился у входа в спальню Сулины. Она лежала на кровати, блестя глазами, на ней был тонкий свободный саронг.
— Сулина, — сказал Сутра, — пойди на веранду и посторожи.
— Хорошо, отец. — Сулина соскользнула с кровати, затянула на себе саронг и одернула свой жилет — баджу. «Одернула чересчур сильно, чтобы грудь была видна, — подумал Сутра. — Да, девушке пришло время выходить замуж. Но за кого? Не было подходящего мужчины».
Он стоял в стороне, и девушка проскользнула мимо, опустив притворно застенчивые глаза. Но ничего застенчивого не было в движении ее бедер, и Питер Марлоу тоже заметил это. «Я должен проучить ее палкой», — подумал Сутра. Но он знал, что сердиться не нужно. Она была всего лишь девушкой, стоящей на пороге зрелости.
Искушать — это женский подход к жизни, а быть желанной — всего лишь женская потребность.
«Возможно, я отдам тебя англичанину. Может быть, это уменьшит твой голод. Он выглядит более, чем мужчиной!» — Сутра вздохнул. Как бы снова стать молодым!
Из-под кровати он вытащил небольшой приемник.
— Я доверюсь тебе. Это радио в порядке. Оно хорошо работает. Ты можешь взять его.
Питер Марлоу чуть не уронил его от возбуждения.
— А ты как же? Оно, конечно, бесценно.
— А у него нет цены. Бери его с собой.
Питер Марлоу перевернул радиоприемник. Он работал от сети. В хорошем состоянии. Крышка была снята и в глубине мерцали лампы. Там было много конденсаторов. Много. Он поднес приемник поближе к свету и дюйм за дюймом изучал его содержимое.
С его лица начал капать пот. Наконец он нашел конденсатор на триста микрофарад.
«Теперь что делать? — спрашивал он себя. — Взять только конденсатор? Мак сказал, что он почти уверен. Лучше взять все целиком, тогда если этот конденсатор не подойдет к нашему приемнику, у нас будет еще один. Мы сумеем спрятать его где-нибудь. Решено. Хорошо иметь запасной приемник».
— Благодарю тебя, туан Сутра. Это подарок, за который я не смогу отблагодарить тебя в достаточной степени. Я и тысячи других людей в Чанги.
— Прошу тебя защитить нас. Если охранник увидит тебя, спрячь его в джунглях. Моя деревня в твоих руках.
— Не бойся. Я буду защищать ее своей жизнью.
— Я верю тебе. Но, возможно, это не самый умный поступок в моей жизни.
— Бывают случаи, туан Сутра, когда я искренне верю, что люди просто глупы.
— Ты умен не по годам.
Сутра дал кусок материи, чтобы завернуть приемник, потом они вернулись в главную комнату. Сулина сидела в тени на веранде. Когда они вошли, она встала.
— Принести еды или питья, отец?
«Ну вот, — сердито подумал Сутра, — спрашивает она меня, но думает о нем».
— Нет. Иди спать.
Сулина кокетливо тряхнула головой, но подчинилась.
— Думаю, моя дочь заслуживает порки.
— Не стоит наказывать такое изящное существо, — сказал Питер Марлоу. — Туан Абу обычно говорил: «Бей женщину по меньшей мере раз в неделю, и в твоем доме будет мир. Но не бей ее слишком сильно, чтобы не рассердить ее, потому что тогда она наверняка ударит тебя в ответ и причинит тебе большую боль».
— Я знаю это присловье. Оно, конечно, верно. Женщин трудно понять.
Они поговорили о многом, сидя на корточках на веранде и глядя на море. Прилив был очень слабым, и Питер Марлоу попросил разрешения искупаться.
— Здесь нет течений, — сказал ему старый малаец, — но иногда встречаются акулы.
— Я буду осторожен.
— Плавай только в тени около лодок. Иногда вдоль берега проходят японцы. В трех милях отсюда по пляжу находится огневая точка. Будь осторожен.
— Хорошо.
Питер Марлоу держался в тени, пока добрался до лодок. Луна опускалась. «Времени осталось не слишком много», — подумал он.
Около лодок несколько мужчин и женщин готовили и чинили сети, болтая и пересмеиваясь. Они не обратили внимания на Питера Марлоу, когда он раздевался и уходил в море.
Вода была теплой, но он чувствовал холодные струи. Это обычное явление во всех восточных морях; он нашел одну такую струю и постарался остаться в ней. Ощущение свободы было великолепным. Он чувствовал себя снова маленьким мальчиком, плавающим в полночь в Южном море вместе с отцом, который кричит: «Не заплывай слишком далеко, Питер! Помни о течениях!»
Он плыл под водой, и его кожа впитывала соль. Всплыв, он выпустил струю воды, как кит, и лениво направился к мелководью, где лег на спину, омываемый прибоем, в восторге от ощущения свободы.
Когда он барахтался в прибое, где вода едва укрывала его бедра, до него неожиданно дошло, что он совершенно гол, а в двадцати ярдах от него были женщины и мужчины. Но он не почувствовал смущения.
Нагота стала образом жизни лагеря. А месяцы, проведенные в деревне на Яве, приучили его к тому, что ничего нет постыдного в том, чтобы быть человеком с его желаниями и потребностями.
Чувственное тепло моря, резвившегося с ним, и приятное тепло в желудке от съеденной пищи, подняло в нем желание. Он резко перевернулся на живот и устремился в море, борясь со своими чувствами.
Он стоял на песчаном дне, по шею в воде, смотрел на берег и на деревню. Мужчины и женщины по-прежнему были заняты ремонтом сетей. Он видел Сутру, сидящего на веранде своей хижины, курившего в тени. Потом увидел Сулину, освещенную светом керосиновой лампы, облокотившуюся на оконную раму. Она смотрела на море, едва прикрывшись саронгом.
Он знал, что она смотрит на него, и гадал, видит ли она. Он смотрел на нее, а она на него. Потом увидел, как она сняла саронг, отложила его в сторону, взяла чистое белое полотенце, и стала вытирать пот, блестевший на ее шее.
Она была дочерью солнца и дочерью дождя. Ее длинные черные волосы скрывали большую часть ее тела, но она откинула их назад и стала заплетать косу. И все время она улыбалась, наблюдая за ним.
Неожиданно каждая струя воды стала лаской, каждое дуновение ветерка стало лаской, каждая нитка водорослей стала лаской; они превратились в пальцы куртизанок, накопивших опыт столетий.
Я хочу взять тебя, Сулина.
Я собираюсь взять тебя, чего бы это мне не стоило.
Он попытался мысленно заставить Сулину уйти с веранды. Сулина наблюдала и ждала. Нетерпеливо, как и он.
Я хочу взять ее. Сутра. Не становись на моем пути. Не делай этого. Или, клянусь Богом…
Он не видел, как, придерживаясь тени, прокрался Кинг, как он в удивлении остановился, увидев его лежащего на животе на мелководье.
— Эй, Питер, Питер!
Услышав голос сквозь дурман, Питер Марлоу медленно повернул голову и увидел Кинга, делающего ему знак головой.
— Питер, давайте. Пора сматываться.
Увидев Кинга, он вспомнил лагерь, колючую проволоку, приемник, бриллиант и опять лагерь, и войну, и лагерь, и приемник, и охранника, мимо которого им предстоит проходить, и что они должны вернуться вовремя, и какие новости в лагере, и как будет счастлив Мак при виде трехсот микрофарад и запасного исправного приемника. Жар мужского желания исчез. Но боль осталась.
Он встал и побрел к своей одежде.
— У вас есть выдержка, — заметил Кинг.
— Почему вы так решили?
— Идете не спеша. Разве не видите, что дочь Сутры пялится на вас?
— Она видела столько голых мужчин, в этом нет ничего дурного.
Без жара желания нагота исчезла.
— Иногда я не понимаю вас. Где ваша скромность?
— Давно утеряна. — Он быстро оделся и присоединился к Кингу, стоявшему в тени. У него страшно болели чресла. — Я обрадовался, когда вы подошли. Спасибо.
— За что?
— Ах, пустяки.
— Вы испугались, что я забыл про вас?
Питер Марлоу покачал головой.
— Нет. Забудьте. Но все равно спасибо.
Кинг пристально посмотрел на него, потом пожал плечами.
— Пойдемте. Сейчас у нас трудностей не будет. — Он прошел мимо хижины Сутра и помахал рукой. — Salamat.
— Подожди, Раджа. Я мигом!
Питер Марлоу взбежал вверх по лестнице в хижину. Приемник стоял на прежнем месте. Держа в одной руке завернутый в ткань приемник, он поклонился Сутре.
— Благодарю тебя. Не бойся, он в надежных руках.
— Иди с Богом. — Сутра поколебался, потом улыбнулся. — Береги глаза, сынок. Когда для них будет еда, они должны ее съесть.
— Я запомню. — Питера Марлоу неожиданно бросило в жар. Правда ли, что старики иногда могут читать мысли?
— Благодарю тебя. Да будет мир с тобой.
— Да будет мир с тобой до нашей следующей встречи.
Питер Марлоу повернулся и ушел. Сулина сидела у окна, когда они проходили мимо. Саронг уже был на ней. Их взгляды встретились, и договор был заключен, принят и утвержден. Она смотрела, как они растворились на холме, где начинались джунгли, и слала им вдогонку пожелания благополучия, пока они не исчезли.