А потом он лежал на спине, бездумно глядя в потолок. В его теле что-то происходило. Просыпались жилки, какие-то спящие органы, которых он раньше не знал и не чувствовал, по всему телу растекалось ощущение сопричастности с этим миром, сродненности с ним.
Это было странное чувство. Приятное, очень приятное и одновременно тревожащее. Он не понимал, что может тревожить, ибо организм явно стал богаче, он больше чувствует и больше воспринимает. Теперь он словно бы мог понимать язык зверей и птиц, как говорится в сказках, понимать насекомых…
Насекомых, мелькнуло в мозгу. Почему подумалось о насекомых? Кто еще говорил о насекомых? Достоевский? Почему Достоевский, о насекомых говорили многие. Сладострастное насекомое… Это говорил не только Достоевский, любой биолог говорит…
Тело сладко вытянулось, из глотки вырвался довольный рык. Мышцы напряглись, расслабились, он с ликованием чувствовал, как отозвалась каждая жилка, как шелохнулся каждый хрящик.
– Ну как? – послышался рядом веселый голосок.
Он прорычал:
– Жизнь хор-р-р-роша…
Тихий смех был ответом. Он повернул голову. Она смотрела ему в лицо, чистая и светлая, на щеках ямочки, в глазах веселье, губы полураскрылись. Он поцеловал долго и неторопливо, упиваясь сладостью ее полных и горячих губ.
ГЛАВА 38
Солнце защекотало в носу. Он скривился, с трудом удержался от чиха, открыл глаза. Виолетта мирно и чисто спала рядом, бесстыдно раскинув ноги, одну и вовсе закинула ему на живот. Солнечный луч соскользнул на ее растопыренные пальчики, красные ногти заблестели, как драгоценные рубины.
На будильнике для звонка отмечена цифра шесть, а сейчас стрелка подбирается только к четырем. Дмитрий как можно неслышнее соскользнул с постели. Сердце сжималось от нежности. Самая лучшая на свете женщина… пусть спит, пусть наслаждается каждым мгновением сновидений. А они у нее должны быть такие же ангельские, как она сама…
Еще через час он входил в конспиративную квартиру прямо в центре города. Все верно, в центре затеряться легче, но, когда он увидел на пороге рослого золотоволосого парня… нет, мужчину лет под тридцать пять, захотелось выругаться. Если это один из тех, кто пойдет с ним на акцию, то проще сразу повеситься. Высокий и широкий в плечах, тот похож на былинного богатыря, переполненного силой настолько, что та открыто переливается через края, выплескивается широкой улыбкой и готовностью рубить голову Змею, помогать старушкам переходить улицу, взрывать имперские самолеты или по-тимуровски искать заблудившуюся козу подслеповатому бедуину.
Вот только золотые волосы богатыря были перехвачены на лбу ярко-зеленой повязкой, что придавала ему хищный вид. В комнате, помимо золотоволосого богатыря, находились еще трое. Поджарые и смуглые арабы, все трое с черными, как спелые маслины, глазами. Разница лишь в том, что одному явно за сорок, второму не больше тридцати, а третий совсем мальчишка, вряд ли старше семнадцати-восемнадцати. А если учесть, что южане обычно выглядят старше своих лет, то ему может быть и вовсе пятнадцать.
Все четверо встали, приветствуя его как старшего. Арабы слегка поклонились. Совсем чуть-чуть, но уважительно, как человеку, которому подчиняются не за его звание, а из-за его высоких достоинств.
Золотоволосый сказал сильным мужественным голосом:
– Меня зовут Иван… Тьфу, Карлом меня зовут, Карлом!.. А это, естественно, Ал-Мас, Моджади и, конечно, Ас-Зайдин.
Дмитрий не понял, почему «естественно» и «конечно», кивнул всем, жестом позволил сесть, поинтересовался сердито:
– А ты хоть язык знаешь?.. Или только эту фразу заучил?
Он и любовался богатырем, и злился, что прислали такого вот картинного Иванушку, в араба перекрашивать бесполезно: манера держаться и фигура не те.
– А чё? – ответил Иван на чистейшем арабском. – А вдруг я швед или немец? Тут их как муравьев!.. Местные платят хорошо, а все нефтевышки обслуживают только европейцы. Понятно, командуют арабы, но всякие там инженерики, слесаришки… Вот я и есть слесаришка.
Арабский его был слишком хорош для слесаришки из Швеции, что приехал по найму. Скорее он был так же хорош, как у Лоуренса, что с его внешностью голубоглазого викинга сумел настолько внедриться к арабам, что стал у них шейхом.
Дмитрий с изумлением покачал головой:
– Ладно. Сейчас по дороге примешь груз. Каким оружием владеешь?
– Любым, – ответил Иван не задумываясь.
Дмитрий вздохнул чуть завистливо. Есть же уроды, которым все с ходу дается, как языки, так и любая техническая новинка. Такой вот возьмет в руки увиденный впервые пулемет или новейшую бормашину, повертит, сразу ухватит принцип, увидит, как пользоваться, и сразу предложит пару приспособлений, что в самом деле на порядок апгрейдят штуковины…
Двое суток ушло на то, чтобы съездить на место, куда был доставлен груз, перегрузить к себе в машину. Еще когда прибыли в этот уголок пустыни, Дмитрий успел заметить совсем свежие отпечатки протектора грузовика-вездехода. А пока вскрывали ящики, придирчиво осматривали оружие и боекомплект, ветер успел наполовину занести песком следы.
Хорошая синхронизация, подумал он со смешанным чувством. Минута в минуту. Некто доставил груз в это место, мы тут же забрали, никто из посторонних наткнуться не успеет. Век компьютерных технологий с их точнейшими расчетами! Только бы со спутников, откуда уже можно читать номера автомобилей, не обратили на нас внимания…
Однако чувствовал, что эта тревожная мысль, которая должна бы заставить его насторожиться, утроить бдительность, сейчас вяло проползла через мозги, растворилась в радостном ожидании, что вот часа через три он въедет в город, сразу же позвонит… Навстречу выбежит самая прекрасная и замечательная… Нет, лучше пусть ждет у себя, а он сам вбежит в ее номер, схватит ее в объятия… какой душ, какая еда, хочу целовать тебя, любимая…
Хочу видеть твои глаза, проговорил он молча. Хочу упиться ароматом твоих теплых ласковых губ. Хочу ощутить тебя в своих руках, такую дразнящую, чистую, невинную, самую лучшую женщину в мире, ибо лучше нет и быть просто не может…
Он остановил машину перед отелем, хотел броситься сразу в номер, сердце стучит в радостном ожидании, как наяву стоит ее прекрасное лицо и смеющиеся глаза, более реальные, чем эти мраморные стены, массивные двери, чем огромного роста швейцар, одетый под Саладина.
С трудом заставил себя метнуться сперва к телефону, трубка пыталась выскользнуть из потных дрожащих пальцев, а голос дрожал:
– Алло!.. Алло?.. Виолетта!.. Фу, а я уже струсил, что тебя вдруг нет!.. Я здесь, внизу. Сейчас буду!
Мимо швейцара пронесся как метеор. Замелькали стены, лифт ползет, как будто продавливается к поверхности через массу густого клея, огоньки этажей зажигаются с астрономической неспешностью…
На этаже он пробежал мимо удивленной горничной. Торопливо постучал в дверь, но та послушно открылась при самом легком прикосновении. Виолетта умница, ждет, чувствует, что ему и секундная задержка – что переждать новый ледниковый период!
В передней комнате чистый прохладный воздух, чуть ли не с морозцем, а из второй комнаты слышатся голоса. Дмитрий вбежал, на пороге остановился, словно вмороженный в айсберг.
Виолетта, наполовину обнаженная, лежала на ложе, сладко потягивалась. Крепкая грудь задорно торчала в стороны, на ней только узенькие розовые трусики. В кресле сидит молодой араб… это же Ас-Зайдин! – в белых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, босые ноги утопают в ковре.
– О! – вскрикнула Виолетта счастливо. – Как ты быстро!
Дмитрий стоял как столб, Виолетта вскочила, словно резвый зайчик, ее пронесло через комнату, как пушинку, подхваченную сильным ветром. Дмитрий ощутил, как ее гибкие горячие руки обхватили его за шею. Она жарко поцеловала его, отстранилась, всмотрелась в покрытое загаром лицо, снова жадно и крепко поцеловала.
– Как долго тебя не было! – сказала она. – Садись, сейчас выпьем за твое возвращение.
Она отстранилась, на ходу цапнула со спинки кресла маечку, небрежно напялила. Крепкие груди все так же оттопыривали ее острыми и твердыми, как камешки, сосками.
Ас-Зайдин наблюдал за ними с неловкой улыбкой. Избегая взгляда Дмитрия, торопливо поднялся.
– Извините, – сказал он потерянным голосом, – но у меня очень срочное дело… Надо бежать.
Виолетта обернулась от холодильника. В ее руках были бутылки с пивом, поверхность стекла покрылась мелкими капельками. Брови ее удивленно взлетели.
– Ты чего? Ты не говорил, что у тебя что-то срочное…
Ас-Зайдин попятился к двери:
– Я только сейчас вспомнил… Извините! Еще раз извините.
Дмитрий не нашел силы даже отступить в сторону, и Ас-Зайдин протиснулся между ним и косяком двери. Слышно было, что по коридору он пошел быстро, потом почти побежал.
Виолетта выставляла на столик уже чистые тарелочки, деловито вскрывала пакеты с вакуумной упаковкой, на свет появлялись ломтики экологически чистой ветчины, буженины, в воздухе появились пряные ароматы сочного мяса, специй, приправ…
Дмитрий заставил себя сдвинуться, деревянные ноги кое-как дотащили его к столику. Виолетта с сочувствием следила, как он тяжело опустился в кресло.
– Тяжелая работа? – сказала она участливо. – Ничего, сейчас поешь, как положено есть мужчине… Тебе пива или сразу бренди?.. Отдохнешь, расслабишься. Я тебе сделаю массаж, все нервы придут в норму…
Дмитрий молчал. Виолетта щебетала, чистая, с блестящими глазами, любящая, нежная. Под ее руками, как по волшебству, появлялись на тарелочках искусно украшенные даже не блюда – произведения искусства: мясо утыкано веточками пряных трав, ломтики красной и белой рыбы разложены как лепестки подсолнуха… Красиво, симметрично, такую тарелку хоть на стенку вешай для красоты.
– Ешь, – разрешила она наконец. – Начни с холодной буженины, потом займись ветчиной. А я пока что закажу горячее мясо…
– Не надо, – проронил он наконец.
– Что не надо?
– Горячего не надо.
– Ну как хочешь… Я думаю, тебе сейчас лучше пива, чем бренди.
Оранжевая струя полилась в высокий хрустальный бокал. От пива веяло такой живительной прохладой, а в голове был такой сумбур, что он увидел только, как его рука поставила на столик уже пустой бокал.
Виолетта засмеялась:
– Ты молниеносен!.. Всегда такой?.. Ладно-ладно, это я просто дразнюсь. Я же знаю, что ты можешь быть и ме-е-е-едленным… когда это нужно.
Она села напротив, раскрасневшаяся, с живыми веселыми глазами. Он схватил бутылку, пальцы приятно обожгло холодом. Спасительная жидкость полилась в горло. Там шипело, словно пивом плескали на раскаленные камни. Ему даже показалось, что из гортани вырываются клубы пара.
– Что здесь делал Ас-Зайдин? – выдавил он.
Сердце остановилось. Он мучительно ждал, что она как-то объяснит, что присутствие Ас-Зайдина окажется недоразумением, все выяснится, все уладится… Пусть даже Виолетта соврет… да-да, пусть лучше соврет…
Ее красиво изогнутые брови взлетели выше. В глазах заиграло удивление.
– Ас-Зайдин?.. А, этот милый мальчик!.. Да просто тебя так долго не было, а здесь из-за солнечной радиации такое жуткое… ну просто жуткое!.. гормональное давление…
– И что же?
– Это просто для здоровья, – объяснила Виолетта беспечно. – Просто секс, ничего больше.
Она деловито положила на свою тарелку пару ломтиков буженины, нагребла жареной картошки. Он тупо смотрел на ее изящные тонкие пальчики. Вилка мелькает, как стальная бабочка, с хрустом накалывает экологически чистые ломтики. Полные губы принимают с готовностью и картошку, и мясо, и рыбу, все уже приготовлено по новейшим технологиям, когда не теряются ни витамины, ни аминокислоты…
Вдруг она остановилась на миг, ее глаза блеснули живейшим интересом.
– О, ты вроде бы ревнуешь?..
– Да есть нечто, – пробормотал он.
Она расхохоталась:
– Чувствуется, слишком долго шлялся по слаборазвитым странам! Набрался их морали собственников. Глупый, это же просто секс. А люблю я только тебя, это же видно.
Его сердце слабо трепыхнулось. Виолетта сразу заметила изменения в его лице, сказала весело:
– Тебе кажется, что я все гормоны истратила на этого мальчика? Ошибаешься. Ты доедай буженину, вон еще осталось, а я приму душ. Если тебе еще и чудится, что на моем теле остались следы его пальцев, то я сейчас все смою!.. Ха-ха, и вообще все вымою, даже изнутри…
Она подхватила снизу маечку, лукаво посмотрела ему в глаза, рывком подняла и задержалась так, на минуту превратившись в испуганную гурию, которая прячет лицо от незнакомого мужчины, оставляя на обозрение развитую грудь с очень красными и слегка распухшими от жадных поцелуев сосками.
Дмитрий задержал дыхание. Сердце колотилось учащенно, в груди нарастала боль, странная и щемящая. Он сам не знал, чего в ней больше: горечи или предчувствия потери.
– Ты очень красивая, – прошептал он.
Он прикусил язык, на нем вертелось: как ты можешь, ты же красивая, но и сам не понимал, почему именно эти слова всплыли из глубины сознания. Как ты можешь, ты же красивая! Как ты можешь…
– Да, – согласилась она задорно. – Я – ничего! Даже очень ничего.
Нарочито двигая ягодицами, она двинулась в сторону ванной. Дмитрий не отрывал от нее взгляда, чувствуя, как часть его души с чмоканьем оторвалась от его «я» и прилипла к ней, такой свободной и раскованной. Стройная, тонкая в талии и с широким вздернутым задом, она шла с прямой спиной, узкие плечики гордо отведены назад, длинные ноги легко и красиво несут по-женски развитое тело.
Дверь за ней захлопнулась, но он не мог оторвать взгляда от матового стекла, на котором, как на занавесе, четко обрисовывалась ее утонченная фигура. Из ванной донесся шум льющейся воды, затем он услышал, как Виолетта завизжала, расхохоталась, наверное, вместо горячей воды открыла ледяную, затем запела – звонко, немузыкально, но с энтузиазмом.
Он представил себе, как она стоит, обнаженная, под душем, смывает с себя пот, прикосновение чужих рук, вымывается вся, попеременно ставит красивые сильные ноги на бортик, сильная струя под напором бьет снизу, затем эта принцесса из волшебной сказки еще и присаживается на биде… словом, из ванной комнаты выйдет кристально чистая, благоухающая, смывшая даже память о чужих руках!
ГЛАВА 39
Он лежал на спине, сердце все еще колотилось о клетку ребер, словно запертый лесной зверек, не знавший неволи. Колотилось так, что дыхание выходило болезненным: то ли ребра измочалены, то ли сердце уже в лохмотьях…
Ее гибкий силуэт двигался по ту сторону матового стекла. Чистый звонкий голос смешивался со звоном струй, таких же звонких, чистых. Он знал, что если даже опустит веки, то ее гибкая фигура будет соблазнительно двигаться перед глазами, а в черепе отдаваться ее смех, заткни он уши или не заткни…
Он представил, как мощные струи смывают с ее тела пот, как она сильным напором вымывает себя всю, снова чистая и крепкая, как поспевшее яблочко, сейчас выйдет, он услышит ее голос, она прыгнет к нему на постель, шаловливо ухватит зубами…
А что я хочу, мелькнуло в мозгу отчаянное. Что я усложняю жизнь? Ведь она сейчас выйдет, ласковая и любящая… уже забывшая про этого мальчишку… это для нее как глоток воды, как для него несколько раз отжаться от пола.
Он позволил этой подленькой трусливенькой мысли выползти, не удавил сразу, и сразу сердце вроде бы стало колотиться не так отчаянно. Позволил расползтись по черепу, дыхание стало не таким сдавленным. Мышцы расслабились, он ощутил свое тело уже не как сведенное для прыжка в единый монолит, а теперь это был огромный организм с множеством функционирующих органов, где вздохнули свободно и начали приводить себя в порядок, выравнивать пульс, поправили щелочной баланс, кислотность, расправили напряженные нервы…
Хорошо, мелькнула мысль. Мне хорошо… Как только посмотрел на это с такой вот стороны, сразу стало лучше. Это ведь не грех, не допущение греха! Это как тот случай, когда во всем мире яростно боролись, к примеру, с курением. В Турции курильщикам рубили головы и насаживали их на колья с трубками во рту, дабы народ видел и ужасался, а в цивилизованной Европейской России всего лишь рвали ноздри, выжигали на лбу клеймо, били кнутом и ссылали на вечное поселение в Сибирь… Но в какой-то миг кому-то пришла в голову здравая мысль махнуть на все рукой, есть дела и преступники поважнее, теперь сигареты можно купить в каждом киоске…
Виолетта… Он беззвучно повторил ее имя, и во рту странно ощутился налет ментола. Виолетта, сказал он, двигая одними губами. Аромат во рту дироловой жвачки, от которой зубы чище и белее, стал заметнее. Зимняя свежесть, чистота дыхания, здоровые гланды, ни следа налета в горле, розовая гортань и легкие без патологических изменений…
Шум льющейся воды за дверью ванной стих. За стеклом мелькала огромная темная бабочка, это Виолетта вытирается огромным, как скатерть, полотенцем. Ее женственная фигурка грациозно извивается, но вытерлась явно небрежно, на спине остались крупные капли, ну и пусть, высохнут сами…
Остатки напряжения покинули его тело. Он раскинулся на постели, чувствуя странное облегчение. Жизнь не простая штука, как говорят некоторые, она намного проще. И если понять это, если это принять, то жить станет намного легче. А все болезни, как известно, от нервов. Потому американцы уже сейчас самый здоровый народ в мире.
Она вышла из ванной, смеющаяся, лучистая, грациозно ступая длинными ногами спортсменки, юная и в то же время зрелая, с ее мягким животиком, едва заметными жировыми складками на боках, чуть-чуть, всего в палец, но которые так мучительно хочется куснуть…