Град бомб, каждая размером с хлев, обрушился на лес. Высокоточные бомбы, что обладают своим собственным интеллектом, что наводятся по лазерному лучу, сейчас тупо и страшно взрывались среди деревьев, разносили в щепы могучие кедры, поднимали к небу тучи сырой земли.
Везде трещало, грохотало, вспыхивал короткий жуткий огонь. Земля колыхалась под ногами, дергалась. Савелий мчался сквозь ревущий ураган из обломков деревьев, падающих глыб земли и веток, раздробленных камней. Свистели стальные осколки, куски дерева, камня. На голову и плечи обрушивались ветки.
Исполинские кедры трещали, их раскалывало, разбивало вдрызг. В воздух взлетали белые щепки размером с лодки, а мельчайшие обломки металла распарывали воздух с гневным лопотанием.
Затем грохот внезапно оборвался. Еще шелестели срубленные осколками ветви, опускаясь на землю, зависали на других деревьях, сыпалась зеленая крошка листьев, но земля перестала трястись, как вагонная полка.
Впереди на землю упала птица. Савелий не сразу узнал тетерева в облепленной грязью и почему-то болотной тиной птице. Крыло подвернуто, кровь на спине и шее, одна лапа ссечена начисто, а вторая висит на жилке…
Тетерев тяжело дышал, на человека смотрел с немым укором. Савелий стиснул зубы. Птица не понимает, что ее искалечили другие люди. Для нее это все пришло от него, Савелия…
Он упал на землю, грудь бурно вздымалась, легким не хватало воздуха. Он закашлялся, выплюнул комки вязкой слюны, смешанной с землей. Почему-то зеленой, но в слюне была и кровь, словно от натуги порвались легкие.
– Сволочи, – прохрипел он. – Сволочи… На моей земле… На моей земле…
Его трясло, из груди вырвались всхлипывания. Он вогнал пальцы раскинутых в стороны рук глубоко в землю, попытался подтянуться, но только подгреб к себе полные пригоршни земли, сырой дальневосточной земли, в которой кровь Невельского, первых переселенцев, могилы Хабарова и его казаков, защищавших ее от хунхузов, японцев, от десантов французов и англичан в Крымскую войну, а теперь вот кровь его односельчан, пролитая американцами…
Внезапно в самом деле остро ощутил, что вот эта земля, которую всегда считал чужой, так как государственная, на самом деле его земля. Государство зовется то Российская империя, то СССР, то СНГ, то Российская Федерация, но все это пустые слова, а реальность в том, что это его земля, он должен и будет ее защищать, зубами и когтями рвать того, кто попытается прийти сюда и указывать ему, как жить и каким богам молиться.
То же самое чутье, что заставило его вскочить тогда, зачуяв первую бомбежку, сейчас подняло и бросило дальше в лес. Он не пробежал и двух десятков шагов, как точно на то место, где он лежал, обрушился удар с неба.
Если бы он не бежал, петляя между кедрами в десять обхватов, его бы расплющило взрывной волной. А так он несся, оглушенный грохотом, а за спиной кричали погибающие деревья. Бомбы ужасающей взрывной мощи ломали столетние деревья, как сухие спички, вырывали сосны-великаны с корнями и швыряли над верхушками деревьев.
Его догонял и свирепо бил в затылок грохот, а горячие волны, огибая толстые деревья, зло обжигали спину, валили деревца и кустарник. Позади гибла тайга, кричали звери, над головой стоял несмолкающий треск. Огромные ветки падали, ссеченные осколками.
Он несся, как испуганный лось, прыгал, подныривал, проскакивал между сросшимися деревьями. Впереди падали толстые деревья, сверху трещало, он едва успевал прошмыгнуть под зависшим на миг стволом кедра, как тот тяжело падал на землю, вдогонку цвиркала темными струйками влажная земля.
Грохот не прекращался. Череп разламывало от грохота, он чувствовал, что из ушей идет кровь, барабанные перепонки лопнули… или лопнут, а бомбы падают по его следу, где-то высоко в небе кружат огромные самолеты, пилоты ловят его в прицелы самонаводящихся бомб, по нему бросают и бросают тонны, тысячи тонн смертоносного металла, что взрывается, разносит все вокруг, размалывает деревья в древесную муку, а на месте падения оставляет кратеры, как на Луне…
Часто в момент удара бомбы вспыхивали пожары. Или же это с самолетов сбрасывали особые бомбы, что поджигали тайгу. Огонь догонял, заходил справа и слева, однажды довелось с разбегу влететь в пламя, скатился в огромную яму, куда поместился бы весь двор с домом и сараями. Почва горячая, руки обожгло о мелкие кусочки металла. Земля дымится, а когда он на четвереньках выкарабкался, ахнул и замер на месте.
Сопка, что в версте впереди, зияла голая, словно с нее сняли шкуру из деревьев. Вместо суровой тайги – широкое пространство, засыпанное белой щепой и зелеными листьями. Даже мелкие веточки посечены так, что не отыщешь длиннее, чем карандаш. Везде поднимаются дымки, это от раскаленных осколков бомб и крылатых ракет начинает загораться лес.
– Мать моя… – сказал он потрясенно. – Что же это…
Боковым зрением увидел движение в посеченных осколками кустах. Остро ощутил свою беспомощность, из оружия остался только охотничий нож на поясе, но через пару шагов увидел, как, пятясь, человек в забрызганной грязью одежде вытаскивает из кустов другого, забрызганного кровью.
Человек оглянулся, Савелий узнал Васятку. Тот опустил раненого на землю, это был Пескарь, с которым последние тридцать лет делили зимовки. Из рваных ран на груди широко текла кровь, лицо старого охотника было желтым, нос заострился. Веки затрепетали, поднялись.
Пескарь простонал, старик держится в живых явно с трудом, заставляя себя жить, в глазах стоит мука. Внезапно он закашлялся, кровь хлынула изо рта. Веки медленно опустились. Васятка заплакал, плечи затряслись.
Савелий положил ладонь на плечо молодого парня, предостерегающе сжал. Это простые люди умирают просто, а таким людям, как Пескарь, в последний миг открывается будущее. Они успевают сказать последние слова, в которых великая мудрость…
Губы Пескаря зашевелились. Он прохрипел с натугой:
– Не смеют крылья черные… над Родиной летать… Поля ее просторные… не смеет враг топтать…
Голова его откинулась, он умолк. Глаза остановились. Савелий молча провел ладонью по залитому кровью лицу. Последние слова, слова мудрости. Правда, он слышал их и раньше, но тогда в одно ухо влетало, из другого вылетало.
Но теперь эти слова останутся с ним навсегда.
ГЛАВА 52
Командующий эскадрой адмирал Донатонитолупулос, сокращенно – Дон, с мостика гордо посматривал на узкую полоску горизонта.
Ему впервые доверили столь серьезный поход. Прошлый раз высадкой в Крым руководил адмирал Кребс, но что-то прошло неудачно, были допущены какие-то серьезные ошибки, неудачу замяли так умело, что даже во флоте были уверены, что маневры американской армии на территории Крыма прошли успешно, дикари встречали с цветами, а моряки перетрахали всех русских, их скот и собак.
Но для этих маневров тщательно отобрали состав. Чтобы не попал ни один человек из того, неудачного. Словно бы один человек может заразить вирусами неудачи весь победоносный флот!
В капитанской рубке он чувствовал себя как Господь Бог за пультом управления Вселенной. Это был зал с тремя сотнями дисплеев, на которых высвечивается работа как всех узлов огромного организма, вернее, огромного скопления металлических органов авианосца, так и всего, что может иметь отношение к эскадре: постоянно обновляющиеся снимки русского флота, берега Крыма, суета на палубе русского головного крейсера, данные о движении обнаруженных русских подлодок…
Да и сотня офицеров, которые обслуживают эту громаду сверхмощных компьютеров, – это не пьяненький штурман Джон, с которым он начинал свою морскую карьеру. Сидят, голубчики, чистые и наглаженные, шампунем и дезодорантом за милю прет, глаз не отрывают от экранов: сверхтонких, жидкокристаллических, зрениесберегающих.
Вахтенный офицер доложил:
– Сэр, русский флот в самом деле загородил дорогу.
Дон сказал веско:
– У нас есть договоренность с правительством Украины. Никто нам не помешает… тем более – русские, сделать высадку в Крыму. На этот раз полномасштабную!
Вахтенный заметил:
– Прошлый раз мы потеряли группу отборных коммандос. Это как-то замяли, но мы-то знаем, как они нам рады!
– Прошлый раз мы не приходили всем флотом, – возразил Дон. – Полный ход!
Минуту спустя за дверью послышался топот. Вбежал Андрирос, блестящий офицер, которому карьера обеспечена не только потому, что он любимый племянник Дона, но и тем, что он в самом деле любит флот и умеет в нем устраиваться.
– Сэр! Сообщение с русского крейсера!
Дон буркнул презрительно:
– Ну?
– Наглость, сэр! Они сообщили: «Вы приблизились к нашим берегам. Требую остановиться. Иначе открываю огонь».
Дон отмахнулся:
– Даже не отвечайте. У них, говорят, нет ни бензина, чтобы двигаться, ни хлеба, чтобы поднять руки к пусковым установкам. Тем более не хватит духа.
– Сэр! Сообщение с русского крейсера!
Дон буркнул презрительно:
– Ну?
– Наглость, сэр! Они сообщили: «Вы приблизились к нашим берегам. Требую остановиться. Иначе открываю огонь».
Дон отмахнулся:
– Даже не отвечайте. У них, говорят, нет ни бензина, чтобы двигаться, ни хлеба, чтобы поднять руки к пусковым установкам. Тем более не хватит духа.
Вахтенный попятился. Он слушал не только передачи для победоносного флота, а в общих новостях проскальзывало, что бензина у русских уже хватает, как и хлеба. А духа на безумства и нелепые поступки у них всегда хватало. А с той поры, когда население России начало принимать ислам, строить мечети, у них фанатиков стало намного больше, намного…
– А если они вдруг выстрелят? – поинтересовался он тихо.
– Не выстрелят, – ответил адмирал безапелляционно.
– А вдруг?
– Оглянись, – посоветовал Дон добродушно. – За нами такой боевой флот, который был разве что в СССР… Но не в этой жалкой России. А у них тоже есть глаза. Уже пересчитали не только корабли, но и все самолеты у нас на авианосце! И крылатые ракеты под крыльями.
Они долго молча смотрели на экраны, затем за спиной Дона послышалось деликатное покашливание Андрироса.
– Еще сообщение, сэр. «Последнее предупреждение. Если не повернете и не покинете наши воды, открываю огонь на поражение».
Дон хохотнул:
– Мне это нравится. Помню, я был еще мальчишкой, когда наши самолеты все время пролетали над Китаем. Те всякий раз заявляли «гневные и самые решительные протесты». И даже нумеровали! Первый протест, второй, третий… Помню, мы в школе устроили вечеринку по поводу пятисотого «гневного и самого решительного». Не знаю, сколько их было всего, но потом пришла эра спутников, дешевле стало фотографировать с орбиты, и наши самолеты перестали нарушать их границы… Когда этого захотели мы, а не из-за протестов вшивого Китая!
– Сэр, это же русские, а не китайцы.
Адмирал изрек:
– Для нас они все – китайцы. Весь мир всего лишь китаезы, ха-ха!
Тяжелый далекий удар колыхнул воздух. Вздрогнула сама поверхность моря, а весь мир дернулся, застыл. Над далеким русским крейсером вспыхнул короткий огонек и тут же погас. Адмирал замер, он видел такие огоньки на маневрах, когда стреляли из орудий главного калибра. Но русские наверняка холостыми…
Страшный грохот едва не разорвал барабанные перепонки. Снаряд размером с железнодорожный вагон ударил в середину палубы авианосца, проломил переборки, ушел в глубину, круша и ломая все на пути… не скоро донесся глухой взрыв. Из пролома выметнулся столб черного дыма и багрового, как гной, огня.
Отсюда, с мостика, было видно, как вспыхнули обломки двух истребителей. Жаркое пламя перекинулось на соседний самолет, но пожарная команда уже быстро и слаженно выскочила из всех нор, в воздух взвились широкие пенистые струи.
Адмирал стоял, вцепившись в перила, бледный и растерянный. Впервые в жизни он не знал, что делать. Выстрел, ясное дело, предупредительный. По-русски предупредительный: даже такой снаряд для авианосца – что для человека укус комара…
Второй удар, еще тяжелее, ибо пришелся ближе, потряс авианосец. Адмирал в страхе смотрел на палубу, но пожар почти потушили, огонь и густой черный дым полыхают только из жуткого пролома.
Рядом вахтенный прокричал:
– Пробоина в правом борту!
И это не страшно, мелькнуло в черепе панически. Там переборки, такими пробоинами авианосец не скоро потопишь. Но что делать дальше?
– Приготовиться к бою! – велел он. – Поднять в воздух все истребители!..
Андрирос спросил быстро:
– Прикажете атаковать русский флот?
Адмирал заколебался, спросил:
– Каков его состав на это время?
– Всего лишь добавились две подлодки, – торопливо сообщил вахтенный. – Правда, класса «Морской царь», обе несут ракеты с ядерными зарядами. Предполагается, что на них установлены «Тополь-М» нужной модификации.
– Что же, – сказал Дон зло и растерянно, – они собираются засыпать нас атомными бомбами?
Вахтенный заколебался, сказал совсем тихо:
– Нет, сэр. Я же сказал, что на подлодках могут быть ракеты класса «Тополь-М». Те самые.
Адмирала обдало холодом. В газеты это не допускалось, но в кругах высшего состава прошли слухи о новых русских ракетах, что способны без помех пройти любую ПВО США и обрушить ядерные заряды на любой город страны.
– Значит… – пролепетал он. – Значит… А что сейчас делают эти подлодки?
Вахтенный бросил быстрый взгляд на экраны:
– Ого!.. Простите, сэр, они в боевом положении. Готовность к запуску номер один. То есть, сэр, ключи уже вставлены, пальцы на ключах. Достаточно лишь повернуть…
Холод проник во внутренности. Если на огонь русского крейсера ответить огнем всей эскадры, то от русского флота останутся только обломки. Однако русские подлодки тут же нанесут удар уже по Вашингтону, Нью-Йорку… Русские никогда не понимают, где надо остановиться. Они идут до конца, для них не существует чувства меры, рациональности!
Третий тяжелый удар тряхнул авианосец. Палуба качнулась, донесся жуткий крик рвущегося, как полотно, железа метровой толщины. И почти сразу же пошли толчки послабее, но заметные, а по всему стальному полю палубы вспыхивал огонь, взрывались самолеты, рушились палубные надстройки.
– Крейсер открыл огонь из всех орудий! – закричал вахтенный. – Господи, они пустили торпеды!.. Что делать? Что делать?
Адмирал опомнился, закричал дико:
– Стоп!.. Стоп всем машинам!.. Задний ход!..
– Что ответить русскому крейсеру?
– Ничего!!!
Вахтенный, уже с синим, как у повешенного, лицом, вскрикнул:
– Но они обстрел не остановят!
– Авианосец… – прокричал адмирал сквозь треск разрывов, – не утонет! В переговоры не вступать… Ничего не случилось. Ни-че-го!..
Вахтенный вскрикнул, как истинный военный, еще не понимая дипломатических сложностей:
– Но так избежим новых жертв!
Он ухватил микрофон, все еще полагая, что не так понял адмирала, тот сейчас свяжется с командующим русским флотом, попросит прекратить обстрел, сообщит, что уже разворачивает флот в обратную сторону, но Дон ударил его по руке:
– С ума сошел? Массмедики не должны услышать хоть единого слова американского адмирала!.. А повреждения можно будет подать… еще не знаю, то ли как наши маневры, то ли как неспровоцированное нападение русских в нейтральных водах…
Вахтенный отступил, зажал ладонями уши. Разламывающий череп скрежет, грохот, бухающие удары, воздух наполнился запахами горящего металла, дизельного топлива.
Огненные шары быстро и страшно вырывались из пробоин и уносились вверх. Авианосец вздрагивал, стонал. В огромном организме рвались снаряды, вспыхивали пожары, но он, как допотопный динозавр, все еще шел, не чувствуя, что хищники вцепились в его хвост.
На дисплеях во всех проекциях поворачивались полупрозрачные чертежи огромного судна. Сейчас отдельные узлы заливал красный цвет, а механический голос докладывал о неполадках, повреждениях, перебоях. Ремонтные команды бросались на спасение авианосца, но уже не так слаженно, как на учениях.
Авианосец явно замедлил ход, уже и дураку видно, что мощные турбины работают в режиме «полный задний», но русский крейсер тупо долбил из всех орудий, пока авианосец не замер, а затем не двинулся в обратную сторону.
Дон приказал:
– Развернуться и следовать подальше от этого берега!
Андрирос сказал робко:
– Сэр, следовало бы сейчас остановиться… Ремонт, спасение раненых…
– И делать все это на виду у русских? – огрызнулся Дон. – Эх, мальчик, никогда ты не станешь политиком… А без политики не видать тебе адмиральских звезд!
Выждав нужное время, пусть думают, что знакомился с состоянием исполинского корабля, он вышел на верхнюю палубу.
Тяжелая громада медленно двигалась по серой глади. С высоты капитанского мостика волны кажутся настолько мелкими, что авианосец выглядит катком, утрамбовывающим асфальт. И запах бьет в ноздри такой же: чадный, словно горит асфальтовая смола, горький, временами вовсе удушающий…
Вот так мы выглядим со спутников, подумал он горько. Черное облако дыма, сквозь которое едва-едва просматривается корабль. Холодок за это время превратился в лютый холод, зубы постукивали, а черный ужас затапливал сознание всякий раз, когда он представлял пальцы русских подводников на кнопках запуска ракет «Тополь-М». Тех самых, с разделяющимися боеголовками.
Эти тупые русские скоты поставили мир на грань ядерной войны! Они готовы запустить ракеты по городам Америки! И хуже всего, у русских именно те ракеты, что достигнут этих городов…
– Ладно, – сказал он вслух, – ладно… Мы вас дожмем, русские скоты! А пока пусть поработают политики, журналисты, разведчики, наша «пятая колонна»… Обработаем так, что сами позовете и дорожку для нас коврами… да-да, коврами…