Отец сурово взглянул на сына, Алексей опустил глаза, хотя внутри у него все затрепетало. Он сразу понял, что отец позвонил Шестакову по его душу, а значит, у него появился шанс вернуться в небо! Алексей затаил дыхание, боясь спугнуть нежданный порыв отца.
– Да нет, седьмая вода на киселе. У него там с характеристиками беда, но, может, посмотрите его? Конечно, на общих основаниях, а как же? Ну, тогда он скажет, что от меня, да… Если что не так, пусть гонят в шею. Ну, добро! В случае чего, – отец постучал по деревяшке фотографической рамки, – зовите. Я еще жив.
Положив трубку, он повернулся к Алексею и строго произнес:
– Ну, вот… Будешь нормально себя вести – может, со временем даже в Аэрофлот возьмут. И попробуй хотя бы сейчас без этих своих вот… – он неопределенно покрутил рукой в воздухе, подразумевая выкрутасы сына. – Просто сделай, как люди.
Алексей аж встал – отец совершил что-то небывалое! Небывалое, невозможное, о чем он и думать не мог как о фантастическом событии! У Алексея даже не было слов, ком встал в горле, и он лишь выдавил:
– Спасибо, пап.
Горло разомкнуло, Алексей порывисто шагнул вперед, хотел обнять отца, но тот тут же отстранился, мгновенно закрывшись в своей раковине, пуленепробиваемой, как обшивка броненосца. Алексей отступил.
– Деньги-то есть? – бросил отец.
– Есть, – соврал Алексей.
Гущин-старший хмыкнул сквозь сжатые губы, кивнул:
– Вон в тумбочке возьми… И ключи там.
Вот в этом был весь отец: накормить, обеспечить, помочь делом. И это было, конечно, важно. Но вот поговорить по душам, спросить искренне – ну как ты, сынок? Не тяжко ль тебе? – вот на это рассчитывать было нельзя. Отец как будто был собран строго по инструкции, подобной тем, что сам писал в течение долгих лет, конструирования летательных аппаратов.
И получился на выходе качественно собранный на хорошем заводе, четко и слаженно работающий механизм. Очень много в нем было стального, металлического, и очень мало – человеческого.
Но отец был уже немолод, и надеяться на то, что он изменится, не приходилось. Да это и не надо было никому: ни Алексею, ни тем более ему самому. И сейчас Лешка был ему благодарен за заботу – схематичную, сухую, но все же заботу. А уж его звонок в авиакомпанию – это высший показатель. Тут отец превзошел самого себя, и в этом проявилась его любовь к сыну, а не в задушевных беседах за полночь за сердечной бутылкой.
Исполнив таким образом свой отцовский долг, он тут же снова уселся за машинку и принялся долбить одним пальцем по клавишам. За длительное время работы над своей бесконечной книгой он так и не научился печатать двумя руками. Так и тыкал своим полусогнутым указательным, и строчки медленно ползли по бумаге, будто зернышки гречихи сыпались из малюсенькой дырочки в прохудившемся мешочке…
Алексей благодарно кивнул отцу, положил пустую тарелку в раковину и включил воду, чтобы помыть, но тут же поймал недовольный исподлобья взгляд отца. Он не терпел любого шума, когда работал, это Алексей помнил с детства, когда им с мамой приходилось ходить на цыпочках и разговаривать шепотом, если отец запирался в комнате со своими чертежами. Он закрыл кран и так же на цыпочках вышел.
* * *Новенький красный аэроэкспресс подкатил к конечной станции, затормозив под куполом дебаркадера, и тотчас из динамиков послышался голос объявителя: «Аэроэкспресс Москва – Аэропорт прибыл на первый перрон». Автоматические двери разъехались, и оттуда хлынула разномастная толпа с сумками и чемоданами на колесиках. Алексей толкался среди пассажиров, постоянно задевая кого-то, хотя сам был без поклажи. Он крутил головой, заглядываясь на виднеющиеся вдалеке за стеклом дебаркадера огромные лайнеры с символикой Аэрофлота.
В учебный центр авиакомпании он сам летел как на крыльях, однако все-таки припозднился. Из-за этих дурацких пробок, которыми была забита вся столица и к которым он оказался совершенно не готов, потерял лишних полчаса! Упускать шанс, подаренный отцом, было равносильно самоубийству. На ходу поглядев на часы, Алексей ускорил шаг и в холл учебного центра уже практически вбежал.
Издалека до него донесся гулкий крик – кто-то ругался в конце длинного коридора, ругался громко, и эхо развевало гневные слова вокруг. Приблизившись, Гущин увидел нескольких пилотов в форме и гражданских, наблюдавших за сценой ссоры. А в дверях, перегородив Гущину дорогу, стоял очень уверенного в себе вида человек в летной форме, с мужественным непроницаемым лицом и невозмутимо выслушивал отповедь распинавшегося перед ним пилота помоложе, лет тридцати пяти, разгоряченного и очень эмоционально пытавшегося что-то доказать – по-видимому, стажера.
– Вы хоть понимаете, что вы меня просто убили? – вопрошал он, обращаясь к старшему.
Тот монотонно, деревянным скрипучим голосом возражал:
– Еще раз – я вас не убивал. Я написал в рапорте, что вы не можете работать пилотом в нашей компании. Это не конец жизни.
– Да как не конец?! – воскликнул стажер в отчаянии.
– Вы можете устроиться диспетчером, – снисходительно произнес летчик.
– Это вы уже устроились хорошо! – со злостью выкрикнул стажер. – Этот не годится, тот не годится, один вы – пилот!
Стоящие кругом переглянулись. Похоже, стажер перегнул палку, зацепив опасную струну. Старший пилот несколько секунд пронизывал его стальным взглядом, затем, ни слова не говоря, развернулся и пошел прочь. Разобиженный, только что чуть не плачущий от досады стажер выкрикнул ему вслед:
– У вас же ни один стажер в пилоты не проходит. Может, это в вас дело?
Летчик остановился, повернувшись на каблуках, вернулся. Его лицо оставалось непроницаемым, лишь пульсирующая на виске темно-синяя жилка выдавала, что внутренне он взбешен.
– Может, и во мне, – проскрипел он. – Может, это я должен не допускать в компанию неуравновешенных, невнимательных и невыдержанных людей. Что и делаю.
Отчеканив эту фразу, он снова ушел, на этот раз окончательно. Стажер в бессильной злобе сжал кулаки и, шепотом пробормотав в удаляющуюся спину ругательство, подхватил свою сумку и понуро побрел в противоположную сторону. Пилоты, покачивая головами, вполголоса обсуждая увиденное, стали расходиться. Гущин посмотрел вслед уходящему стажеру, почесал в затылке… Похоже, испытания его тут ждали серьезные. Впрочем, он был к ним готов. Штурвал он знал не просто как свои пять пальцев – как каждый в отдельности. И управлять самолетом для него было легко, потому что он чувствовал эту гигантскую стальную машину, словно живое существо. Так что стажер стажеру рознь. Плохо вот только, что опаздывает. И Алексей припустился бежать по коридору.
Как назло, он долго не мог найти нужную ему комнату: все двери были одинаковыми, без опознавательных знаков. Алексей поочередно дергал ручки, заглядывал внутрь и бежал дальше. Наконец, в самом конце коридора, рванув дверь на себя, он увидел просторный зал, где стояли капсулы авиатренажеров, и с облегчением перевел дух – именно сюда ему и было надо.
За столом сидели несколько мужчин в возрасте – члены комиссии, которым предстояло сейчас принимать экзамен у Алексея. Они неспешно переговаривались между собой о чем-то своем, житейском и, кажется, мало имеющем отношения к летному делу. Перед одним из них стояла табличка с надписью: «Председатель комиссии Смирнов М. П.». Алексей успел мимоходом его рассмотреть – седоватый, лицо простое, вроде не вредный на вид – и громко произнес:
– Здравствуйте!
Смирнов, продолжая разговор, обратился к своему собеседнику – как раз тому самому летчику, только что перекрывшему стажеру доступ к полетам:
– Ну, ладно, Леонид Саввич, тут ты не преувеличивай!
Но у того было свое непреклонное мнение, которое он не замедлил высказать:
– А все потому, что берем без должной строгости.
Он оторвался от своих бумаг и обернулся. Увидев Алексея, кивнул как бы в подтверждение своей мысли:
– Вот, пожалуйста.
Алексей сдержался, чтобы не покраснеть, и пробормотал:
– Простите, заблудился.
– Это вы так и с пассажирами разговаривать будете? – ехидно поинтересовался летчик. На его табличке значилась фамилия Зинченко. – Вы опоздали на тридцать пять секунд.
Последнюю фразу он произнес таким тоном, будто выносил Гущину смертный приговор. Председатель комиссии Смирнов проговорил миролюбиво:
– Давайте документы… Военный? – спросил он попутно.
– Бывший, – в сторону ответил Алексей – не было смысла скрывать.
Он протянул Смирнову папку с документами, тот принялся перелистывать ее, затем передал Зинченко.
– Ну, военный летчик – это хорошо, – констатировал он. – Надежный, значит…
– А чего характеристики такие плохие? – хмуро осведомился Зинченко.
Смирнов примирительно прервал его:
– Ладно, прошу в тренажер.
Он жестом пригласил Гущина в кабину. Алексей занял место, устраиваясь поудобней. На экранах за окнами тут же появилось изображение взлетной полосы.
Смирнов примирительно прервал его:
– Ладно, прошу в тренажер.
Он жестом пригласил Гущина в кабину. Алексей занял место, устраиваясь поудобней. На экранах за окнами тут же появилось изображение взлетной полосы.
Смирнов неторопливо принялся инструктировать:
– Так, стандартный взлет. Метеоусловия благоприятные. Приступайте.
Гущин уже взялся за воображаемый штурвал, потянул ручку, и самолет взмыл в небо. Не удержавшись, Алексей испустил негромкий победный клич. Все волнение предыдущих часов ожидания мгновенно улетучилось, никакой тревоги он не испытывал. На лице сама собой появилась улыбка. Вокруг было небо, а это его родная, понятная и привычная стихия. Здесь Алексей чувствовал себя как рыба в воде. И хотя это была всего лишь имитация, Алексей ощутил, как он соскучился по кабине, по всем этим приборам и переключателям, по ощущению полета.
Испытание началось. Алексей ничуть не боялся его завалить – искусственный самолет был ему послушен, как настоящий.
Он услышал одобрительный возглас Смирнова:
– Это есть.
Но тут же возник неприятный, режущий слух голос Зинченко:
– Михал Палыч, а дайте нам облачность! И турбулентность среднюю.
Смирнов принялся щелкать тумблерами на своем пульте, и метеоусловия на экране, подвластные компьютерной программе, изменились. Кабину начало потряхивать, но Гущин, ничуть не смутившись, уверенно стал переключать разные датчики. Самолет, повинуясь его твердой руке, шел вперед. В ухе раздался голос Зинченко:
– Вы бы заняли триста шестидесятый эшелон, спокойнее будет.
Однако Гущин не ответил, продолжая вести самолет по-своему.
Зинченко обратился к нему уже с нажимом:
– Вы слышите?
Алексей, охваченный азартом, даже не обернулся и позволил себе своеволие:
– Вот будете пилотом – идите себе в триста шестидесятом!
После его манипуляций с датчиками на табло появилась цифра «410». Облачность за окнами рассеялась и ушла вниз.
Смирнов, изумленно присвистнув, обратился к членами комиссии:
– Сверху обходит, лихо!
Остальные согласно кивнули. Всем понравился этот маневр Алексея – неожиданный, нестандартный и даже дерзкий. Однако Зинченко не разделял всеобщего восторга. Он морщился, недовольный ответом Гущина – так ему, похоже, еще никто не отвечал. Он сжал челюсти и сквозь зубы произнес:
– Михал Палыч, добавьте нам немного…
Зинченко не озвучил своей просьбы, дабы Алексей не услышал подробностей, лишь покрутил рукой в воздухе, имея в виду метеоусловия, и мстительно добавил, резко нагнув большой палец вниз:
– И двигатель правый!
Смирнов внес изменения в программу, и кабину мгновенно сильно встряхнуло. Замигала красная лампочка, раздался тревожный сигнал. Гущин, еще не понимая, в чем дело, посмотрел на экран и увидел, что у него отключен один двигатель. Моментально поняв, чьих это рук дело, он на секунду повернулся и бросил яростный взгляд на Зинченко. Кажется, этот зловредный летчик и впрямь задался целью уничтожить всех стажеров на первом же этапе! Но Алексей взял себя в руки и снова включился в управление самолетом.
– Иду на посадку на ближайший аэродром, – проговорил он в микрофон.
Но Зинченко не унимался:
– Михал Палыч!
Смирнов включил параметры, которые просил Зинченко, и вслух прокомментировал изменения:
– Внешняя минус пять по Цельсию, полоса восемьсот метров, ветер в хвост, ночь. Леонид Саввич, не чересчур? – покосился он на Зинченко, явно считая, что тот перегибает палку.
Тот ничего не ответил, лишь плотнее сжал тонкие губы. Однако Гущин, кажется, не собирался сдаваться. Во всяком случае, он упрямо вел самолет-тренажер, сосредоточившись на предстоящей посадке, которая обещала быть нелегкой. Не торопясь, очень внимательно следя за малейшим движением вверенной ему машины, Алексей плавно пошел вниз. Самолет опустился на посадочную полосу. Он не слышал, как Смирнов, наблюдая за его действиями и явно переживая за новенького стажера, бормотал себе под нос:
– Тормози, тормози – полоса короткая.
Алексей затормозил, но было поздно: самолет врезался в изображенную на экране стену, картинка рассыпалась, изображение тут же пропало. Ошеломленный, Алексей сидел в темноте перед пустым экраном, не в силах поверить, что все закончилось именно так. Как же так? Ведь он все делал правильно! Справился с почти фантастическими условиями, в которые намеренно поставил его Зинченко, наверняка желая поражения! Он посадил самолет, и кто мог предугадать, что выдуманная графиками посадочная полоса окажется такой неправдоподобно короткой? Никто!
Зинченко же казался вполне удовлетворенным, ожидавшим именно такого исхода.
– Ну, все ясно, – проговорил он, поднимаясь. – Спасибо, успехов.
И хотя последнюю фразу он произнес абсолютно ровным тоном, Гущин уловил в ней злорадство…
Он не видел обращенных ему в спину сочувственных взглядов Смирнова и других членов комиссии, когда выходил из тренажерного зала на негнущихся ногах, а в голове билась единственная мысль: «Только не оборачиваться!» Потому что обернуться в тот момент казалось ему унизить себя. Гущин был уверен, что выглядит жалко, как побитая собака. Самолюбие его было не просто уязвлено – оно было разбито в пух и прах, уничтожено этой невозможной, ужасной, неправдоподобной ситуацией.
Гущин понуро добрел до конца коридора, механически переставляя ноги. Так же на автопилоте спустился по лестнице в вестибюль. Направляясь к выходу, увидел сквозь прозрачную стеклянную стену комплекс АСП – аварийно-спасательной подготовки. Там бойко шла перекличка: тренер выкрикивал фамилии выстроившихся в шеренгу стажеров в фирменных майках с гордой надписью «АЭРОФЛОТ», те громко отвечали: «Я!» – делали шаг из строя и возвращались назад. Алексею была видна накрененная кабина самолета, из которой через окно по канату спускались проворные фигуры, в то время как другие взбирались по канатам вверх под самый потолок. Съезжали по надувным трапам улыбчивые вышколенные стюарды… Шел обычный учебный процесс, отлично знакомый Гущину. Однако сейчас он наблюдал за всем этим словно за волшебным действом, недоступным ему, отгороженным стеклянной стеной, как фантастический фильм на экране. Как завороженный, Алексей остановился, с тоской и завистью взирая на действия сотрудников Аэрофлота. Никогда, никогда ему не быть среди них…
Поймав строгий взгляд тренера, обращенный на него, Алексей смутился и поспешно вышел за дверь. Он уныло тащился через автостоянку к автобусной остановке, а ноги двигались еле-еле, и Алексей нарочно заставлял себя переставлять их.
* * *Это был не просто провал – это был конец всему. Такого колоссального нокаута он никак не ожидал и теперь не представлял, как вернется в квартиру отца, что скажет ему… Впрочем, и говорить ничего не нужно было – отец по его виду и так все сразу поймет. И тоже ничего не ответит, лишь посмотрит таким взглядом – легче, наверное, удавиться, чем его выдержать. И главное, все получилось настолько быстро, что Алексей даже сообразить не успел, как в один миг вновь очутился за бортом жизни, едва получив шанс в нее попасть.
А жизнь вокруг кипела, бурлила и вовсе не собиралась заканчиваться вместе с трагедией Гущина. Алексей же шел, не замечая ничего вокруг. И только слишком уж долгий и пронзительный звук, пробивший барабанные перепонки, заставил его остановиться и посмотреть, что происходит.
Звук несся как будто откуда-то снизу – злой, требовательный автомобильный гудок. Словно кто-то вдавил клаксон и не отпускал. Алексей даже не понял, кто это был – находившиеся на стоянке автомобили пустовали. Вдруг из притулившейся сбоку маленькой серебристой машины выскочила девушка, явно на взводе, и принялась суетливо крутиться вокруг огромного джипа, владелец которого, особо не заморачиваясь удобством соседей, просто поставил свою громаду как придется – видимо, очень спешил. В результате машинка девушки, среди здоровенных внедорожников и впрямь незаметная и выглядевшая как игрушечная, – оказалась запертой мощным черным гигантом.
Девушка безрезультатно нарезала круги подле джипа – хозяина на месте не было. Наконец, взвинченная до предела, она в сердцах пнула его по покрышке. Тут же визгливо заголосила сигнализация, оглашая своим воем всю улицу. Но и это не заставило хозяина появиться и убрать свою машину.
Алексей невольно улыбнулся. Смешно было наблюдать, как хрупкая девушка в одиночку воюет с этим монстром. Наблюдая со стороны за этим поединком, Алексей рассматривал девушку – хоть какое-то развлечение этим безвозвратно испорченным утром. Это была классическая длинноногая блондинка в брючном костюме, очень эффектная и привлекательная и, кажется, добрая. Во всяком случае, миловидная мягкая округлость лица свидетельствовала об этом. Правда, сейчас она излучала отнюдь не добродушие: светлые глаза ее метали яростные молнии, и она больше походила на воинственную амазонку, по иронии судьбы облаченную в современную фирменную одежду. Девушка раскраснелась, но, как все блондинки, не слишком ярко, и этот нежный румянец очень ей шел. Видя, что самой ей никак не справиться, Алексей решил прийти на помощь: