В голову пришло: надо будет сказать Кларку, что они, как видно, ненароком выбрали чуть ли не самый унылый и сырой край; а ведь в другом месте у них дела пошли бы на лад.
Может, еще не все потеряно?
Потом она, конечно, сообразила, что ничего Кларку не скажет. Никогда. И выбросит из головы все, что происходит с ним, и с Грейс, и с Майком, и с Можжевельником, и с Ежевикой, и с Лиззи Борден. И даже не узнает, если вдруг вернется Флора.
Уже во второй раз она порвала с прошлым. В первый раз было буквально как в старой песне «Битлз»: оставила на столе записку и выскользнула за дверь в пять утра, чтобы встретиться с Кларком на парковке у церкви, недалеко от дома. Между прочим, когда они с дребезжаньем уносились прочь, она мурлыкала себе под нос ту самую песню: «She’s leaving home, bye-bye». Теперь ей вспомнилось, как у них за спиной всходило солнце, как она разглядывала пальцы Кларка, державшие руль, темные волоски на умелых руках, как втягивала в себя запах его фургона – запах машинного масла и металла, инструментов и лошадей. Холод осеннего утра проникал в кабину сквозь проржавевшие сварные швы. Никто из ее родни не ездил на такой колымаге, да и на улицах их городка такие встречались нечасто.
В то утро Кларк был целиком поглощен дорожным движением (они выехали на сороковую автостраду), и он не знал, как поведет себя фургон; резкие ответы, прищур глаз, даже легкое раздражение от ее восторгов – все это вызывало у Карлы взволнованный трепет. Точно такой же трепет вызывала у Карлы его былая неустроенность, его одинокая жизнь, известная ей с его слов, та нежность, с которой он умел обращаться с лошадью и с ней самой. Он казался зодчим их общего будущего, где ей отводилась справедливая и упоительная роль пленницы. «Ты сама не понимаешь, чего себя лишила», – написала ей мать в единственном письме, которое получила Карла и оставила без ответа. Но в те лихорадочные мгновения предрассветного бегства она и впрямь не знала, чего себя лишила, хотя весьма смутно представляла, что будет дальше. У нее вызывали презрение родители, их дом и задний дворик, их поездки и фотоальбомы, кухонный комбайн и туалетная комнатка, стенные шкафы и подземная оросительная система. В скупой записке Карлы выделялось слово «настоящая». Меня всегда притягивала настоящая жизнь. Знаю, вам этого не понять.
Автобус сделал первую остановку в соседнем городке. Автовокзалом служила бензоколонка. Именно та, куда они с Кларком в начале совместной жизни ездили за дешевым бензином. В ту пору их мир ограничивался несколькими окрестными городками, где они подчас изображали из себя туристов, пробуя фирменные блюда в захудалых гостиничных барах. Свиные ножки, квашеную капусту, картофельные оладьи, пиво. А по пути домой орали песни, будто всю жизнь прожили в деревне.
Прошло совсем немного времени, и эти вылазки стали казаться тратой времени и денег. На такое транжирство шли только те, кто еще не узнал, что почем.
Она расплакалась; слезы подступили незаметно. Заставила себя перенестись мыслями в Торонто, продумать первые шаги. Такси, незнакомый дом, одинокая постель. А завтра – телефонный справочник, адреса конноспортивных школ, разъезды, поиски работы.
Ей трудно было это представить. Как она сядет в трамвай или в метро, как станет ухаживать за новыми лошадьми, как поведет разговор с новыми людьми, как научится жить среди орды чужаков, где не будет Кларка.
А ведь такая жизнь, такой город выбирались как раз по этому принципу: чтоб там не было Кларка.
Странный, пугающий образ ее будущего мира, каким он теперь виделся, приобрел отчетливую форму: в нем для нее не было места. Она станет бродить, раскрывать рот, чтобы произнести какие-то слова, делать одно, другое. Но на самом деле в том мире ее не будет. А самое невероятное – что она уже на это решилась, уже ехала в автобусе, надеясь открыть себя заново. Как могла бы сказать миссис Джеймисон (и с удовлетворением сказала бы сама Карла), она теперь сама распоряжалась своей жизнью. И никто больше на нее не вызверялся, не вымещал на ней свою хандру.
Вот только о чем теперь будут ее заботы? Как она поймет, что жива?
Сейчас, когда она убегала от Кларка, он все еще удерживал свое место в ее жизни. Но чем заполнить его место, когда побег закончится? Что другое – кто другой – будет так же неистово гнать ее вперед?
Кое-как уняв слезы, она почувствовала озноб. Совсем расклеилась, а ведь нужно было собраться, взять себя в руки. «Возьми себя в руки», – приказывал ей Кларк, проходя через комнату, куда она забивалась, чтобы не разреветься; в самом деле, именно это от нее сейчас и требовалось.
Автобус в очередной раз остановился. Это был третий городок, считая от того, где начался ее путь, – значит второго она даже не заметила. Наверняка они там останавливались, водитель объявлял его название, а она ничего не видела и не слышала в тумане страха. Вскоре они выедут на главную магистраль и помчатся в Торонто.
И там она исчезнет.
Она исчезнет. Какой смысл тогда брать такси, давать шоферу новый адрес, наутро вставать, чистить зубы, куда-то идти? Зачем искать работу, поддерживать в себе силы, мотаться в транспорте?
У нее возникло такое ощущение, словно ее ступни ушли далеко-далеко. На каждое колено, обтянутое незнакомой отглаженной брючиной, словно навесили по гире. Карла оседала на землю, как больная лошадь, которая больше не поднимется.
В автобусе уже появилось несколько новых пассажиров и почтовых посылок. На тротуаре стояла женщина с малышом в прогулочной коляске: они беспрестанно кому-то махали. У них за спиной находилось кафе, которым была отмечена автобусная остановка; оно тоже пришло в движение. Витрины и кирпичные стены почти расплавились и пошли волнами. Опасаясь за свою жизнь, Карла подалась вперед тяжелым туловищем, свинцовыми ногами. Споткнулась, закричала:
– Выпустите меня.
Ударив по тормозам, водитель досадливо бросил:
– Вы же до Торонто билет брали.
Пассажиры стали коситься на нее любопытными взглядами; им, похоже, было невдомек, что ее терзает боль.
– Мне нужно сойти.
– Туалет в конце салона.
– Нет. Нет. Мне нужно сойти.
– Я ждать не буду. Понятно? У вас внизу багаж есть?
– Нет. Есть. Нету.
– Точно нет багажа?
Чей-то голос сказал:
– Клаустрофобия. Сразу видно.
– Вам плохо? – спросил водитель.
– Нет. Нет. Мне надо здесь выйти.
– Дело ваше. Выходите. Мне-то что?
– Приезжай за мной. Умоляю. Приезжай, забери меня.
– Сейчас приеду.
Сильвия по рассеянности не заперла входную дверь. Не поздно было исправить это сейчас, вместо того чтобы открывать на стук, но дверь стояла незапертой.
За порогом не оказалось никого.
Она ни минуты не сомневалась, ни минуты: в дом кто-то постучался.
На этот раз она заперлась.
Из-за сплошных окон гостиной донеслось игривое, частое позвякивание. Она щелкнула выключателем, но ничего не увидела и опять погасила свет. Какой-то зверек, не иначе – может, белка? Выходившая в сад застекленная дверь между окнами тоже оставалась незапертой. И даже чуть приоткрытой, для воздуха. Сильвия взялась ее затворять, и вдруг рядом кто-то хохотнул, совсем близко, будто бы в комнате.
– Это я, – сказал незваный гость. – Напугались?
Вплотную прижавшись к стеклу, он оказался рядом.
– Это Кларк, – назвался он. – Кларк, сосед ваш.
Она не собиралась приглашать его в дом, но побоялась запираться у него перед носом. Он мог рвануть дверь на себя. Включать свет тоже было не с руки. Она спала в одной длинной футболке. Надо было хотя бы завернуться в плед, но она не успела.
– Вам нужно одеться? – спросил он. – А я как раз принес кое-что подходящее.
Он выставил перед собой пластиковый пакет. Сунул ей в руки, но входить не стал.
– Что это? – сдавленно спросила она.
– Откройте да посмотрите. Не взорвется. Держите.
Сильвия ощупью проверила пакет, но смотреть не стала. Что-то мягкое. И тут она узнала пуговицы жакета, шелк блузы, ремешок брюк.
– Решил вернуть, – сказал Кларк. – Это ваше, правда ведь?
Ей пришлось стиснуть челюсти, чтобы не стучали зубы. Во рту и в горле нестерпимо пересохло.
– Я сразу понял, что это ваше, – негромко повторил Кларк.
У Сильвии язык сделался ватным. Она с трудом выдавила:
– Где Карла?
– Которая? Моя жена Карла?
Теперь она более отчетливо разглядела его лицо. Увидела, как он забавляется.
– Моя жена Карла дома, в постели. Спит. На своем месте.
С виду этот человек был красив и глуп. Рослый, поджарый, хорошо сложенный, но с какой-то неестественной сутулостью. От него исходила точно рассчитанная, чуткая угроза. На лоб падала темная прядь волос, над губой темнели щегольские усики, в глазах читалась надежда и одновременно насмешка, мальчишеская улыбка граничила с мрачностью.
Он всегда вызывал у нее неприязнь; она даже рассказала об этом Леону, а тот сказал, что парень просто не уверен в себе и оттого слегка развязен. Его неуверенность в себе вряд ли могла сейчас внушить ей спокойствие.
– Где Карла?
– Которая? Моя жена Карла?
Теперь она более отчетливо разглядела его лицо. Увидела, как он забавляется.
– Моя жена Карла дома, в постели. Спит. На своем месте.
С виду этот человек был красив и глуп. Рослый, поджарый, хорошо сложенный, но с какой-то неестественной сутулостью. От него исходила точно рассчитанная, чуткая угроза. На лоб падала темная прядь волос, над губой темнели щегольские усики, в глазах читалась надежда и одновременно насмешка, мальчишеская улыбка граничила с мрачностью.
Он всегда вызывал у нее неприязнь; она даже рассказала об этом Леону, а тот сказал, что парень просто не уверен в себе и оттого слегка развязен. Его неуверенность в себе вряд ли могла сейчас внушить ей спокойствие.
– Умоталась она, – сказал Кларк. – После такого приключения. Видели бы вы себя со стороны – как вас перекосило, когда вещички свои узнали. Что вам на ум пришло? Небось подумали, что я ее прикончил?
– Нет, просто удивилась, – ответила Сильвия.
– Еще бы. Уж как вы расстарались, чтоб ее в бега отправить.
– Я помогла… – с усилием выговорила Сильвия. – Я ей помогла: по виду она была в отчаянном положении.
– В отчаянном положении, – повторил он, будто взвешивая каждое слово. – Да, не иначе. В таком отчаянном положении, что выпрыгнула из автобуса и бросилась мне звонить, чтоб я за ней приехал. Так плакала, что я не сразу разобрал, о чем она толкует.
– Она сама захотела вернуться?
– Будьте уверены. Еще как захотела вернуться. В истерике билась. Она у меня девочка возбудимая. Но вы, видать, ее не знаете так близко, как я.
– Она, судя по всему, рвалась уехать.
– Неужто? Ладно, пусть по-вашему. Я ж не спорить сюда пришел.
Сильвия промолчала.
– А пришел я затем, чтоб вас предупредить: мне не нравится, что вы лезете в наши с женой семейные дела.
– Она – личность, – сказала Сильвия, хотя понимала, что лучше придержать язык. – Помимо того, что она ваша жена.
– Батюшки мои, да неужели? Моя жена – личность? Кто бы мог подумать! Вот спасибо, что просветили. Только вы лучше не пытайтесь со мной умничать, Сильвия.
– Я и не пытаюсь умничать.
– И хорошо, что не пытаетесь. Рад за вас. Иначе я бы очень рассердился. А мне еще нужно сказать вам пару слов. Во-первых, я никогда и нипочем не позволю вам совать свой нос в нашу с женой семейную жизнь. Во-вторых, больше ноги ее здесь не будет, я об этом позабочусь. Правда, она и сама к вам не рвется. Уж поверьте. Вы очень низко пали в ее глазах. Да и вообще, в вашем возрасте пора бы научиться за собой грязь убирать. Вот так, – подытожил он. – Вот так. Усвоили?
– Вполне.
– Надеюсь. Очень на это надеюсь.
– Ясно, – сказала Сильвия.
– А знаете, что я еще думаю?
– Что?
– Сдается мне, за вами должок есть.
– Какой?
– Ну, какой… хотя бы прощения попросить.
– Ладно, – ответила Сильвия. – Если вы настаиваете. Прошу прощения.
Он шевельнулся – видимо, хотел протянуть руку, но от этого движения Сильвия резко вскрикнула.
Кларк захохотал. И облокотился на дверную коробку, чтобы перед ним не захлопнули дверь.
– Что это?!
– Где? – переспросил он, как будто она задумала какую-то уловку, да сплоховала.
Но тут его внимание привлекло отражение в окне, и он резко обернулся, чтобы посмотреть, откуда оно взялось.
От дома вниз тянулся широкий пологий откос, где в это время года нередко собирался ночной туман. Вот и сегодня без него не обошлось. Но в одной точке сейчас наметилась некая перемена. Туман сгустился, обособился и преобразился во что-то колючее и лучезарное. Сначала он покатился вперед ожившей головкой одуванчика, потом спрессовался в мифическое животное, чисто-белое, дьявольское, похожее на переростка-единорога, несущегося прямо на них.
– Господи, спаси и сохрани, – тихо, истово забормотал Кларк.
И вцепился в плечо Сильвии. Это движение совершенно ее не испугало: она заключила, что Кларк либо хочет ее защитить, либо сам ищет поддержки.
Потом видение взорвалось. Из тумана, из света, что действовал как лупа (теперь стало ясно, что это свет фар автомобиля, который ехал по проселочной дороге – вероятно, в поисках парковки), – из этого смешения возникла белая козочка. Молодая, пританцовывающая белая козочка ростом не более овчарки.
Кларк опустил руку.
– Боже мой, ты откуда? – спросил он.
– Это ваша? – догадалась Сильвия. – Ваша коза?
– Флора, – выговорил он. – Флора.
Коза остановилась на расстоянии вытянутой руки, засмущалась и потупилась.
– Флора, – повторил Кларк. – Откуда ты взялась? Напугала нас до смерти.
Нас.
Флора подступила ближе, по-прежнему пряча глаза. Она ткнулась в ноги Кларка.
– Вот глупая животина, – дрожащим голосом выдавил он. – Где тебя носило?
– Она заблудилась, – сказала Сильвия.
– Точно. Заблудилась. Я уж не чаял, что мы ее увидим.
Флора подняла голову. В ее глазах заиграл лунный свет.
– Напугала нас до смерти, – упрекнул ее Кларк. – Дружка себе искала? Перепугала нас. Понимаешь? Мы уж думали, это привидение.
– Это оптический эффект тумана, – объяснила Сильвия.
Теперь она шагнула за порог. Похоже, опасности не было.
– Ага.
– А потом еще эти фары.
– Прямо как видение, – приходя в себя, сказал Кларк. Довольный, что ввернул такое словцо.
– Да.
– Коза из космоса. Вот ты кто. Негодница-коза из космоса, – приговаривал он, гладя Флору.
Но когда Сильвия протянула руку, чтобы сделать то же самое (в другой руке она все еще сжимала пакет с одеждой, в которой уезжала Карла), Флора тут же опустила голову, словно всерьез решив пободаться.
– Коза – животное непредсказуемое, – сказал Кларк. – На вид смирная, но в руки не дается. Когда уже взрослая.
– А эта взрослая? На вид совсем маленькая.
– Больше не вырастет.
Они стояли и смотрели на козу, словно ожидая, что она подскажет им новые темы. Но разговор, похоже, иссяк. С этого момента у них не было пути ни вперед, ни назад. Сильвии померещилось, что из-за этого по лицу Кларка пробежала тень сожаления. Однако он и сам это подтвердил. Сказал:
– Поздно уже.
– Да, наверное, – ответила Сильвия, как будто это было самое обычное посещение.
– Ладно, Флора. Пора нам с тобой к дому двигаться.
– Если мне понадобится, я найду себе помощницу по хозяйству, – сказала Сильвия. – Только теперь, скорее всего, не понадобится. – И добавила почти смешливо. – Больше не буду вам досаждать.
– Понятно, – сказал он. – Ступайте-ка лучше в дом. А то замерзнете.
– Раньше было поверье, что ночной туман – это не к добру.
– Не слышал.
– Ну, спокойной ночи, – выговорила она. – Спокойной ночи, Флора.
В гостиной зазвонил телефон.
– Простите.
Он поднял руку и зашагал прочь:
– Доброй ночи.
Звонила Рут.
– М-м-м, – замялась Сильвия. – Планы изменились.
Ей не спалось: из головы не шла козочка, чье появление из тумана все более обрастало магией. Сильвия даже задумалась: уж не прислал ли ее Леон. Будь она поэтессой, описала бы подобные ощущения в стихах. Впрочем, опыт показывал, что те предметы, которые она считала достойными поэзии, были совершенно неинтересны Леону.
Карла не слышала, когда Кларк вышел из дому, но при его возвращении проснулась. Он сказал ей: мол, ходил проверить, что делается у конюшни.
– По дороге машина проехала: схожу, думаю, гляну, не занесло ли кого сюда. А то уснуть не мог, пока не посмотрел.
– Все нормально?
– Вроде да… А раз уж все равно встал, – продолжил он, – дай-ка, думаю, навещу кое-кого по соседству. Вещички отвезу.
Карла села в постели.
– Ты ее разбудил среди ночи?
– Она сама проснулась. Все путем. Потолковали малость.
– Ох.
– Все путем.
– Но ты про то не говорил?
– Не говорил.
– Это же выдумка. Честно. Поверь мне. Это все неправда.
– Ладно.
– Поверь мне.
– Уже поверил.
– Я все придумала.
– Ладно.
Он лег в постель.
– У тебя ноги холодные, – сказала она. – Как будто промокли.
– Роса выпала.
Потом он сказал:
– Иди ко мне. Когда я прочел твою записку, у меня внутри все оборвалось. Честно. Если б ты ушла, во мне бы ничего не осталось.
Ясная погода не кончалась. На улицах, в магазинах, на почте люди, здороваясь, добавляли, что наконец-то пришло лето. Травы на пастбищах и даже побитые, несчастные всходы поднимали головы. Лужи высохли, грязь превратилась в пыль. Дул теплый ветер, и у всех проснулась жажда деятельности. Опять звонил телефон. Посыпались вопросы насчет проката лошадей, уроков верховой езды. Оживились летние лагеря отдыха: экскурсии по музеям были уже не по сезону. Подъезжали микроавтобусы с непоседливыми детьми. Освобожденные от попон лошади пританцовывали у забора.
Недавно Кларк за вполне подходящую цену разжился кровельным пластиком. Весь день после Побега (так они теперь называли между собой поездку Карлы) он латал навес над манежем.