Здесь же ничего этого и в помине не было. А была востребованность навыков и знаний, почет и уважение, даже со стороны великого князя, не говоря уже о мальцах, был свой дом с печью и радость от успехов. А еще – женка на сносях, да воздух свежий, да пища не из опостылевших сетей. К тому – физические нагрузки: покосы, кузница, да и просто ходьба, а со дня сегодняшнего еще и искусства боевые. И баня по-черному как минимум раз в неделю. Подтянулся Николай Сергеевич, окреп. Уже и тоска по дому да оставшимся в грядущем родным отпустила, уступив место деловитой мудрости да хватке крепкого хозяйственника, к которому уже и соседи нет-нет, да за наказом дельным обращались. И это, между прочим, трудовик считал одним из главных своих достижений.
Послав домой с наказом о том, чтобы баню готовили, мужчина отправился в мастерскую к Лелю. Завтра поутру на сенокос собирался, да не просто так, но с новинкой очередной: прототипом велосипеда. Так, чтобы не на плече косу тащить, но, привязав к перекладине, спокойно довезти.
Зима ох как тяжко прошла; лошадей, и без того немногочисленных, забили. Кто-то – чтобы семью прокормить. Кто-то – выбирая между буренкой и лошаденкой; ведь не удержать обоих было. Вот и получилось: тех меринов, что покрепче, успели выкупить, распределив в том числе и по конюшням вновь прибывших бояр. И вот теперь соседям помогали с пахотой, дав уже наказ Ждану верному: выбирать из более чем тридцати лошадей самых выносливых и крепких, случки устраивать да потомство от них получать и уже самых могучих из жеребят дальше скрещивать. Но то – на грядущее, а сейчас – самодвижущийся механизм.
Если кому далече идти, так и все: телеги есть, а запрягать в них – некого. Пешком и иди. Хорошо, кому раз в сезон! А каково тем же коробейникам?[80] Вон нужда погнала горемык по селам по соседним скарб нехитрый предлагать. Хоть бы и за харч или за ночлег. Да хоть бы и в обмен на что-то, что в городе потребно. Тут, правда, и смекалистые объявились. Те, кто не просто уныло от двери к двери бродил с коробом, как с ярмом на шее, но какие-никакие, но балаганчики на потеху публике устраивали, товар свой сбывая, где-то в артели объединяясь, да так группами и бродя. Тех уже и ремесленники нанимать начали, чтобы те товары их предлагали. Вон Никодим с Лелем, объединившись, артель смастрячили, да коробейников удалых наняв, поделки свои нехитрые выменивать направили; свистульки там всякие да фигурки деревянные. Так сам Булыцкий идей подкинул: брусочков навроде тех, что у «Лего» видел, напилить, да кукол глиняных – мальцам на потеху. А еще наказал товарищам своим клеймо сделать. Такое, чтобы народец-то различал добротные штучки от безделиц. Кивнули те да побежали исполнять, сами того не ведая, создав первую на Руси корпорацию. А Булыцкому уже в том отрада, что и призадумался люд: мол, получается и не натуральным обменом одним жить, но и на деньги мену вести. Тут, правда, другая беда вылезла: денег толком-то и не было. Рубли – так те только для самых богатых. В посаде – так и вообще не видывал их никто. Чешуйки серебряные, хоть и мельче были, да и чеканились уже чуть ли не в каждом княжестве на свой лад, да и все равно – немного их, да и до посадов небогатых и не доходили вовсе. Теньга? Так ту вообще, кроме князей, и не видывал никто. А вот то, что как-никак, но обмен развиваться начал, должно было подтолкнуть к актуализации денежного оборота. Вот только другая беда вылезла: металлу для мелких монет и не было. Медь вон диковина, и деньги из такой чеканить – расточительством было. Да и с серебром тоже – беда. Петр Великий, вон, аж в Забайкалье первый прииск серебра открыл[81]. Второй – тоже не в ближнем свете: аж на Алтае. Но то все – у Орды. А ближе… Урал, что-то – в Башкортостане. Были вроде в несуществующих еще Архангельской и Мурманской областях, но туда путь – через Нижегородскую республику. А там – выход к Студеному морю, пушнина, рыбный промысел да шведы. А еще – регион, через который началось движение Руси на Казань[82], Урал да в Сибирь. А еще – соляные промыслы опять же пока не основанного города Балахна. Это, вспоминая из многочисленных источников, лекций и конференций по истории, на кои пенсионер приглашался в качестве председателя комиссий, и рассказывал при каждом удобном случае Николай Сергеевич внимательно выслушивающему князю. А с месторождениями меди – беда. Не мог упомнить Булыцкий ничего про них, кроме того, что где-то на Урале… Вот и получалось, что без монет – и ни о каком денежном обороте речи в принципе идти не могло.
Да и потом – чего толку в монетах тех, если народец-то ни считать, ни писать не научен?! Тут пусть даже цифры отдельные различать словчатся, а рассчитываться как? Любой купец, кто понаглее, облапошит такого горемыку с медяками в мошне. Вот и получалось, что идея перевода Руси на товарно-денежные отношения напрямую привязана была к распространению грамотности и к развитию розничной торговли, которая, в свою очередь, в данный момент упиралась в необходимость большого количества перемещений, да еще и с достаточно громоздкими коробами на шее. А раз так, то, объяснив идею Лелю да засучив рукава, принялся он за дело.
– Ох и срам, – когда первый образец примитивного велосипеда[83], фактически копия «машины для бега», таки появился на свет, поморщился деревянных дел мастер. – Ты, Никола, не серчай, но негоже так.
– Сам вижу, – проворчал в ответ тот. – Да без них и коробейникам – беда.
– А чем тачки-то нелепы тебе?
– Много ты с тачкой находишься? Ее толкать или тянуть надобно бы. Ухайдокаешься. А здесь, – кивком он указал на неуклюжую конструкцию, – короб вон на раму повесил да знай себе ногами толкай, в седле сидючи, или рядом кати, да на него же и опирайся.
– Твоя правда, – традиционно помолчав, кивнул плотник. – Уморишься с тачкой.
– Значит, быть машине для бега, – подытожил преподаватель.
– Тут бы, – словно бы сам с собой продолжал рассуждать Лель, – половчее сделать бы; вот так, – на куске бересты старик накидал свой вариант.
– Дельно, – мигом оценив предложения товарища, кивнул преподаватель.
– Седло другое нужно; не укупишь, – на своей волне продолжал Лель, и Булыцкий, понимая, что перебивать старика – дело бесполезное. А раз так, то самое верное – запастись терпением и дослушать мастерового. Тем более что, как правило, все его мысли и замечания весьма толковыми были. Впрочем, тот уже иссяк и теперь молча разглядывал получившееся творение.
– Делай, как ладным считаешь, – кивнул школьный учитель. – Два дня вдоволь будет?
– Доброй должна машина получиться, – снова не обратив внимания на реплику, задумчиво проговорил мастеровой.
– Э, дождешься от тебя, – беззлобно выругался Николай Сергеевич.
– Вдоволь, – очнувшись, кивнул тот. – Только все равно нелепо…
– Ну, и слава Богу, – довольно усмехнулся трудовик.
Оставив Леля, Николай Сергеевич пошел дальше – на домну еще надо было попасть и на участок, где Ждан начал уже помаленьку обучать окрестных землепашцев. И хотя половина из них явилась не по собственной воле, а по принуждению, все равно работа по внедрению новых методов и способов ведения хозяйства пошла.
У домны, как всегда, работа кипела. Мастеровые маялись, пытаясь реализовать задумку с ядрами. Вот только попусту все. Не выходили они. Одно дай Бог из десятка. А про мастеров от Ягайло уже и думать все забыли. А пока по старинке заряжали: дробом каменным или чугунными фрагментами с тем разве что отличием, что для сохранности ствола Николай Сергеевич, вспомнив один из докладов с какой-то там очередной школьной конференции по развитию огнестрельного оружия, фрагменты эти в мешки расфасовал и так и заряжать велел: мешками. А еще, коль скоро литье худо-бедно, но освоили, наказал отлить брусочков, по форме рубли напоминающие, но только раза в два поменьше. Так, чтобы ими и заряжать. Ох и хохотали литейщики да пушкари: мол, Никола озолотить ворога решил. Вон рублями пушки заряжать наказал!
На пробных стрельбах выяснилось, что чугунные-то слитки вернее всего. Дроб каменный уж больно легок. Разлет есть, а дальность – невелика. А чугунные – ничего себе так. Разве что и те, что налили, помельчить пришлось, ибо тяжеловаты получились. А как пополам посекли их, так и лад. А раз так, то для простоты обозвал получившиеся мешки картечными зарядами.
– Ох, Никола, посечем теперь ворога! Будь то ягайловцы или ордынцы.
– А ягайловцы тебе чем не угодили-то? – поразился Николай Сергеевич.
– Ягайло – лис, – проворчал в ответ князь. – Ему шляхты песни слаще, чем страх божий. Уйдет ведь к полякам.
– И что?
– Гости скоро пожалуют.
– Хоронись! – прервал этот разговор чей-то отчаянный вопль, и сзади на мужчин, сшибая с ног, налетел кто-то из ратного люда. В ту же секунду противный треск рвущегося пороха заглушил привычный шум.
– Обошлось, кажись, – когда все стихло, осторожно поднявшись, трудовик обернулся посмотреть: а что произошло?
– Микула, Царство ему Небесное, – прогудел кто-то, призраком поднимаясь из расстелившегося по земле дыма. – Отмаялся, бедолага!
Чуя беду, Николай Сергеевич поднялся и подбежал к распластанному истерзанному телу.
– Что случилось?!
– Микула запнулся да факел в порох уронил. Гляди, посекло-то как горемычного, – стянув головной убор, прогудел один из мастеровых.
– Ладно, хоть скоро. Аж и пикнуть не успел.
– У, черт! – выругался преподаватель. Мало того что человека потерял, так еще и остатки пороха, выделенного князем на стрельбы, взорвались. А тут еще и дробинами чугунными, рядом с которыми бочонок разорвавшийся хранили, народ поранило. Не серьезно, конечно, дымный все-таки порох, но все равно – худо. А еще худо, что у князя теперь надо было новую порцию выпрашивать. Заместо взорвавшегося. В общем, поматерившись, строго-настрого запретил впредь картечь с порохом держать, а сам, не обращая внимания на разглядывающего место взрыва Милована, направился к князю.
Вот только Дмитрия Ивановича просьба эта в восторг не привела. Едва услыхав о том, что пришельцу еще пороха хотя бы половина пуда на стрельбы потребуется, так и помрачнел.
– Ты, Никола, вещи хоть ладные глаголишь да творишь, да все одно знай меру, – нахохлившись, отвечал он пожилому человеку. – Пороху нынче и так – кот наплакал, а ты пожечь и тот желаешь!
– Да не пожечь, Дмитрий Иванович! – засуетился в ответ тот. – Кто же почем зря пулять дозволит-то?! Для дела все! Пусть бы бомбардиры пристрелялись хоть да поняли, что да как. А то, не дай Бог, своих же и положат!
– Ты, Никола, воздух зазря не сотрясай, – спокойно отвечал князь. – Я тебе и не отказал еще, а ты уже – за свое. Тут мне верней серчать, что пороху так и не увидал, или не прав я? Сколь ждать еще от наук твоих толку? Пока только жжешь почем зря да с Киприаном, – внезапно насупившись, помрачнел правитель, – дела темные вершишь.
– Помилуй, Дмитрий Иванович! – обомлел Булыцкий. – Какие дела? Ему от меня бумага, как тебе порох потребна!
– Ну, гляди у меня, – все также насупившись, продолжал правитель. – Владыка хоть и от Бога человек, а все одно и его иной раз в грех тянет, или забыл уже, а?
– Помню, – мрачно отозвался преподаватель.
– Порох на что опять переводить собрался? На что сдался он тебе? – уже без агрессии, а скорее, устало поинтересовался Донской.
– Ты, князь, и меня пойми, – учитель, также успокоившись, поспешил дать обратную. – Я-то за что сейчас речь держу? Душ чтобы православных в осаде если сохранить поболе. Вон ворог пока у стен, расстреливать да раны сеять, да так, чтобы ни один заряд попусту не ушел. А для того пристреляться бомбардирам надобно хоть чуть.
– А как мы у стен чужих? – метнув горящий взгляд, живо поинтересовался князь.
– А какая разница-то? Мы у стен, так камнями да ядрами стены – в щепу, – разгорячившись, он разошелся, да так, что Великий князь Московский не смог сдержаться да улыбнулся. Впрочем, пенсионер за суетою своей и не заметил того. – Я тебе еще в первые встречи говаривал: росичи завсегда волею, удалью да духом самим ворогов переламывать будут! А к удали той – диковины, да навыки, да орудия грозные, так и никто поперек ничего не посмеет.
– Будь по-твоему, Никола, – кивнул в ответ Дмитрий Донской. – Не чугунки бы твои, так и отказал бы! Шибко хорошо идут и в соседние княжества, и в земли заморские. Получишь ты пороху. Но и спрошу я с тебя за него! Ох, как спрошу!
– Благодарю тебя, князь, – склонился перед правителем пожилой человек, мысленно проклиная вновь невесть с чего зазвеневшую в башке мелодию пресловутой «Самары-городка».
В общем, князь поверил Николе и дал «добро» на испытания да три недели сроку, две из которых уже истекли. Впрочем, в этот раз пенсионеру переживать было не о чем: недалеко от домны, укрытые от посторонних глаз, были собраны три горки. Одна – из камней, канатами туго обтянутыми, другая – из десятка вымученных за все время ядер, третья – со зловещими мешочками, туго набитыми чугунными фрагментами. И все – для учений, на которых будущим бомбардирам должно было осваивать премудрости дела артиллерийского.
У горки с мешочками маялся Милован, который, едва завидев товарища, поспешил поприветствовать Булыцкого.
– И что, Никола, – завидев товарища, поспешил поинтересоваться бывший лихой, – говорят, супротив диковин твоих никаким кольчугам не устоять. Верно ли это?
– Верно, – усмехнувшись, отвечал трудовик.
– И что? Эти, ты сказывал, в твоем грядущем смерть сеять будут? – кивнув на ядра, осторожно поинтересовался бородач.
– Эти? Нет. В грядущем ядра такие смехом покажутся. Да и не забивай голову. Все одно, ни мне, ни тебе до грядущего того не дотянуть.
– И что, чугуном всех? – не унимался Милован.
– Выходит, так.
– А как мешок твой порохом начинить? – кивнув в сторону горки с картечью, осторожно поинтересовался бывший лихой.
– Ствол разорвет, – о чем-то своем думая, рассеянно отвечал учитель. – Да всех, кто рядом, покалечит. Кого – огнем, кого – черепками, а кого и оглушит. Порохом, оно, вишь, разнесет все по сторонам.
– Так выходит, – продолжал бывший лихой, – из пушки не можно… А ведь, – взяв один из мешков в руки, задумчиво проговорил муж, и так и сяк прикидывая вес и прилаживая мешочек в ладони, – и так закинуть… Разнесет – раз. В темя такая угодит, так и уже – беда! Два. И ворогу – страх. Три.
– Можно, – не подумавший о таком применении своего изделия, согласился учитель.
– А ежели замешкал? Ежели в руках такая?..
– Тогда – беда. Да и нечего мешкать.
– Добрые вещички выходят, – усмехнулся Милован.
– Стволы бы кованые так выходили, – проворчал в ответ пенсионер. – Хоть тресни, а не выходят ручные пищали.
– Выйдет, Никола! Выйдет! – горячо принялся убеждать бывший лихой.
Удовлетворив свое любопытство, Милован оставил Булыцкого в покое, а тот, проверив да поспрошав у мастеровых, что да как, довольный направился к огородам, где хозяйничал Ждан.
Здоровый клок земли был отдан под опыты гостя из грядущего, и тот уже вовсю принялся экспериментировать, вспоминая теорию трехпольного земледелия, попутно занимаясь доступной на его уровне селекцией и разведением невиданных ранее культур. Верный Ждан, прибившийся еще в Троицком монастыре, быстро овладев новыми для себя умениями, теперь уже и других мало-помалу поучать начинал. Ковыряясь в земле, он с важным видом что-то там разъяснял сбившимся вокруг смердам. И хоть те слушали поучения юного землепашца, видно было, что скучают они.
– Вот вы, – не замечая или же не считая необходимым реагировать на кислые мины слушателей, – зерна какие земле-матери отдаете? Малые или великие?
– Малые, вестимо, – загудели в ответ те.
– А вот и дадоны! – оскалившись, с вызовом отвечал тот.
– Ты со словесами-то!!! Бока намнем и не поглядим, что неуклюж!
– А вот дадоны! – упрямо повторил парень.
Николай Сергеевич, подошедши поближе, принялся наблюдать за происходящим, готовый в любой момент броситься на помощь. Уж больно вызывающе вел себя молодой человек.
– Слабое семя и дитя худое породит! – подняв кверху палец, юный землепашец нравоучительно повторил слова Булыцкого. – Как мелкую сошку земле отдашь, так то же и соберешь. Как сильное семя взрастить надумаешь, так и урожай добрый будет!
– А жрать чего? Шелухой, что ли, давиться? – отвечал коренастый крестьянин.
– А ты годок и подавись! Ничего худого с тобою и не сделается. А потом уже и шелухи той не станет! Забудешь как и выглядит! – Булыцкий мысленно поаплодировал товарищу, настолько преданному ему, что даже и не видя результатов такой селекции, уже был готов доказывать другим ее преимущества.
– Так ты сначала сделай! Дай пшеницы крупной!
– Так и сделаю! А как сделаю, так кукиш вам, а не зерно, Фомы Неверующие! – дерзко прикрикнул тот. Мужики ответили недовольным гулом, но разойтись не решились. А потому так и остались стоять группой, лишь от нечего делать время от времени поправляя головные уборы. Рядом, повиснув на черенке лопаты и изо всех сил пытаясь не заснуть, торчал и Матвейка.
– Все, шабаш, мужики! Айда по домам! – прикрикнул пенсионер.
– Так ведь не закончили еще, Никола, – оторвался от занятия своего Ждан. – Начали же только!
– Ступайте, ступайте, – раздраженно отвечал тот, разгоняя мужиков. – Толку, если все как с-под палки! Все одно зевают, что челюсти, глядишь, своротят. А ты чего?! – тут же прикрикнул он на Матвейку. – Спать удумал?
– Уморился, – тупо глядя перед собой, отвечал тот.
– Поди! Еще раз увижу – ухи повыворачиваю!
Парнишка медленно, словно затекший, потащился прочь.
– Так что, зря все, выходит? Начать не успели, а уже заканчивай! Не будет так толку. А почему все? Да потому, что тут либо все владеют, либо… – окликнул Николая Сергеевича Ждан.