И Валентин снова принялся свистеть. Он свистел и свистел, пока не израсходовал все травинки до единой.
— Что с тобой, Валентин? — прошептала вдруг Лоттхен. — Ты побледнел. Тебе нездоровится?
— Разрешите мне ответить на ваш вопрос, — произнёс профессор Ответман. — Ему стало дурно! Он переутомился! Ему необходимо поспать хотя бы час.
— Кто же ему мешает? Пусть спит, — сказала фрау Хап. — Теперь у нас есть всё, о чём мы мечтали… Мы так рады…
И она стала выволакивать свои сокровища на лестничную площадку.
— Да, ждать удачи больше не было сил! — воскликнул господин Хап, тяжело дыша. Одной рукой он тащил картину, а другой — плотно набитую дорожную сумку. — Зато теперь мы счастливы!..
— А почему они теперь счастливы? — спросил племянник фрау Сундук.
— Разреши мне ответить на твой простой вопрос, милый Генрих, — сказал профессор Ответман. — Видишь ли, они вовсе не счастливы. Им это только кажется.
Что приключилось с фрау Эзенбек и её внучками на Гороховой улице
— Странно, — сказала фрау Эзенбек. — А ведь я думала, что сон продолжается.
— Эти небесно-голубые качели, быть может, вовсе не качели, а самолёт, но я никогда не видела самолёта с шёлковой бахромой.
Людмила чихнула и сказала:
— Мне бы хотелось проснуться и пойти домой.
Фрау Эзенбек сняла свою широкополую шляпу и улыбнулась.
— Глубокоуважаемая фрейлейн Людмила, — сказала она, — мы ведь дома. Мы находимся в пансионе Эзенбек на Гороховой улице, дом семнадцать. Только вот попали мы на чердак.
— То-то мне это место сразу показалось знакомым, — прошептала Варвара. — Но когда сидишь на качелях, всё выглядит совсем иначе, чем когда развешиваешь бельё.
— К сожалению, два дня тому назад с внутренней стороны двери сломалась ручка, и нам сейчас отсюда не выйти, — сказала фрау Эзенбек. — Придется ждать, пока дедушка не спохватится и не выпустит нас отсюда.
— Вот хорошо! — воскликнули в один голос Людмила и Варвара.
Было решено заняться чем-нибудь интересным.
— Пожалуй, мы начнём с «Неважного ящика», — предложила фрау Эзенбек. — Я уже давно в нём не рылась.
В этот ящик складывалось всё, что постояльцы пансиона забывали или оставляли, уезжая. Там соседствовали самые неожиданные предметы.
— Сейчас вы увидите много забавного, — сказала фрау Эзенбек. — Больше всего здесь зонтиков, перчаток и рваных носков. Никто никогда не обращался к нам за этими вещами, их никто никогда не искал. Выходит, что для людей все эти вещи неважные. Вот мы их и прячем сюда, в «Неважный ящик» — так мы его прозвали с дедом.
— Когда забывают зонтик, это ещё можно понять, — сказала Варвара. — Но как здесь могли оказаться леопардовая шкура, картина, написанная маслом, и серебряные подсвечники? Кто разъезжает с такими вещами? Или вот с этим чучелом кукушки?
— А что ты скажешь про оленьи рога? А про рыцарский меч? — спросила Людмила. — Глядите, а вот и люстра!
— Смешно! — сказала фрау Эзенбек. — Взгляните на этот странный диплом. Видно, хозяйке надоело возить его с собой. — Фрау Эзенбек развернула бумажную трубочку и прочла: — «Настоящим удостоверяется, что фрейлейн Сусанне Матисон присуждена первая премия за то, что съела на конкурсе „Кто кого переест“ пять тарелок макарон и семьдесят три фрикадельки».
— Давайте подсчитаем, сколько здесь зеркал. Смотрите, девятнадцать! А вот восемь забытых фотографий, хотя на них такие хорошие надписи. По-моему, это очень грустно…
— Зато как приятно, что кто-то забыл сачок, — сказала фрау Эзенбек. — Теперь им уже не будет поймана ни одна бабочка.
Потом они стали разбирать ящик со всякой старой одеждой.
— Веселиться так веселиться! — сказала бабушка. — Давайте устроим маскарад. Я хочу одеться матросом.
— Отлично! — сказала Людмила. — Я — пастухом.
— А я — гадалкой, — решила Варвара.
Фрау Эзенбек не могла сдержать смех.
— Вот дедушка удивится, когда откроет дверь!
— Как гадалка, я должна вам сказать, что дедушка не скоро нас хватится. Боюсь, нам придётся очень долго и громко петь, прежде чем он догадается заглянуть на чердак, чтобы выяснить, кто это там поёт.
Новый визит Хапов к фрау Сундук
В то время как фрау Эзенбек и её внучки, веселясь от души, наряжались в маскарадные костюмы, супруги Хапы озабоченно бродили по комнате, где были сложены все высвистанные вещи.
— Валерьянка мне не помогла, — жаловалась фрау Хап. — Сердце колотится, вот-вот выскочит! В висках стучит. Руки дрожат. В горле пересохло…
— Я себя чувствую не лучше, — перебил её господин Хап. — Должно быть, мы так волнуемся потому, что боимся, не забыли ли в этой спешке какого-нибудь важного желания.
— Например, я не попросила фен, чтобы сушить волосы. И светящийся глобус, и китайскую шкатулку!
— А я упустил из виду, что нужен проигрыватель и спиннинг, — со вздохом признался господин Хап. — Давай попробуем, может быть, мы сами сумеем высвистеть себе всё, что нам не хватает.
И Хапы решили, не откладывая дела в долгий ящик, попробовать свои силы в искусстве высвистывания. Господин Хап принёс из садика пучок травы. Потом каждый из них зажал по травинке между пальцами, точь-в-точь как это делал Валентин, и они стали дуть. Они дули, свистели, но ничего не высвистели. Ни спиннинга, ни глобуса, ни китайской шкатулочки.
— Ничего у нас не выйдет, — сказал господин Хап. — Давай-ка лучше сходим ещё раз к фрау Сундук. Не отказываться же от вещей, если их можно получить.
Перед дверью фрау Сундук фрау Хап дёрнула своего мужа за рукав:
— Теперь я знаю, почему у меня так бьётся сердце, почему стучит в висках и дрожат руки. Я боюсь воров. Можешь себе представить, что они сделают, как только узнают про наши сокровища?
— Они нас тут же ограбят!.. Или, во всяком случае, попытаются ограбить… Мы должны что-то срочно предпринять.
— Собака!.. Нам необходима злая, кусачая собака.
— Этого мало. Надо прибить к окнам железные решётки.
— И врезать в двери новые замки.
В этот момент фрау Сундук подошла к кухонному окну.
— Боже мой! Опять Хапы! Я ведь им, кажется, уже объяснила, что иметь больше трёх желаний опасно и что к добру это не приведёт.
Валентин дремал на диване. Он открыл глаза и спросил:
— Я кому-нибудь нужен? Профессор Ответман кивнул:
— Хапы хотят, чтобы вы им ещё кое-что высвистели. Они не могут обойтись без фена, без светящегося глобуса, без спиннинга…
— Позвольте, — перебила его фрау Сундук, — мне всё это тоже просто необходимо!
Профессор Ответман протёр свои очки.
— Боясь грабителей, Хапы хотят ещё получить злую кусачую собаку, решётки на окна и новые замки на дверях.
— И мне вы тоже должны всё это высвистеть! — энергично сказала фрау Сундук. — Только мне нужна такая злая собака, чтобы она кусала чужих, а меня не трогала.
Валентин зевнул и встал.
— Я и не надеялся, что буду иметь в Люкенбрюке такой успех. Просто бешеный успех! Верно, профессор?
— Ведь я — ваша выдумка, Валентин, — сказал профессор Ответман. — Не будь я вашей выдумкой, я задал бы вам такую трёпку, что вы бы и своих не узнали. Но, к сожалению, я должен только отвечать на вопросы. Так вот, нет у вас никакого успеха. Ни малейшего.
Фрау Сундук нервно заморгала глазами и сказала своему племяннику:
— А тебе, Генрих, пора идти домой… И уведи с собой профессора Ответмана. Пусть он живёт у вас. Человек, которому не правится моя новая прическа, не может оставаться у меня в доме.
Генрих послушно протянул профессору руку, но при этом хмуро глядел в пол.
— Тётя Ирмгард, — сказал он наконец, — ты же знаешь, какая у нас маленькая квартира. Там негде поставить кровать для господина профессора Ответмана. Господину профессору Ответману пришлось бы всю ночь просидеть на стуле или прилечь на корзинку для грязного белья.
Валентин вдруг почему-то вспомнил весёлую бабушку и её двух внучек, которых он вместе с качелями отсвистел в дои семнадцать на Гороховой улице. «Надеюсь, они благополучно добрались, — подумал он. — Да, кстати, фрау Эзенбек, кажется, упоминала что-то о гостинице или пансионе». Валентин решил послать господина профессора по этому адресу. Там ему уж наверняка не придётся сворачиваться калачиком на корзинке для грязного белья. Приветливая старая хозяйка найдёт, где его уложить.
— Достань мне травинку, — сказал он Лоттхен, — и, пожалуйста, поскорее!
Лоттхен с тревогой посмотрела на него:
— Какой у тебя странный голос, словно ком в горле. И глаза блестят. Неужели ты простудился?
— Обойдётся, — ответил Валентин. — Только вот зря я не переоделся, когда промок. — Он осторожно провёл языком по губам. — У меня, кажется, выскочила лихорадка. Ой, ведь теперь я, наверно, не смогу свистеть!
— Какой у тебя странный голос, словно ком в горле. И глаза блестят. Неужели ты простудился?
— Обойдётся, — ответил Валентин. — Только вот зря я не переоделся, когда промок. — Он осторожно провёл языком по губам. — У меня, кажется, выскочила лихорадка. Ой, ведь теперь я, наверно, не смогу свистеть!
— Бедный Валентин, мне тебя так жалко… — ласково сказала Лоттхен. — Сейчас тебе принесут целую кучу травы.
— Несомненно! — Это слово произнёс господин Хап, бесшумно открывая дверь в кухню. — Мы принесли вам огромный великолепный букет из свежих трав. И пусть фрау Сундук не беспокоится — вся эта трава из нашего сада.
Валентин покашлял и сказал:
— Прекрасно, благодарю вас.
И стал свистеть. Прежде всего он отсвистел профессора Ответмана на Гороховую улицу. Затем безропотно высвистел всё, что заказали Хапы. И так как фрау Сундук немедленно требовала для себя то же самое, Валентин высвистывал все дважды. По злой кусачей собаке — Хапам и фрау Сундук. Потом решётки на окна и по новому замку на входные двери в оба дома. И всё остальное тоже.
— На рыбалку я, правда, не хожу, — сказала фрау Сундук, когда у неё в руках оказался спиннинг, — но будет несправедливо, если Хапы получат спиннинг, а я — нет.
Племянник Генрих спустился в палисадник и долго гладил злую кусачую собаку, а потом в задумчивости побрёл домой.
— Мне кажется, профессор Ответман прав, — пробормотал он вдруг. — Никто из них не стал счастливым, им только кажется, что они счастливы.
Как господин Эзенбек знакомится с господином Ответманом
Господин Эзенбек взглянул на часы и вздохнул.
Он не понимал, что могло так задержать его жену и внучек. Ведь они пошли в аптеку купить бумажные носовые платки и на обратном пути немножко погулять.
Часовая стрелка медленно двигалась по кругу.
Солнце скрылось за крышами домов, сгущались голубоватые сумерки. Из сада повеяло вечерней прохладой. Господину Эзенбеку стало холодно, и он закрыл окно.
Пора было подумать об ужине. Господин Эзенбек поставил на плиту кастрюлю с картошкой и стал резать капусту. Он любил стряпать и всегда очень охотно помогал жене на кухне, но сейчас с каждой минутой лицо его становилось всё мрачнее.
— Только бы с ними ничего не случилось, — шептал он, — только бы они вернулись домой целы и невредимы!
И вдруг он услышал негромкое пение. Господин Эзенбек кинулся к двери, но голоса громче не зазвучали. Тогда он распахнул окно, но и это не помогло. Он прижался ухом к камину, и ему показалось, что пение стало слышнее. Господин Эзенбек решил, что это поют постояльцы в каком-то дальнем номере.
«Как тоскливо поют наша жильцы! — подумал он печально и снова взглянул на стенные часы. — Нет, больше ждать я не в силах! Если через пять минут они не вернутся, я позвоню в полицию».
Прошло пять минут. Господин Эзенбек снял резиновый фартук, повесил его на гвоздь и побежал звонить в полицию. У телефонного аппарата, который стоял в столовой, он увидел какого-то незнакомого бородатого человека.
— Добрый день, — приветствовал его господин Эзенбек. — Простите меня, но мне нужно срочно позвонить. Жена и внучки до сих пор не вернулись домой, и я очень волнуюсь. Ума не приложу, где они так задержались. Кто знает, что с ними могло случиться!
— Я знаю, — сказал профессор Ответман. — Они заперты на чердаке и ждут, чтобы вы их оттуда выпустили.
— Неужели? — обрадованно воскликнул господин Эзенбек. — А откуда вы знаете?
Профессор Ответман погладил бородку и объяснил:
— Видите ли, отвечать на вопросы моя профессия.
— Какая великолепная профессия! — восхитился господин Эзенбек. — Благодарю! Благодарю вас от всего сердца. Если вам негде переночевать, то я предложу вам нашу самую лучшую комнату. С окнами на восход.
Он горячо потряс руку профессору и со всех ног кинулся к чердачной лестнице.
— А мы уже совсем охрипли, — сказала фрау Эзенбек, когда он, тяжело дыша, распахнул чердачную дверь. — Какое счастье, что ты всё-таки нас нашёл!
— Представляешь, дедушка, мы участвовали в настоящем фильме ужасов! — крикнула Людмила. — Сперва мы качались на голубых качелях на Городской площади перед памятником господина Бобржинского, а потом почему-то на этих же качелях перенеслись в чей-то палисадник, и вдруг оказалось, что мы, не слезая с этих качелей, находимся в чужой кухне. Можешь себе это представить?
— С трудом, — сказал господин Эзенбек. — Со мной таких вещей никогда не случалось.
— Не успели мы оглядеться в этой кухне, как какой-то молодой человек засвистел в травинку, и — раз! — мы очутились здесь, на нашем чердаке, — продолжала Варвара. — Ты можешь себе это представить, дедушка?
— С трудом, — повторил господин Эзенбек. — А почему вы в маскарадных костюмах? Правда, всё это уже не имеет значения, — главное, что вы все трое здесь, что вы веселы и здоровы! Вы даже себе представить не можете, как я волновался! Ведь я же вас так люблю. Всех троих, мои дорогие девочки!
Фрау Эзенбек, Людмила и Варвара кинулись к дедушке и обняли его с трёх сторон. А фрау Эзенбек нежно шепнула ему на ухо:
— Ну вот, теперь всё хорошо. Мы опять вместе, волноваться нечего. Мы никогда больше не пойдём покупать бумажные носовые платки в аптеку фрау Паульсон. Я тебе это обещаю.
— Спасибо, — сказал господин Эзенбек и украдкой смахнул слезу. — А теперь скорее идёмте в столовую, я вас познакомлю с нашим новым, очень приятным гостем.
Большие волнения из-за маленькой лихорадки на губе
Валентин пальцем ощупывал свою губу.
— Я чувствую, она растёт, Лоттхен. Ну скажи, разве это не беда?
— Это ужасно, — согласилась Лоттхен. — Но теперь ты сможешь хоть немножко передохнуть. Ведь ты уже исполнил все их желания.
— Напрасно вы так думаете, — заявил господин Хап. — Мне в голову пришло ещё кое-что, и поверьте, весьма важное.
Он стоял уже в дверях, на плече он держал торшер, в левой руке — проигрыватель, а в правой — спиннинг.
— Вы знаете, у нас теперь есть билеты на кругосветное путешествие. Пока мы будем отсутствовать, надо ещё усилить охрану нашего дома. Так вот, высвистите нам электросирену на крышу, господин Свистун, да поскорее, а то ваша лихорадка всё растёт.
Фрау Сундук только всплеснула руками.
— Вы крадёте у меня на лету все мои лучшие идеи, господин Хап! — возмутилась она. — Мне тоже необходима такая же электросирена на крышу, и тоже срочно.
Валентин стиснул руками лоб и устало откинулся на подушки.
— Мне дурно… — простонал он. — Прошу вас: если вы ссоритесь, то выйдите в коридор. Я не могу этого слышать…
— Если мы и ссоримся, то исключительно по вашей вине, — сказал господин Хап. — Как только вы нам высвистите сирены на крышу, мы тут же перестанем браниться.
— Учтите, что начать вы должны с меня. Вы просто обязаны заняться прежде всего мной! — требовала фрау Сундук. — Ведь вы пили у меня утром кофе.
— Будьте добры, фрау Сундук, заварите мне липового чая, — сказал Валентин, кашляя. — Мне просто необходима чашка липового чая с мёдом и лимоном.
— Вы только и думаете, что о своём здоровье! — возмутилась фрау Сундук и в гневе раздула ноздри. — Лихорадка у вас на губе не такая уж большая, вы пока ещё можете высвистеть мне сирену. Повторяю: вы обязаны выполнять мои желания в первую очередь. У Хапов вы не устраивали наводнения, у них на кухне не стояли качели с чужими людьми!
— Ладно, ладно, попробую, — устало проговорил Валентин.
— Учтите, что от нашей сирены вам тоже не отвертеться! — с металлом в голосе сказал господин Хап. — Мы вам, конечно, сочувствуем, но жить без сирены не можем.
Валентин лежал, не в силах пошевелиться, лежал и думал: «Профессор прав, я не добился никакого успеха. Хвастаться мне нечем: с каждой минутой эти люди становятся всё более жадными. Только и всего».
— Мы требуем сирены! Мы требуем сирены! — выкрикивали господин Хап и фрау Сундук, не сводя с Валентина гневных глаз.
Лоттхен положила ему руку на голову.
— Ох, боюсь, фрау Сундук не станет поить тебя липовым чаем. Она так возмущена! Высвисти-ка себе сам чашку чая.
— Си-ре-ну, си-ре-ну! — грозно скандировали господин Хап и фрау Сундук.
— Оставь, Лоттхен, — прошептал Валентин.
— Тогда отсвисти нас отсюда, — шёпотом попросила Лоттхен. — И лучше всего прямо в Рингельсбрун.
— Наши сирены! Наши сирены! — гремели голоса над самым ухом Валентина. — Мы не можем жить без сирены… Мы не будем знать ни минуты покоя!..
— Пожалуй, ты права, милая моя Лоттхен, — шёпотом ответил Валентин. — Но у меня сегодня просто нет сил, чтобы отсвистеть нас отсюда, понимаешь? Меня хватит только на одну глупость: я исполню желания фрау Сундук и господина Хапа, чтобы они оставили меня наконец в покое.