– Я жду, сэр.
Сиддонс отчаянно посмотрел вверх на скамью и вдруг выпалил:
– Если вы прочтете письмо, милорд, которое леди Баррингтон адресовала вам, это поможет вам решить, отдавала ли она полный отчет своим действиям.
– Письмо? – удивленно спросил судья. – Я ничего не знаю о письме. Его определенно не было в предоставленных суду материалах дела. Вы что-нибудь знаете о письме, сэр Катберт?
– Впервые слышу, милорд. Я в таком же неведении, как и вы.
– Это оттого, – пролепетал Сиддонс, – что его передали мне только сегодня утром. У меня даже не было времени предупредить о его существовании мистера Тодда.
– Да о чем вы, право? – недоумевал судья.
Взгляды каждого сфокусировались на Сиддонсе, который достал конверт из внутреннего кармана и держал его на вытянутой руке так, словно тот был объят пламенем.
– Этот конверт мне передали сегодня утром, милорд.
– Кто передал, Сиддонс? – спросил судья.
– Мистер Гарри Клифтон. Он сказал мне, что получил его от леди Баррингтон за несколько часов до ее смерти.
– Вы вскрывали конверт, мистер Сиддонс?
– Нет, сэр, не вскрывал. Он адресован председательствующему судье, то есть вам.
– Понятно, – сказал судья. – Мистер Тодд и сэр Катберт, не будете ли вы так добры проследовать ко мне в кабинет?
– Какое странное дело, джентльмены, – сказал судья, положив невскрытый конверт на стол перед двумя адвокатами. – В сложившихся обстоятельствах, признаюсь, я пока не уверен, каким будет план действий.
– Мы оба, – сказал мистер Тодд, – могли бы выдвинуть убедительный аргумент: письмо нужно рассматривать как недопустимое доказательство.
– Согласен, – сказал сэр Катберт. – Но, откровенно говоря, один бес, что так, что эдак. Поскольку, если вы не откроете конверт сейчас, письмо все равно найдет свой путь в суд, и, какая бы сторона ни проиграла это дело, она, несомненно, будет иметь основания для апелляции.
– Боюсь, что не исключен и такой вариант, – сказал судья. – Если вы оба согласитесь, то, возможно, будет целесообразно вам, Саймон, вызвать мистера Клифтона в качестве свидетеля под присягой и посмотреть, сможем ли мы пролить хоть немного света на то, каким образом к нему попал конверт в первую очередь. Как вы полагаете, Катберт?
– Не возражаю.
– Хорошо. Тем не менее позвольте заверить вас, – продолжил судья, – что я не вскрою конверта, пока мы не услышим показаний мистера Клифтона, и сделаю это лишь после вашего обоюдного одобрения. А вскрывать его я обязуюсь только в присутствии всех, кто может быть затронут последствиями этих действий.
14
– Вызывается мистер Гарри Клифтон.
Эмма крепко сжала руку Гарри. Он поднялся с места и спокойно проследовал к свидетельской кафедре. Как только он принес присягу, судья подался телом вперед и сказал:
– Мистер Клифтон, я намерен задать вам несколько вопросов. Когда я закончу, если опытные адвокаты захотят уточнить некоторые моменты, они будут вольны сделать это. Могу я подтвердить для протокола, что вы приходитесь мужем Эмме Клифтон и зятем мисс Грэйс Баррингтон, двух ответчиц по этому делу?
– Совершенно верно, сэр, а еще шурином сэру Джайлзу Баррингтону, моему старинному и самому близкому другу.
– Можете ли вы рассказать суду о ваших взаимоотношениях с леди Баррингтон?
– Мне было двенадцать, когда я впервые познакомился с ней на чаепитии по случаю празднования дня рождения Джайлза, так что знаю ее почти двадцать лет.
– Это не ответ на мой вопрос, – надавил судья.
– Я считал Элизабет дорогим и близким другом и скорблю из-за ее безвременной кончины так же глубоко, как все здесь присутствующие. Она была поистине выдающейся женщиной, и, если бы родилась на поколение позже, правление «Пароходства Баррингтонов» не искало бы за пределами круга семьи нового председателя правления, когда ее муж умер.
– Благодарю вас. А теперь я хотел бы спросить вас о конверте, – судья поднял руку с конвертом и показал его всем, – и каким образом он попал к вам.
– Почти каждый вечер я ездил навещать Элизабет в больнице. Последний мой визит состоялся, как выяснилось, в последний вечер ее жизни.
– Вы с ней были одни?
– Да, сэр. Ее дочь Грэйс ушла как раз передо мной.
– Пожалуйста, расскажите суду, что произошло.
– Элизабет сказала мне, что днем к ней приходил ее стряпчий мистер Сиддонс и она подписала новое завещание.
– Мы говорим о вечере вторника двадцать шестого июля?
– Да, сэр, за несколько часов до смерти Элизабет.
– Можете ли вы сообщить суду, что еще произошло во время вашего визита?
– Она удивила меня тем, что достала из-под своей подушки запечатанный конверт, который передала мне на хранение.
– Она объяснила, почему дает его вам?
– Нет, сказала только, что, если Джайлз опротестует ее новое завещание, я должен буду передать письмо судье, назначенному председательствовать на слушании дела.
– Какие-нибудь еще инструкции она вам дала?
– Еще она велела мне не вскрывать конверт и не сообщать Джайлзу или моей жене о его существовании.
– А если сэр Джайлз не опротестует завещание?
– В этом случае она попросила уничтожить конверт, с тем же условием не говорить никому о том, что он когда-либо существовал.
– То есть вы понятия не имеете, что в этом конверте, мистер Клифтон? – Судья вновь поднял конверт.
– Ни малейшего.
– А мы якобы должны в это поверить, – заметила Вирджиния достаточно громко, чтобы все услышали.
– «Все чудесатее и чудесатее», – проговорил судья, проигнорировав, что его прервали. – У меня к вам больше нет вопросов, мистер Клифтон. Мистер Тодд?
– Спасибо, милорд. – Мистер Тодд поднялся с места. – Вы сказали его светлости, мистер Клифтон, что леди Баррингтон сообщила вам, будто написала новое завещание. На звала ли она вам причину, почему она так сделала?
– Я ни капли не сомневаюсь в том, что Элизабет любила своего сына, но она призналась мне о своих опасениях: если он женится на этой ужасной женщине леди Вирджинии…
– Милорд, – вскочил сэр Катберт, – это показание с чужих слов и неприемлемо для рассмотрения по существу.
– Согласен. Оно будет вычеркнуто из протокола.
– Но, милорд, – вмешался мистер Тодд, – тот факт, что леди Баррингтон завещала свою сиамскую кошку Клеопатру леди Вирджинии, наоборот, наводит на мысль…
– Вы уже высказали свое мнение, мистер Тодд, – остановил его судья. – Сэр Катберт, у вас есть вопросы к этому свидетелю?
– Только один, милорд. – Сэр Катберт взглянул прямо на Гарри. – Были ли вы бенефициаром предыдущего завещания?
– Нет, сэр, не был.
– У меня больше нет вопросов к мистеру Клифтону, милорд. Но я буду просить суд о небольшой отсрочке и, прежде чем вы решите, должно ли быть вскрыто это письмо или нет, позволить мне вызвать одного свидетеля.
– Что вы имеете в виду, сэр Катберт? – спросил судья.
– Речь о человеке, который имеет шанс потерять больше всего в случае, если вы примете решение не в его пользу, а именно – о сэре Джайлзе Баррингтоне.
– У меня возражений нет, при условии, что мистер Тодд согласен.
– Только за, – ответил Тодд, понимая, что отказом ничего не добьется.
Джайлз медленно прошел к свидетельской кафедре и присягнул, словно предстал перед палатой представителей. Сэр Катберт обратился к нему с приветливой улыбкой:
– Для протокола, будьте добры, назовите, пожалуйста, свое имя и род занятий.
– Сэр Джайлз Баррингтон, член парламента от бристольских судоверфей.
– Когда в последний раз вы виделись со своей матерью? – спросил сэр Катберт.
Судья улыбнулся.
– Я навещал ее утром в день ее смерти.
– Упоминала ли она тот факт, что изменила свое завещание?
– Ни словом.
– Значит, когда вы ушли от нее, у вас осталось ощущение, что существует единственное завещание, то самое, что вы с ней обсуждали во всех деталях более года назад?
– Откровенно говоря, сэр Катберт, мысль о завещании матери в тот момент занимала меня меньше всего.
– Безусловно. Но я должен спросить, в каком состоянии здоровья вы нашли свою мать в то утро.
– Она была очень слаба. За тот час, что я провел у нее, мы едва обменялись парой слов.
– Значит, для вас было сюрпризом то, что вскоре после вашего ухода она поставила свою подпись под сложным документом объемом тридцать три страницы.
– Я посчитал это непостижимым. Считаю и сейчас.
– Вы любили свою мать, сэр Джайлз?
– Я обожал ее. На ней держалась вся наша семья. Я жалею лишь об одном: будь она сейчас с нами, это прискорбное дело никогда бы не возникло.
– Благодарю вас, сэр Джайлз. Пожалуйста, оставайтесь там – возможно, сэр Тодд пожелает допросить вас.
– Боюсь, мне придется взять на себя излишний риск, – шепнул Тодд Сиддонсу, прежде чем встать и обратиться к свидетелю. – Сэр Джайлз, позвольте мне начать с вопроса к вам: не будете ли вы возражать, если его светлость вскроет конверт, адресованный ему?
– Конечно будет! – громко произнесла Вирджиния.
– У меня нет возражения против вскрытия конверта, – сказал Джайлз, оставив без внимания реплику жены. – Если письмо написано в день смерти моей матери, наверняка мы поймем из него, что она была способна подписать такой важный документ, как завещание. Если же письмо написано до двадцать шестого июля, важность его незначительна.
– Означают ли ваши слова, что вы принимаете объяснение мистера Клифтона тому, что имело место после того, как видели свою мать в последний раз?
– Нет, вовсе не означает, – громко проговорила Вирджиния.
– Мадам, не вмешивайтесь, пожалуйста, – сделал ей замечание судья, бросив сердитый взгляд. – Если вы будете впредь высказывать свое мнение с места, а не с трибуны свидетеля, у меня не останется другого выбора, кроме как удалить вас из зала суда. Вы ясно меня поняли?
Вирджиния склонила голову, что господин судья Кэмерон посчитал приблизительно тем, чего собирался добиться от этой своенравной дамы.
– Мистер Тодд, вы можете повторить свой вопрос.
– В этом нет нужды, милорд, – сказал Джайлз. – Если Гарри говорит, что мама вручила ему письмо в тот вечер, значит так оно и было.
– Спасибо, сэр Джайлз. У меня больше нет вопросов.
Судья попросил обоих адвокатов подняться:
– На основании свидетельства сэра Джайлза и при полном отсутствии возражений я намереваюсь вскрыть конверт.
Оба адвоката кивнули, понимая, что их возражения лишь дадут основание для апелляции. В любом случае ни один из них не верил, что найдется в стране судья, который не отмел бы любое возражение против вскрытия конверта.
Судья Кэмерон поднял конверт так, чтобы все в зале хорошо его видели. Затем вскрыл его и вытянул единственный листок бумаги, который положил на стол перед собой. Три раза прочитал его, прежде чем заговорил.
– Мистер Сиддонс, – произнес он наконец.
Стряпчий семьи Баррингтон нервно поднялся со своего места.
– Можете ли вы назвать дату и точное время смерти леди Баррингтон?
Сиддонс зашуршал бумагами, прежде чем отыскал нужный документ. Он поднял глаза на судью и сказал:
– Я могу подтвердить, сэр, что свидетельство о смерти было подписано в десять двадцать шесть пополудни во вторник двадцать шестого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года.
– Благодарю вас, мистер Сиддонс. Я удаляюсь в свой кабинет, чтобы обдумать смысл этой части доказательного материала. Заседание суда откладывается на полчаса.
– Мне показалось, это не похоже на письмо, – сказала Эмма, когда их маленькая группа, склонив друг к другу голову, собралась вместе. – Скорее на какой-то документ. Мистер Сиддонс, она что-нибудь еще подписывала в тот день?
Сиддонс покачал головой:
– В моем присутствии – ничего. Какие соображения, мистер Тодд?
– Очень тонкий листок. Возможно, вырезка из газеты, но с такого расстояния разглядеть было трудно.
– Джайлз, ты зачем разрешил судье вскрыть письмо? – шипела Вирджиния в другом углу зала суда.
– При сложившихся обстоятельствах, леди Вирджиния, выбора у вашего мужа не было, – пояснил сэр Катберт. – Хотя, уверен, если бы не это вмешательство в последний момент, дело можно было считать законченным.
– Чем, интересно, сейчас занят судья? – Эмме не удавалось скрыть свое волнение.
Гарри взял жену за руку:
– Не переживай ты так, скоро узнаем.
– Если решение вынесут не в нашу пользу, – не унималась Вирджиния, – сможем ли мы по-прежнему настаивать на том, что конверт – недопустимое доказательство?
– На этот вопрос я ответить не смогу, – сказал сэр Катберт, – пока не получу шанса изучить содержимое: ведь оно может также доказывать, что ваш муж прав в своем предположении, будто его мать была не в состоянии подписать важный правовой документ в течение последних часов жизни, а в этом случае уже противной стороне придется решать, подавать апелляцию или нет.
Обе партии так и продолжали перешептываться, склонив друг к другу голову: две группы в противоположных концах помещения, словно боксеры, в разных углах ринга ожидающие гонга к финальному раунду. В это время дверь позади спинки судейского кресла открылась и вошел судья.
Все в зале встали и поклонились; судья Кэмерон занял свое место в черном, с высокой спинкой кресле. Потом внимательно посмотрел на устремленные к нему в нетерпеливом ожидании лица:
– Только что я имел возможность изучить содержимое конверта. – (Никто не сводил глаз с судьи.) – Оно привлекло мой живой интерес. Оказывается, леди Баррингтон и меня объединяло хобби, хотя, признаюсь, она куда более искусный мастер, чем я, потому что двадцать шестого июля она разгадала кроссворд из «Таймса», оставив лишь одну строку пустой, что, я нисколько не сомневаюсь, сделала с целью обратить внимание на ее мысль. Причина, по которой я счел необходимым оставить вас, проста: мне надо было наведаться в библиотеку и взять номер «Таймса» за пятницу двадцать седьмое июля – день, следующий за тем, когда умерла леди Баррингтон. Я хотел проверить, сделала ли она ошибки в кроссворде предыдущего дня, а ошибок я не нашел, и узнать ответ на вопрос незаполненной строки. Сделав это, я теперь не сомневаюсь, что леди Баррингтон была не только способна подписать завещание, но также и полностью со знавала важность его содержания. В связи с изложенным я готов вынести судебное решение по этому делу.
Сэр Катберт проворно поднялся со своего места:
– Милорд, позвольте узнать, что это было за слово, которое помогло вам прийти к решению?
Судья Кэмерон опустил глаза на кроссворд:
– Двенадцать сверху, шесть и шесть: «Распространенные вредители, которых я путаю, когда нахожусь в здравом уме».
Сэр Катберт поклонился, и на лице Гарри засияла улыбка.
– Тем самым в деле «Баррингтон против Клифтон и Баррингтон» я выношу решение в пользу миссис Гарольд Клифтон и мисс Грэйс Баррингтон.
– Мы должны подать апелляцию, – дернула за рукав Джайлза Вирджиния, когда сэр Катберт и мистер Тодд замерли в низком поклоне.
– Апелляции не будет, – ответил Джайлз.
– Ты был жалок, – бросила Вирджиния, в гневе покидая зал суда.
– Но Гарри – мой старейший друг. – Джайлз устремился за ней.
– А я твоя жена, на случай, если вдруг забыл. – Вирджиния толкнула перед собой вращающуюся дверь и выбежала на Стрэнд.
– Но что же я мог поделать, если все так сложилось? – воскликнул он, догнав жену.
– Сражаться до последнего за принадлежащее нам по праву, как и обещал, – напомнила она ему и подняла руку, ловя такси.
– То есть ты полагаешь, судья не прав, решив, что моя мама в точности отдавала себе отчет в своих действиях?
– Если ты веришь в это, Джайлз, – Вирджиния повернулась к нему лицом, – значит у тебя такое же низкое мнение обо мне, какое было у нее.
Онемевший Джайлз застыл, а в этот момент подкатило такси. Вирджиния распахнула дверцу, забралась внутрь и опустила окно:
– Я несколько дней поживу у мамы. Если к моему возвращению не подашь апелляцию, рекомендую поискать совета стряпчего, специализирующегося на разводах.
15
Во входную дверь решительно постучали. Джайлз взглянул на часы – 19:20. Кто бы это мог быть? На ужин он никого не приглашал, и в парламент на заключительные речи собирался не раньше девяти. Вот второй стук, и он вспомнил, что сегодня у домработницы свободный вечер. Он положил вчерашний выпуск «Хансарда» на край стола, рывком поднялся с кресла и уже направлялся к коридору, когда постучали в третий раз.
– Уже иду! – крикнул Джайлз.
Он потянул на себя дверь, и перед ним возник тот, кого он никак не ожидал увидеть на пороге своего дома на Смит-сквер.
– Грэйс? – Он даже не попытался скрыть свое удивление.
– Ты не представляешь, какое это облегчение вдруг узнать, что ты все еще помнишь мое имя, – сказала его сестра, заходя внутрь.
Джайлз попытался придумать такое же резкое возражение, но, поскольку не виделся с сестрой со дня похорон матери, решил простить ей колючее приветствие. Он не поддерживал контактов ни с кем из родных с тех пор, как Вирджиния в ярости вышла из зала суда и умчалась на такси, оставив его одного на улице.
– Что привело тебя в Лондон, Грэйс? – спросил он довольно вяло, ведя сестру по коридору к гостиной.
– Ты привел. Если гора не идет к Магомету и так далее.
– Приготовить тебе что-нибудь выпить? – спросил он, продолжая гадать, зачем же она пришла, разве только…
– Спасибо, после этого жуткого поезда сухой херес не помешал бы.
Джайлз подошел к буфету и налил ей хереса, а себе – полбокала виски, все это время отчаянно пытаясь придумать, что сказать.
– У меня в десять голосование, – наконец проговорил он, передавая Грэйс напиток.
В присутствии своей младшей сестры Джайлз отчего-то всегда чувствовал себя озорным школьником, пойманным директором школы за курением.