Дюбуа повернулся к помощнику и приказал забрать у меня Нику. Парнишка, криво улыбаясь, направился к нам.
Дочка, при появлении колдуна мгновенно вернувшаяся на мамины руки, прижалась ко мне еще сильнее и враждебно смотрела на подошедшего Франсуа. Потом враждебность сменилась сомнением, брови девочки насупились, она не отрываясь вглядывалась в глаза парня.
Но когда тот попытался забрать ее у меня, Ника, прекратив игру в гляделки, закатила великолепнейший, образцово-показательный скандал.
Скажу одно – мое левое ухо, принявшее на себя основной удар, временно вышло из строя. Визжать дочка умеет, как никто другой.
Франсуа беспомощно оглянулся на хозяина, явно не зная, что делать с плотно прилипшим к матери, истошно орущим ребенком. Оторвать от меня Нику, не причинив ей при этом боли, было невозможно.
Мерзье перекосило, словно он отхлебнул крепленого винца, разлитого на Муходранском винзаводе.
– Ладно, женщина, – процедил он, жестом посылая незадачливого помощника куда подальше, – так и быть, оставайся со своей дочерью. Придется, похоже, переселить тебя к ней в комнату. – Молодец, доча, выполнила обещание! – А сейчас неси Нику в дом, начнем работу.
Спорить и тупо упираться сейчас глупо и бессмысленно. Можно потерять завоеванные позиции. Будем продвигаться вперед постепенно, кавалерийский наскок в данной ситуации не скачет.
Успокаивающе поглаживая дочкины кудряшки, я направилась вслед за Дюбуа. Но, поскольку колдун, торопившийся побыстрее начать затягивать ребенка в клоаку, в которой сидел сам, с ходу набрал повышенную скорость, в дом я вошла одна. Топот мерзье слышался где-то впереди.
– Анна!
Шепот прилетел из ниоткуда. Может, показалось? Кто может меня здесь звать по имени? Лешкино тело? Без приказа хозяина? Это вряд ли.
Я прислушалась – тишина (если не считать грохота Дюбуа).
Хотела было идти дальше, но вдруг заметила, что Ника смотрит куда-то в сторону. Там между входом в столовую и лестницей на второй этаж в небольшом закутке раскорячилась здоровенная пальма в кадке. Бедняжке Паскалю, видимо, не хватало родной растительности.
– Анна, идите сюда! – на довольно неплохом русском прошептала пальма.
Сердце подпрыгнуло и заплясало тарантеллу. Кто это?!
– Мама, быстрее, злой возвращается! – испуганно пискнула Ника.
Все-все, уже бегу к говорящей пальме.
За толстенным волосатым стволом которой прятался…
Франсуа?!
Глава 33
В целом это выглядело довольно забавно – темнокожий парнишка с развесистыми дредами на фоне лохматого пальмового ствола. Но восторгаться гармоничностью картины времени не было, раздраженные вопли мерзье приближались.
Франсуа, напряженно поглядывая в сторону лестницы, торопливо проговорил:
– Не оставляйте девочку наедине с ним ни секунды, любыми способами, как сможете. И не позволяйте ребенку смотреть в глаза Дюбуа. Девочка и сама это чувствует, но она пока слишком мала, чтобы противостоять бокору, да еще такому сильному, в одиночку. Помогите ей! И помните – вы не одни.
– Женщина! – истекающий злобой голос колдуна раздался совсем близко, он уже спускался по лестнице. – Ты где? Потерялась? Или пытаешься спрятаться? Запомни – от меня не спрячешься, я чувствую силу твоей дочери и найду ее где угодно.
Да сколько угодно! Поиграем в прятки, спасибо за подсказку. Надо убежать подальше от Франсуа, чтобы мерзье не почувствовал его.
Я бесшумно выскользнула из пальмового закутка, Ника облегчала мне передвижение, повиснув обезьяньим детенышем.
Пока грузный урод, топоча и чертыхаясь, спускался по лестнице, мы с дочкой успели проскользнуть в большой стенной шкаф, предназначенный для верхней одежды. Это даже и не шкаф был, а небольшая комнатушка-гардеробная, расположенная слева от входной двери. Разумеется, никакой верхней одежды в июльскую жару там не было. И до нашего появления единственным обитателем гардеробной была пустота.
Ну вот, а теперь образцово-показательно забьемся в самый дальний угол шкафа и изобразим инсталляцию «Испуг». Хотя на самом деле хотелось кружиться и приплясывать от радости – мы не одни, мы не одни!
– Женщина! – Дверь гардеробной распахнулась, явив нам раздраженную физиономию Дюбуа. – Давно пора смириться с неизбежным и покориться моей воле. Но одно меня радует – ты оказалась глупее, чем я думал. Это хорошо. Пошевеливайся!
Ладно, ладно, не вопи. Уже идем.
Мерзье привел нас в мансарду. Я не помню, что здесь должно было располагаться по проекту, но сейчас на меня мрачно смотрело логово черного колдуна. Как бы по-дурацки это ни звучало в начале двадцать первого века.
И вчера я ошиблась – кровавый ритуал проводился не в подвале, а именно здесь. Теперь понятно, почему мне показалось тогда, что действо происходит под открытым небом, – оно, небо, с ужасом заглядывало внутрь через мансардные окна.
О вчерашнем кошмаре напоминали только погасшие факелы, закрепленные вдоль стен, да деревянное возвышение с вырезанными на нем причудливыми знаками. Кажется, именно на нем я и лежала накануне.
Шест, торчавший посреди помещения, остался, а вот рисунки на полу, кровь – все это исчезло. Видимо, прислуга постаралась, выскоблила все вокруг до скрипа.
Июльское солнце, брезгливо поджимая лучи, пусть и без особого энтузиазма, но освещало логово довольно хорошо. Высветив при этом массу непонятных вещей – какие-то порошки в банках, засушенные летучие мыши, жабы и прочая нечисть, гроздьями развешанная по стенам, словно лук и чеснок у запасливой хозяйки. Пучки трав размером с банный веник на полках, и там же – что-то круглое, непонятное.
Очень даже понятное. Человеческий череп.
Ника вскрикнула и вжалась лицом в мое плечо. Мне тоже захотелось спрятаться, вот только негде. Нет, не из-за черепа, я не настолько впечатлительна.
Просто только сейчас я рассмотрела, что алтарь вовсе не пуст. На нем лежала, слегка приподняв голову, та самая гремучая тварь, которую я увидела под кроватью маленьких Салимов.
Наяву гадина выглядела еще отвратительней. И страшнее. Такой огромной змеюки в реальности я еще не видела.
Дюбуа заметил впечатление, которое произвела на нас его подружка, и ухмыльнулся:
– Страшно? Это хорошо. Послушней будете. Женщина, если ты не станешь мне мешать, твоя дочь очень скоро научится повелевать не только этой змеей, но и всеми ядовитыми тварями мира! – И тобой тоже? – Она сможет заставлять их делать то, что ей понадобится. И никто никогда не заподозрит ее в происшедшем. А потом, когда Ника подрастет, она поймет, что страх правит миром, и ей не надо уже будет ни перед кем отчитываться!
Ты кретин, Дюбуа, миром правит не страх, миром правит любовь. Во всех ее оттенках и проявлениях.
Я как-то сразу успокоилась, и дальнейшие пафосные страшилки колдуна до моего сознания достучаться не могли и надоедливыми мухами жужжали вокруг.
А вот Нике приходилось нелегко. Моя чувствительная малышка ощущала то, что мне было, к счастью, почти недоступно, – черную мощь, исходившую от Дюбуа. Здесь, в своих владениях, среди своих колдовских причиндалов мерзье словно увеличился в размерах. И если даже я чувствовала душную увеличивающуюся тяжесть, заполняющую пространство, что говорить о девочке! Она съеживалась все сильнее, сердечко бешено колотилось, пальчики, вцепившиеся в мои плечи, побелели от напряжения.
А увлекшийся мерзье уже почти кричал, брызжа слюной и размахивая руками. «Радужные» перспективы его тандема с моей дочерью, похоже, доводили урода до экстаза. Или… Впрочем, неважно. Все равно достал.
Я подошла (хотя, если честно, это было довольно трудно – меня словно кто-то отталкивал от колдуна) к изрыгавшему гнусности Дюбуа поближе и изо всех сил пнула его ногой. Туда, куда хотела, не попала, роста не хватило.
Но нужного эффекта достигла, милейший Паскаль прекратил затянувшийся спич и охнул, а змея на алтаре угрожающе затрясла своей погремушкой.
– Ты опять? – зашипел колдун, черной громадой нависнув над нами. – Я ведь предупреждал тебя – не смей ко мне прикасаться!
Ой-ой, напугали ежа голой попой! Сам же лишил меня возможности говорить, а теперь возмущается! Из твоей прочувствованной речи я поняла, насколько тебе нужна моя дочь, а ты, сволочь, давно сообразил, насколько я нужна дочери. Так что ничего хуже того, что уже со мной сотворил, ты не сделаешь. Пока.
Я бесстрашно посмотрела колдуну в глаза, затем показала на дрожащую малышку и нахмурилась.
Кем-кем, а дураком Дюбуа не был. Он наклонился поближе к девочке, вгляделся и досадливо прищелкнул языком. Потом недовольно пробурчал:
– Я понял, женщина. Что-то я сегодня перестарался, на твою дочь надо воздействовать постепенно. Но я слишком долго ждал этого момента, так много сил потрачено, поэтому и увлекся. Ладно, унеси ее, пусть отдохнет. Обед вам принесут в комнату. Но учти, вечером я за вами пришлю. Придете сюда, поняла? И не вздумай опять ерундой заниматься, не зли меня. Запомни, женщина, ты сейчас по краю бездны ходишь, одно неосторожное движение – и возврата больше не будет. Поняла? Я спрашиваю – поняла?
Пришлось кивнуть.
– Иди.
Уговаривать меня не надо, этот приказ я выполню с невиданным энтузиазмом. И дорогу я помню, провожать не стоит.
М-да, погорячилась. Я дорогу вниз помню, а вот какая из шести спален второго этажа Никина – не знаю. Меня ведь туда в прошлый раз в бутылке носили, а рассчитывать на память тела не стоит.
И ведь у дочки не спросишь, нечем. Значит, придется довериться инстинктам тушки. Я топталась перед рядом дверей, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения, похоже, испуганно прислушивались ко мне – когда хозяйка психовать начнет?
Вот прямо сейчас и начну, поскольку нету у меня больше нервной системы, кончилась. Остался бессистемный спутанный комок нервов.
Я собралась уже бесцеремонно вваливаться во все комнаты подряд, пока не найду нужную, но ближайшая дверь распахнулась, и из комнаты вышел Лешка. Вернее, его тело, но как же мне захотелось броситься к нему, уткнуться носом в уютную ямку между ключицами, и чтобы теплое кольцо сильных рук укрыло, защитило нас с дочерью от наползающего мрака! Я автоматически шагнула навстречу мужу, но, наткнувшись на пустоту глаз, опомнилась.
– Ты зачем Нику ко мне несешь? – недовольно проворчал «Лешка». – Ее комната там.
И он указал на дверь напротив. Хоть какая-то от тебя польза, чурбачок. Ты смотри, береги себя, будь аккуратнее, скоро хозяин вернется, ему не нужны такие «славные» ощущения, как у меня. А то я, чувствую, скоро свалюсь, если не перестану так нагружать больную ногу.
Ничего, сейчас отдохнем вместе с дочкой. Вот и ее комната.
Ну конечно, а чего ты хотела? Разумеется, здесь торчат все три няньки. И за каким, м-м-м, овощем Дюбуа нагнал к моей малышке столько прислуги? Надеялся, что три справятся лучше? Идиот.
Вскочившие при нашем появлении тетки с удивлением смотрели на меня. Затем одна из француженок что-то спросила. Я показала рукой на рот и покачала головой. Негритянка презрительно фыркнула и решительно протопала к нам. Что дальше? Попробуешь забрать Нику? Ты смотри, попробовала. Знаешь, я, конечно, не люблю женских драк, но не надо трогать моего ребенка. Я за это твоему хозяину напинала от души и на месте некоторых неповоротливых пончиков поостереглась бы руки тянуть, куда не просят.
Пончику хватило одного предупредительного пинка, чтобы сделать правильные выводы и откатиться подальше. Француженки и соваться не стали. Няньки растерянной кучкой столпились возле окна и оттуда наблюдали за нами.
Не люблю, конечно, когда на меня таращатся, ну да ладно, сейчас главное – Ника. Малышка совсем сомлела на моем плече, очередное столкновение с воинствующей тьмой вымотало ребенка до донышка. И она сейчас была особенно беззащитна перед Дюбуа, сил для сопротивления у ребенка не осталось. Но это, к счастью, чувствовала только я. Потому что по-прежнему ощущаю себя единым целым с дочкой и понимаю ее, как никто другой.
Я осторожно положила малышку на кровать. Резвившаяся час назад веселая загорелая девчушка снова напоминала воскового кукленка. Ничего, родная, мама теперь с тобой, а еще у нас есть помощник. Отдохни, зернышко, поспи, а я тебе песенку спою.
На этот раз я «пела» «За печкою поет сверчок», нежно поглаживая дрожащую дочку. Потом прилегла рядом и обняла ее. Дыхание Ники постепенно выравнивалось, сердечко замедляло сумасшедший бег, переходя на положенную ходьбу. Залитые чернотой глаза снова стали цветными, дочка смотрела на меня не отрываясь. Но вот сон осторожно подкрался к ней, потрогал мягкой лапой веки и медленно опустил их. Малышка уснула.
Теперь можно заняться и очисткой комнаты от посторонних предметов количеством три штуки. Предметы пробовали сопротивляться, на их счастье, молча. Но я в некоторых ситуациях необычайно настойчива, и меня не пугает применение довольно болезненных аргументов.
Злобно шипя, тетки все же предпочли не испытывать мое терпение и убрались. Небось к хозяину побегут, жаловаться. Вот пусть он им все и объяснит.
Глава 34
Ника проспала больше трех часов. Принесенный обед давным-давно остыл, мне трапезничать в одиночестве не хотелось. Конечно, самым разумным было бы присоединиться к дочке и отдохнуть, но побывавшее вне тела сознание категорически отказывалось теперь добровольно нырять в забытье.
Господа, можете меня поздравить! У меня, кажется, развилась редкая, просто-таки раритетная фобия – боязнь потери тела. Наблюдать за разнузданным поведением своей тушки, потеряв над собой контроль в прямом смысле слова, – такого и врагу не пожелаешь!
Нет, вру. Пожелаю. С удовольствием засадила бы мерзкую душонку Дюбуа в банку с прокисшими огурцами, а тело отправила чистить сортиры в частном секторе. И не с помощью ассенизаторской машины, а вручную, ведром и в бочку.
Ну не могу я подставлять неизбитую щеку, схлопотав увесистую оплеуху, не могу! Когда дело касается моей семьи, и речи не идет о всепрощении. Это вовсе не значит, что я готова преследовать обидчиков до конца дней своих, нет. Там, дальше, им один судья – Бог. Но покорной ослицей подставляться под удары, в то время как черный паук затягивает в свою липкую паутину мою дочь и моего мужа?! Нет уж, увольте.
Я с трудом удерживала себя от начала спасательной операции. Несмотря на вожжи разума, упорно рвалась к двери – бежать, искать, найти бутылку с Лешкиной душой. Многочасовое пребывание без хозяйки подействовало на мою тушку резко отрицательно – угомонить ее было довольно проблематично.
К дверям я себя все же не пустила, но и полежать рядом с дочерью, как того настоятельно требовала, периодически переходя на визг, моя больная нога, не получилось. Словно зайчик с супербатарейкой в попе, моталась я по комнате, составляя хитроумнейшие и вероломнейшие планы побега. Утомлять вас подробностями не буду, упомяну лишь, что в одном из планов фигурировали пылесос, набор пассатижей и боевой вертолет «Черная барракуда».
– Мама! – сонный возглас Ники прервал трансляцию сражения кучки ниндзя со мной во главе против колдуна. – Ты где?
Я подбежала к кровати, подхватила разоспавшегося ребеныша на руки и сделала «фр-р-р» в шейку. Дочка поежилась и звонко расхохоталась:
– Мамсик, не щекотись! Ой, а где противные тетьки? Ты их прогнала, да? Вот здорово, они мне совсем не нравились, они какие-то тухлые внутри.
Точнее не скажешь, от прислуги Дювалье действительно несло душевной тухлятиной.
Потом мы решили пообедать, пусть и запоздало. Сегодня у нас день остывшей пищи, ну и пусть. Зато в самой лучшей компании: ты, да я, да мы с тобой.
Ника, словно компенсируя мамину немоту, болтала почти безостановочно. Почти, потому что малышка проголодалась, а есть и разговаривать одновременно воспитанным девочкам нельзя.
Но ни разу, ни единым словом девочка не упомянула происшедшее в логове колдуна.
Ну вот, поели, теперь можно и погулять. И плевать нам на планы мерзье – пришлет он за нами, ха! Присылай. А я всех посылать буду.
Дочка явно не хотела передвигаться по дому самостоятельно, «наша» вилла пугала ребенка все больше. Когда я, взяв ее за ручку, направилась к двери, Ника быстренько забежала вперед и заканючила:
– Я хочу с тобой, я боюсь ножками!
Пришлось приподнять штанину и показать дочери туго забинтованную ногу. Судя по ощущениям, под повязкой притаился офигительный ушиб, периодически стреляющий очередями боли.
– Ой, мамочка! – Малышка присела на корточки и осторожно погладила бинт. – Тебе больно, да? Давай никуда не пойдем, теперь ты поспи, а я тебе спою. Иди, иди, ложись.
Вот оно, кудрявое слабое место, брешь в моей броне. Постоянно провоцирует маму на обильное слезоотделение, грозящее тотальным разнюниванием. А сейчас нельзя, никак нельзя.
Что немедленно подтвердил главный никак.
Дюбуа опять приперся за нами лично, никого присылать не стал. Видимо, мое буйное поведение убедило мерзье, что поручать своей тухлой прислуге столь сложное дело не стоит. В общем, погулять сегодня мы уже не успели. Впрочем, остается еще вечернее время.
– Женщина! – разумеется, душка Паскаль ввалился без стука. – Твоя дочь готова?
Это смотря к чему. Убежать отсюда – в любую секунду, а вот окунаться в гнилое болото зла мой ребенок не будет готов никогда.
Видно было, что Нике очень хочется снова оказаться на маминых надежных руках, только там ей было относительно спокойно рядом со злым дядькой. Но малышка запомнила мою забинтованную ногу и причинять маме новую боль не хотела. Она прижалась к моей здоровой ноге, плотно обхватила ее ручками и исподлобья смотрела на Дюбуа. Но недавнего ужаса в глазах ребенка больше не было.
Правда, когда злой дядька наклонился и протянул к ней свои лапищи, Ника не выдержала и, спрятав лицо, тоненько заскулила. Опередив мерзье, я подхватила дочь и прижала к груди. Ну почему у людей нет сумок, как у кенгуру? Сейчас спрятала бы туда ребенка и, освободив руки, приготовилась драться за него.