– Отведу на веревочке, – сообщила она. – У меня здесь чисто, не заметил, конечно?
Я вздохнул, сказал с мукой:
– Ладно, ты меня сломила… Бери меня, терзай, наслаждайся моей чистотой, невинностью и девственностью… Я лягу с краю?
– К стенке, – ответила она кровожадно. – Чтоб и не пытался сбежать! А пока дожевывай, не могу смотреть на грязную посуду, пока не вымою.
Глава 6
Мы не снимаем запреты, подумал я, поглядывая на нее искоса, мы их перемещаем. К примеру, раньше в сексе была масса запретов, в теперь сняты, зато появилась масса в других местах, где раньше не было.
Улицы переходили где угодно, полная свобода, как сейчас в сексе, потом появилась «зебра» для пешеходов, затем и по «зебре» нельзя, когда изволишь, а только по сигналу светофора… Работа усложнилась до невероятности, потому если ее нельзя упростить, то упрощаем в другом месте: хозяйка, к примеру, не готовит обед три-пять часов, как было раньше, а всего три-четыре минуты, а то и вовсе покупает готовое, но зато остается больше времени на микроскоп и рассекатор поврежденных ДНК.
Ингрид подготовлена так, как невозможно было бы не только сто лет назад, но даже в эпоху молодости ее родителей. Не только изощренные тренажеры, но и научно выверенная методика сделали ее тем, чем она сейчас является, однако все равно ежедневно и ежеминутно требует полной отдачи, работы до изнеможения.
И потому, мелькнула мысль, начинается еще одно расслоение в обществе, как на толстых и поджарых, так и на живущих в свое удовольствие, спустя рукава, и живущих на пределе усилий.
Я вот жил на пределе усилий в нейросеттинге, даже ночью ставлю опыты и рассчитываю, как переставить буквы в геноме, а она точно так же вкалывала на тренажерах, как накачивая мышцы, так и отрабатывая скорость и точность стрельбы по движущимся целям.
Она перехватила мой взгляд, поинтересовалась с насмешливым удивлением:
– Что, у меня тушь с ресниц потекла?
– Если бы, – сказал я, – был бы повод похихикать. А то совсем уж безукоризненная… А это недемократично и должно быть недопустимо в демократичном обществе. Остальные женщины могут подать в суд, ты нарочито выглядишь красивее и вообще элитнее, чем они, а это их унижает, нарушая равноправие.
Она нахмурилась, долго смотрела с подозрением, наконец пробормотала:
– Рубль дам, только скажи, где гадость замаскировал?
– Какую гадость? – спросил я чересчур искренне. – Я в самом деле восторгаюсь. Ты как выставочная…
– Лошадь?
– Ну почему лошадь, – сказал я с подчеркнутым негодованием, – почему лошадь? Просто выставочный экземпляр! Например, машины для убийства. Или образец для модели будущего киборга-полицейского!.. Что, тобой и повосторгаться нельзя?
– Нельзя, – отрезала она. – Другим можно, а тебе нельзя. У тебя все получается с ухмылочкой. Даже когда не ухмыляешься, я все равно вижу ее, такую наглую и превосходящую… есть такое слово? Не спорь! Если я сказала, значит, есть… Или так хочешь сказать, что снова жрать намылился? Сколько в тебя влезает?
– Потому что с тобой, – заверил я. – Когда я в лаборатории, то клюю по зернышку, как птичка. Мелкая такая, не то, что ты, страус. А с тобой и я малость оживотниваюсь. Или остраусливаюсь.
– Поняла, – сказала она, – ложимся или посмотрим, какие нити наши специалисты нащупают за это время? У тебя после еды кровь приливает к мозгу или к желудку?
Я пробормотал:
– А если соглашусь посмотреть, то это не будет расценено как…
– Не будет, – заверила она. – Иди к столу. Да не к обеденному!
– Извини, – сказал я виновато, – у меня все на обеденном. Включать комп умеешь? Ах да, ты говорила, вечно все забываю…
И тут же память ревниво напомнила, что ничего не забывает, все напротив, даже давно забытое вспомнила, даже такое, что очень бы хотелось забыть, у каждого из нас бывают позорные моменты, пусть даже в детстве, когда садились прилюдно задницей в лужу.
Но другие, что видели или присутствовали, могут не забыть, потому память и держит даже эти неприятные моменты, чтобы враг не приврал, не сказал, что сперва жопой, потом мордой, а затем еще и побарахтался.
На экране высветилась заставка, я быстро вошел в браузер и пошел листать страницы, Ингрид оглянулась в недоумении.
– Это ты?
– А что не так? – спросил я. – А-а-а, ну система управления жестами у тебя такая простая, совсем полицейская, что я сразу без проблем, как и положено мужчине и доминанту… В смысле, я и ее одоминантил. Я же ученый, мы с этими программами постоянно в любой позе. А когда обе руки заняты, то приходится и усилием мысли страницы переворачивать… нужно только, чтобы камера смотрела точно на лицо. Но можно и сбоку.
Она вздохнула.
– Вот бы так…
– А что мешает?
– Некогда осваивать, – пояснила она. – Это у вас работа не бей лежачего, а мы всегда, как муравьи, носимся, ловим таких как вы, вяжем, тащим…
– Бьем по почкам, – досказал я.
– Бывает, – согласилась она, – но чаще по ребрам. Так интереснее. Попробуй как-нибудь!
– Я уже подумываю, – сообщил я. – Ндравится мчаться с мигалкой!
Она смотрела не на меня, а в экран, но я все равно старался сидеть так, чтобы камера в самом деле глядела на меня, хотя, конечно, и без нее вижу больше, чем может поместиться в браузере. Вот даже в эту минуту доступны все чеки в магазинах, кинотеатрах, парках, кафе и ресторанах, билеты на самолет и поезда, все телефонные переговоры, эсэмэски и видео по скайпу, а также загруженные фотки из дропбокса, инстаграмма и прочих сервисов хранения. Облачные хранилища открыты все, пароли замечаю, но даже не взламываю, прохожу, как слон сквозь туман…
Вообще-то еще могу подслушивать разговоры по мобильнику или скайпу, глушить, перенаправлять и посылать эсэмэски… а также подделывать голоса.
– Сейчас в машинах везде джипиэс, – напомнил я, – а у каждого в смартфоне определитель местоположения, которое видят все друзья во всех соцсетях. Пароли там простейшие, мы можем видеть все, что видят они и… намного больше.
Она спросила настороженно:
– Насколько больше?
– Намного, – ответил я уклончиво, надеюсь, сочтет это просто похвальбой, все-таки перед женщинами все распускаем хвосты, а она женщина, уже оценил и убедился. – Плохо то, что в мире, где все становится открытым, хрен что найдешь из-за обилия всякой хрени.
Она подумала, сказала живо:
– А я вот читала про какого-то ученого, собирает все фотографии своих родителей, видео, документы, справки, дневники, записи в соцсетях, чтобы можно было из дэнэка восстановить его дедушку и бабушку, вписать им эти воспоминания.
Я посмотрел на нее в удивлении, потом отмахнулся.
– Вот и говорю, что в Сети обилие всякой хрени. Для самых тупых и этот сумасшедший кажется ученым.
– А что? – спросила она задиристо. – Не верите в такую научную возможность?
Я сдвинул плечами.
– При чем здесь возможность? Все это сделать в недалеком будущем будет нетрудно, вон сколько пробирок с дээнка хранится в КриоРусе, не считая тысяч замороженных тел, все ждут своего часа, но при чем здесь его дедушка и бабушка?..
– Но из их же дэнэка?
Я скривился.
– Это не кошечку восстановить! Там в самом деле можно верить, что эта она и есть. Вот кошечка издохла, а вот снова ожила… А человек если умер, то умер. Восстановленный по дээнка – это другой человек.
– Почему другой? Если ему вписать те старые видео, документы…
Я сказал терпеливо и медленно, все-таки разговариваю с женщиной, а с дурочками, особенно такими мускулистыми, нужно разговаривать отечески:
– Какие бы сведения ни напихать в восстановленное из дээнка существо – это будет другой человек. Пусть даже точная имитация умершего. Приятный обман для взрослого внука, смотрит на эту копию и представляет, что это его дед, но на самом деле он же и сам понимает, что это только копия, в которую вложили нужную информацию, но это не тот дедушка, на коленях которого он сидел!
Она вздохнула.
– Давай спать. А то еще подеремся.
Среди ночи звонок прозвучал резкий, мне сразу приснился сигнал воздушной тревоги, нарастающий вой падающих бомб. В страхе проснулся как раз в момент, когда Ингрид дотянулась через меня, придушив, как мышь, и сцапала испуганно взвизгнувший смартфон.
– На связи.
Голос в ответ прозвучал достаточно громко, чтобы я расслышал отчетливо, даже не будь связан с сетями так, как связан я:
– Ингрид, неприятности.
Она пробормотала все еще сонным голосом:
– Что… стряслось?
– Этот Герман, – ответил голос, я сразу же увидел того рослого полицейского, что приходил к нам в лабораторию в первый же день, – оказался крепким парнем.
– Что, – вскрикнула она. – Андрей, что случилось?
– Что, – вскрикнула она. – Андрей, что случилось?
Он ответил зло:
– Когда эту сволочь переводили в другую камеру, попросторнее, он сумел как-то освободиться!
Она охнула.
– Господи, как?
– Не знаю, – ответил он несчастным голосом. – Там простые полицейские, а он из спецназа. Даже в наручниках завладел табельным оружием и, тяжело ранив двух сотрудников полиции, скрылся быстро и довольно умело… Понимаю, ты за него больше не отвечаешь, это мы тут лоханулись, но… вдруг у тебя есть зацепки, где его искать?
Она скосила глаза в мою сторону, я кивком дал понять, что все слышу.
– Нет, – ответила она, – но поищем.
В голосе тут же проступила довольная нотка:
– Что, тот яйцеголовый с тобой?.. Кто бы подумал… отважный мужик. Всем отделением полиции поздравляем, хоть и не завидуем. Ингрид, ты спасешь все наши задницы, если вдруг где-то что-то… Мы твои должники! Только свистни, все тебя в жопу поцелуем на виду всего коллектива.
– До связи, – буркнула она и бросила мобильник на прикроватный столик.
– Еще бы минут десять поспать, – сказал я. – Это же самые сладкие мгновения! Нет, не пойду служить в полицию.
Она сказала сердито:
– Кто бы тебя еще взял!.. Но как этот гад сумел вырваться из участка? Совсем обленились на ловле карманников.
– Да и какая это ловля, – сказал я, – когда камеры все пишут, а вам нужно только найти этих простаков и предъявить запись?.. Дело не в том, как Герман вырвался, а как можно скрыться в нашем насквозь просматриваемом мире.
– Помогли, – ответила она зло.
– Именно. У тебя комп включен?
– Нет, – ответила она удивленно, – зачем? На ночь всегда выключаю.
– Есть еще такие люди? – изумился я. – У нас в Европе комп включают только один раз после покупки, а потом включен до его технической старости и отправки на пенсию в дом престарелых или детский сад… Ладно, делай завтрак, а я посмотрю.
Она крикнула вдогонку:
– У меня там сложный пароль!
Я отмахнулся.
– Не смеши. У простых юзеров сложных не бывает. А ты проще Васи Пупыркина.
Она выпрямилась и раздвинула плечи шире.
– В чем это?
– Делай завтрак, женщина, – сказал я властно, – а то будешь бита.
Она проворчала с угрозой:
– Я завтрак сделаю, а потом посмотрим, что ты накопаешь с моего компа…
– Он же у тебя подключен не только к инету, – напомнил я, – но и к вашему серваку. Так что не надо ля-ля.
– А ты сумеешь…
– Женщина, не смеши. Скажи еще, что полиционеры способны поставить сложный пароль! Вы в окошке для пароля так и пишете «пароль»…
Глава 7
Когда будем переходить в сингуляры, нужно серьезно поработать над тем, чем заменить удовольствие и даже наслаждение от поглощаемой пищи. Когда ешь, а еще лучше жрешь, то это такой комплекс счастья, никакая десятая симфония Бетховена не даст ничего подобного, как и созерцание шедевра «Бурлаки на Волге».
Для Ингрид это не проблема, для нее вообще в мире проблем мало, если не считать, что туфли жмут, а вот я всерьез задумался, что сделать нужно будет обязательно, чтобы не просто нажимать кнопочку с надписью «Счастье».
Она не выдержала, я еще жевал мясо, когда спросила с ехидцей:
– И что?
– Ага, – ответил я и пояснил: – Это синоним ну и да.
– Сделал, – уточнила она с недоверием, – то, что не смогла наша бригада спецов?
– Вы слишком профильные, – пояснил я.
– Это же хорошо?
– Конечно, – подтвердил я. – Но для профильных шаг влево, шаг вправо – уже недопустимо, а вот для меня допустимо все.
– Но-но, – сказала она строго, – не щупай меня так нагло даже взглядом. На мне пятна останутся! Тебе тоже не все допустимо.
– А что недопустимо? – спросил я с жадным интересом.
Она подумала, наморщила с усилием лоб, но тот не смог долго держать несвойственное ему усилие и через полсекунды снова стал мраморно гладким.
– Ну-ну, – подтолкнул я.
– Потом вспомню, – буркнула она наконец. – Сейчас голова другим занята, а не глупостями всякими. Глупости все, что не работа на благо страны и отечества!
– Потому, – закончил я, – мне проще. Заканчивай жрать, я вот уже почти управился, и поедем.
– Куда?
– Ловить Германа.
Она встрепенулась.
– Уже знаешь? Быть такого не может…
– По дороге узнаем, – заверил я. – Дай твой планшет… Как он у тебя открывается?.. Ух ты, никогда бы не подумал, хотя я человек вообще-то думающий, даже сапиенс… Точно для женщин делалось.
– Или женщиной, – сказала она победно.
Я покачал головой.
– Звучит сексуально-шовинистически, но в коллективе, что разрабатывал этот планшет, женщин не было.
– Ни одной?
– Ни одной, – заверил я. – Хочешь, выведу на экран имена всех конструкторов?.. Могу со справками, кто не женат, сколько зарабатывает…
– Делом займись, – прошипела она рассерженно, – а не демонстрируй свое иллюзорное превосходство самца-доминанта.
– Хорошо, – согласился я. – Рад, что переубеждать не надо. Тогда ты легче поверишь и в то, что твой подопечный сейчас находится совсем недалеко от нас.
– Мой подопечный ты, – прервала она.
– А Герман чей?
– Полицейского управления, – отрезала она. – Мы же его им преподнесли на блюдечке? Там приняли и поместили под охрану?
Я спросил с интересом:
– Здорово. Иду себе, играю автоматом, как хорошо ни в чем не быть мне виноватым, простым, совсем простым солдатом…
– Не перевирай, – сказала она сердито. – И не солдат я, а старший лейтенант. Почтение нужно иметь к званию, а ты как дикарь какой-то, никакого уважения… Конечно, мы сами отправимся за ними. Чувствую, нам везет больше.
– Да, – согласился я, – просто везет. Особенно мне.
Она посмотрела с подозрением в глазах, но я смотрел самыми честными глазами самца.
– Не знаю, – сказала она сердито, – на что ты разнамекался, но я знаю немало мужчин, которые сказали бы, что да, тебе повезло!
– Просто повезло? – переспросил я. – А я уж думал, это мои уникальные достоинства заслугой… что мы… вот-вот поймаем этих мерзавцев.
– Поймаем, – отрезала она таким тоном, словно это я с нею спорю, а она доказывает мне мою неправоту, – поехали!
Заслышав сирену, автомобили прижимались к обочине, а мы неслись, как противокорабельная торпеда, почти не касаясь колесами асфальта.
– Хорошо, – сказал я с удовольствием, – пожалуй, брошу все и пойду к вам в полицию.
– Ага, оценил!
– Как такое не оценить, – ответил я. – А если еще и дубинкой кого по ребрам на законном основании, так это вообще песня!.. Дашь отхреначить?
– Если только либерала, – сказала она.
– Идет, – сказал я. – Я их сам не терплю, хоть местами даже демократ, стыдно признаться в таких родимых пятнах…
– Фу, – сказала она, – как не стыдно? Лучше бы воздух испортил, чем о таком вслух в моем приличном обществе.
– Так я ж перевоспитываюсь, – сказал я поспешно. – Выдавливаю из себя демократа!.. Как можно быть демократом в наше суровое время всемирного щастя, когда все поют?
Она то ли дело поглядывала на экран навигатора, где я отметил нужное нам местечко.
– Как ты его вычислил?
– Метод больших данных, – ответил я значительно. – Это огромный массив, обрабатывается зачастую в фоновом режиме, если правильно настроить, но для этого нужно иметь не просто хорошо развитый мозг, но и солидную научную подготовку в близких областях, таких как нейробластия, криспохолдия или аксонодендрития…
Она помотала головой.
– Замолчи. Сейчас голова разболится от твоей заумной тарабарщины. Мне кажется, и слов таких не бывает.
Я указал взглядом на ее смартфон и смартвоч.
– А их названия помнишь?.. Теперь сверни вон на ту улочку.
Она посмотрела на экран навигатора, тот вычерчивает нашу дорогу зеленым, но ничего не сказала, мой метод обработки больших данных как-то работает и уже доказал, что угадывает пробки и ремонтные работы впереди на дороге даже раньше навигатора.
Автомобиль послушно свернул, улочка тесная, пришлось снизить скорость, но минут через пять я сказал скромно:
– Вон там стоянка. Это я так, как гражданин. А ты, как полицейский, можешь заехать на газон.
– На стоянке есть места, – ответила она.
– Лучше на газон, – попросил я.
Она посмотрела настороженно.
– На стоянке опасно?
– Нет, – ответил я. – На газон приятнее. После дождика твой танк такие колеи оставит! Приятно попортить. Я ради таких возможностей уже написал заявление о поступлении в полицию. Кому передать?
– Свинья, – сказала она. – Преступные наклонности налицо. Жаль, за это еще не сажают. Но не ликуй, на карандаш уже берут.