Андрей застыл, как столб, явно преувеличил свою роль в помощи Ингрид, один раз заглянул сюда и все, сейчас стоит, как памятник Пушкину на Тверской, излюбленное место для какающих голубей, что, как критики, выбирают мишень покрупнее.
Колесниченко сказал виновато:
– Ингрид, никто не может помешать нашей работе! Если этот ленивый скот не выключил передачу видео, ты бы видела, что ничего такого…
Она поморщилась.
– Заткнись. Что уже есть?
Я видел по его лицу, что ничего пока предъявить не может, кашлянул и сказал громко и с оптимизмом, выручая этих планктоников, в полиции планктон есть тоже, планктон бессмертен, как утверждают биологи, и я в этом убеждаюсь везде:
– Вообще-то не все так уж безнадежно.
Оба с надеждой повернулись ко мне. Колесниченко смотрит умоляюще, спасай, братан, а Ингрид спросила неумолимо:
– А что есть?
– Есть некий главный вор, – напомнил я, – который и украл эти двенадцать миллионов. А до этого спер восемь. Но ему понадобились помощники, которых нанимал инкогнито.
Она буркнула:
– Инкогнито сложно.
– Ничуть, – ответил я, – если он платил щедрый аванс. От них требовалось совсем ничего, как вот разбить окно в том доме. За такой пустяк он мог заплатить столько, что охотно выполнят и вторую часть задания.
Остальные слушали, притихшие, как мыши, а потом начали мало-помалу отъезжать к своим столам, а то и к чужим, только бы оказаться подальше от этой грозы. Даже Андрей отступил на шажок, но смотрит на Ингрид неотрывно, что-то жаждет сообщить или извиниться.
– Какую вторую? – потребовала она.
– Дело в том, – проговорил я медленно, – мне кажется, что был еще кто-то. Не считая разбившего окно. Байкеры и готы еще дрались, когда некто совсем уж неизвестный, пролез в разбитое для него окно, проник через пол в подземные коммуникации и вывел из строя на мгновение кабель, ведущий в наш корпус. Причем тут же восстановил, так что городским службам не пришлось посылать ремонтные бригады. Потому это и прошло незамеченным.
Она сказала хмуро:
– Он тоже получил заказ анонимно?
Я кивнул.
– Возможно, получил щедрый аванс. И обещание заплатить вдвое, если все будет сделано. А нужно, повторяю, было совсем пустяк: отсоединить кабель и тут же подключить его снова. Это как бы и не преступление, верно? Никто и нигде не заметит такую шалость.
Она сказала мрачно:
– Какие-то зацепки есть?
Я покачал головой.
– Допрашивайте пойманных, вдруг что-то вспомнят. Интонацию, голос, шум водопада, улицы… Вообще-то, копая насчет личности главного вора, прогнозирую повышенный интерес к лабораториям, где идут работы по проблемам бессмертия, а также к местным прогнозам, предположениям, путям развития, препятствиям, уточненным прогнозам… Не у всех, а именно замешанных. Эти нюансы нужно замечать и отлавливать. Вообще-то…
Она заметила мое колебание, сказала быстро:
– Ну-ну, телись!
– Мы еще не знаем, – сказал я медленно, – что за тип стоит за всем этим, но проявился небольшой мерцающий след… Слабенький, как будто фосфоресцирующая… прости за длинное слово, ты его и не выговоришь, но именно фосфоресцирующая медуза проплыла в густом тумане. Но крупная такая медуза.
– Что за след? – спросила она.
– Ее интересы как-то связаны с проблемой продления жизни. На мой взгляд непрофессионала. Интересы медузы, хотя он точно не медуза.
Она вскинула брови, взгляд стал непонимающим.
– А это при чем? Не все равно, где воровать? Деньги везде одинаковы. Или для тебя это новость?
Андрей тоже насторожился, подошел ближе.
– Я в деньгах вообще лох, – признался я. – У меня нет дяди-олигарха и даже дяди… что наверняка что-то записал на племянницу на случай, если придут отнимать. Хорошо так это записал, я не очень-то верю, что племянница не предупреждена… Я готов поверить в воров-универсалов, которым, как ты говоришь, все равно, где и у кого воровать. Но бритва Оккама требует отсечь ряд версий, чтобы оставить в живых самую правдоподобную.
Она дернулась.
– Ты с бритвой поосторожнее. Не люблю бандитские инструменты. Этот Оккам кто, известный вор?
– Очень известный, – подтвердил я. – В своих кругах. Наших. Правдоподобность требует, чтобы вор знал нашу систему грантов, время получения и распределения…
Она кивнула, а Андрей добавил быстро:
– А также систему охраны, контроля и пропусков?
– Видишь, – сказал я, – твой напарник схватывает быстро, а ты все раздумываешь, скоро яйцеголовой станешь. Под старость вообще огенералишься… Хотя да, до старости не доживешь.
Она спросила враждебно:
– Убьешь раньше?
– Сингулярность, – напомнил я. – Бессмертие, реверс к вечной молодости… Слушай, тут есть кофейный аппарат?
– Может, – ответила она с сарказмом, – тебе еще и бутербродик?
– Лучше два, – сказал я. – Если большие. Можешь и себе сразу взять, чтоб у меня не просила. Я жадный.
Она вздохнула и удалилась. Я сел за ее стол и принялся листать страницы в браузере, чтобы все видели, работаю, ищу в ее отсутствие, могут подтвердить, как ужасно стараюсь. Она вернулась через пару минут с двумя большими стаканами кофе и горкой печенья на блюдце.
– Бутерброды сейчас принесут, – сообщила она сухо. – Из кафе напротив. Обещают немедленно… Ешь пока печенье.
– Подожду бутеры.
– А почему сингулярность наступит раньше? – спросила она. – Что-то я о ней вообще не слышала, а от тебя так на каждом шагу. Вообще долдонишь о ней, как малограмотный попугай, что больше трех слов не запомнил.
Я взял кофе, но прежде чем сделать глоток, сказал с ноткой превосходства:
– Помимо наших расчетов, что не с потолка, заметны следы еще одной ювелирной операции, что идет в мировом масштабе… Я имею в виду операции помимо беспрецедентных мер по снижению рождаемости. Сейчас идет мощное убаюкивание населения слухами, что новый мир наступит не скоро. Сегодня в печати распространяется очередной прогноз ученых насчет того, что через сто тысяч лет у людей окончательно отомрет мизинец, а большой палец станет еще крупнее.
Она спросила скептически:
– Как у лошадей?
Я отпил полстакана, мой организм принял кофе с такой жадностью, что оно впиталось еще в глотке, не добравшись до желудка.
На пороге показался парнишка в красной шапочке посыльного, с корзинкой в руке. Ингрид помахала ему рукой. Он подбежал, вопросительно посмотрел на меня.
– Бутерброды вам?
– Мне, красная шапочка, – ответил я, – а у тебя в корзине еще и пирожки? Это для моей девушки.
Глава 11
Он пугливо посмотрел на мою могучую спутницу, как-то язык не поворачивается назвать ее девушкой, девушка – это что-то тургеневское, а не разбивающее десяток кирпичей ребром ладони, Ингрид, похоже, так переломит и железнодорожную шпалу.
– Три бутерброда, – доложил он, – и пять пирожков.
Ингрид расплатилась, я поблагодарил кивком и ухватил тот бутерброд, который показался крупнее. Ингрид, как мне показалось, взглянула одобрительно, женщины вообще-то любят, когда мужчины едят, как полицейские.
– Да, – согласился я, – тот же принцип прогнозирования. Или планы ряда правительств по развитию добычи нефти на сто лет вперед, хотя нам с вами понятно, что уже лет через десять практически весь мир перейдет на возобновляемую энергию. Бери пирожки!
Она взяла пирожок, что к ней ближе, показывая воспитание, буркнула:
– А мне вот совсем непонятно. Даже через десять лет? Да сейчас где-то в Саудовской Аравии, где лето круглый год и безоблачное небо, такое можно… но и то там качают нефть и для себя!
Я прожевал первую половину бутерброда, кое-как сумел выдавить из себя полузадушенное:
– Ух ты, оно еще и говорить умеет!.. Да нет уж, у вас, мисс Кромешница, устарелые и даже устаревшие сведения. Сейчас даже в северных странах где-то один-два процента энергии уже с возобновляемых, а про солнечную Калифорнию и говорить нечего… Но ты права, задача поставлена, и она решается. Люди не должны знать, что эпоха сингулярности гораздо ближе, чем о ней думают. В этой беспрецедентной гонке главное успеть обогнать конкурентов и не дать основной массе населения вмешаться, требуя и свою долю.
Полицейские уже потеряли нить моих рассуждений, а с нею и какой-либо интерес, расползлись по своим местам за столами, а кое-кто вообще ушел из отдела то ли покурить, то ли от грозного начальства.
Андрей, судя по его лицу, потерял нить, как ни старался следовать по ней, и тоже ушел к своим мелким бытовым кражам и скучным дракам в семье и между соседями по лестничной площадке.
Ингрид сухо поинтересовалась:
– Какая здесь наша роль? На чьей мы стороне?.. Справедливости или…
Я доел бутерброд и немедленно взялся за второй.
Андрей, судя по его лицу, потерял нить, как ни старался следовать по ней, и тоже ушел к своим мелким бытовым кражам и скучным дракам в семье и между соседями по лестничной площадке.
Ингрид сухо поинтересовалась:
– Какая здесь наша роль? На чьей мы стороне?.. Справедливости или…
Я доел бутерброд и немедленно взялся за второй.
– Смотря что понимать под справедливостью. Я тоже вслух и достаточно громко поддерживаю лозунг «Бессмертие – для всех!», но прекрасно понимаю, что получат его сперва самые богатые, могущественные, как и сами ученые, что понятно. Всех нельзя снабдить одновременно даже таблетками аспирина, а что говорить о бессмертии?
Ее лицо отвердело, глаза стали темными, словно там уже собралась гроза, готовая разразиться громами и молниями.
Я на миг проникся ее состоянием, это она сейчас представила, как стремительно будет шириться пропасть между простыми людьми и теми, кто может позволить себе заплатить за бессмертие.
– Это ты к чему? – поинтересовалась она наконец. – Как нам это поможет в нашем полицейском расследовании?
– Прости, – сказал я виновато, – что постоянно ухожу в сторону. Но я ученый, а не силовик, у нас мышление зачастую хаотичное, так легче натыкаться на новые идеи.
– Я думала, – заметила она, – ученые – это логика.
– Это потом, – ответил я. – Когда нащупан путь. Потом со ступеньки на ступеньку, не пропуская ни одной… А пока вот так. Если примитивно прошерстить тех, кто хотел бы продлить жизнь, то увидим… увидим… да, увидим, что таких людей чудовищно мало. Для полиции это хорошо, для науки плохо. Все по старой привычке исповедуют мнение, что жизнь нам недорога. Из-за пары добавочных лет нормальный человек не станет отказываться от свиного окорока, водки и крепких сигар… Но если предложить бессмертие?
Она молча и аккуратно ела пирожки, я пожирал бутерброды, даже стыдно, что не могу остановиться, но организм в самом деле выздоравливает, ремонтируется, требует добавочный строительный материал, вот-вот и бицепсы начнут расти.
– Второе, – сказал я, – украдено именно у нас. Почему? Мы не самая легкая добыча. Проще украсть у тех, кто торгует бананами на рынке. Там тоже суммы немалые.
– Если оптом, – согласилась она. – А почему украли именно у вас?
– Есть предположение, – ответил я.
– Давай!
– Мы серьезные конкуренты Антиэйджингу, – объяснил я. – Кто-то убивает двух зайцев. И деньги спер, и придержал нас.
Она поморщилась.
– Я бы предпочла более серьезную зацепку.
– А я бы предпочел, – сказал я ей в тон, – чтобы кто-то арестовал в эту минуту мерзавцев, и я мог бы вернуться к работе.
Она вздохнула.
– Ты прав, попробуем тянуть и за эту ниточку. Но очень осторожно, чтобы не оборвалась. А ваш отдел в самом деле конкурент Антиэйджингу?
– Еще какой, – заверил я. – У них годовая прибыль в семьсот миллиардов долларов. Семьсот миллиардов, Клара!.. Прости, Ингрид, хотя в некотором роде ты Клара. А если наша лаборатория создаст средство, что в самом деле продлевает жизнь, то они с того дня не получат и цента.
Она пробормотала:
– Семьсот миллионов? За такие деньги захватывают целые страны…
– Миллиардов, – поправил я. – Семьсот миллиардов! Ага, дошло, вижу по лицу. Знаешь, а оно у тебя выразительное. Как у актрисы. Ну, такой, особой… Для характерных ролей.
Она оборвала:
– Ближе к делу!
– Что, – сказал я, – начинаешь понимать, что и ученые, хоть и не совсем такие ценные кадры, как полиция, но тоже имеют право на существование?.. В общем, мне кажется, как только доем этот бутерброд… не смотри такими глазами, все равно съем!.. нам стоит посетить фармакологическую группу Лоуренс Вивальди…
– Что там?
– Создают средства, – пояснил я, – продления жизни. Сейчас это самый модный тренд.
Она спросила с недоверием:
– И что… такие средства существуют?
Я сдвинул плечами.
– Как сказать.
– Так и скажи!
– Проверено только на бактериях, – сказал я, – на червях, на мухах и мышах. Червям жизнь удлинили в сорок раз, мухам в двадцать, мышам в четыре раза. Но это вовсе не значит, что человеку можно удлинить даже вдвое. Или вообще удлинить. Человек как бы не совсем мышь.
– А на человеке, – спросила она, – опыт что показал?
Я снова сдвинул плечами.
– Во-первых, это запрещено…
Она фыркнула.
– Ну да, у нас такие все законопослушные!
– Во-вторых, – ответил я, – это не средство против насморка. Как проверить? Как, по-твоему, убедиться, что действует?.. Нужно взять тысячу человек, разделить пополам, одним давать лекарство, а другим пустышки. А потом посмотреть, кто-то из принимавших лекарство прожил ли хотя бы лет сто пятьдесят… Черви живут три дня, там проверить просто. Даже мыши живут два года, тоже все понятно. А как поставить опыт на человеке, если он и без лекарств может прожить сто и больше лет?
Она помрачнела.
– Понятно… Значит, все на вере?
– Да, – ответил я невесело. – Вполне возможно, что какое-то из запатентованных средств, что уже продаются на рынке, в самом деле продлевают жизнь. Какие-то, может быть, продлевают очень сильно!.. Но мы не узнаем, пока не появятся долгожители, которые побьют все рекорды.
Она зябко повела плечами.
– Очень уж мне такое не нравится.
– Добро пожаловать в мир хай-тека, – сказал я, – и высоких биотехнологий.
– Издеваешься? – спросила она. – Вам там самим хоть понятно что-то в этом вашем мире?.. Ладно, поедем выяснять. Как я понимаю, жуликов там хватает?
– Своих хватает, – согласился я, – а еще подтянулись и всякие разные.
– Зачуяли?
– Да, – подтвердил я. – Прибыли зашкаливают, а безнаказанность полная! Уголовный кодекс не то чтобы совсем уж спит, но… как бы сказать вежливо, у нас период князя Игоря кончился, начинается ускорение.
Глава 12
После кофе я взбодрился так, что надо сдерживаться, а то еще заору, как пещерный житель или попробую кувыркнуться, чего никогда не умел, прямо посреди полицейского участка.
Уже несколько лет не чувствовал себя таким бодрым и полным сил. Ингрид что-то заметила, поглядывает настороженно. То ли моя бледная немощь наливается здоровым полицейским румянцем, то ли глаза блестят, как при виде взятки, но если дикая мощь просто распирает, то могут и другие хоть как-то да уловить эту странность.
– Надо чаще тебя кормить, – заметила она с ноткой колебания в голосе. – Хотя уж и не знаю, как это еще чаще.
– Могу есть всего один раз в день, – согласился я. – Но с утра до вечера.
– А ночью?
– Можно и ночью, – согласился я. – Человек создан для холодильника. Поехали?
– Если ты закончил жрать…
– Я не закончил, – возразил я. – С чего бы я стал заканчивать с таким увлекательным делом?.. Странная ты. Поехали! Чем ты так усердно занимаешься?
Она взглянула искоса и даже сделала невольное движение, пытаясь заслонить экран.
– Да так, – ответила она нехотя, – проверяю тут всяких… нейродегенератов.
Я поморщился.
– Слово какое скверное. Сама придумала?.. Мне кажется, философско-мировоззренческая база преступления не совсем определена.
– Что-что?
– Не знаю, – сказал я, – можно ли это назвать новым видом преступности… но кое-что новое, как мне кажется, есть.
– Что? – повторила она грубо.
– К примеру, – сказал я, – вот эта таинственность хищения. Похоже, вы впервые столкнулись с тем, что похищенное тут же не выплыло где-то еще. Как происходит обычно.
Она буркнула:
– И что?
– Возможно, – сказал я, – это и есть новое слово в преступлениях. Я говорю о сфере, в которой сам работаю.
– Антиэйджинг?
– Да, – согласился я. – Как первый шажок. Первый – затормозить старение, второй – остановить… Собственно, второй можно условно назвать достижением бессмертия. Хотя это еще не бессмертие, а только постоянное продление жизни с помощью то ли медикаментов, то ли какой иной для вас непонятной хрени… но кто доживет до этого уровня, тот доживет и до момента, когда человеку просто сделают прививку бессмертия раз и навсегда.
Она смотрела на меня исподлобья.
– Ничего не поняла! При чем тут хищение двенадцати миллионов и… ваше гребаное бессмертие?
– Объясняю на пальцах, – сказал я мирно, но с чувством ясно показываемого превосходства, нечего ей тыкать мне в глаза своим пистолетоношением и дубинкой на поясе, – бессмертие пока что недостижимо. Это ясно?
– Это известно, – буркнула она. – Дальше!
– Второе, – сказал я, – когда бессмертие будет наконец-то достигнуто, – кто его получит первым?
Она посмотрела на меня с недоумением.
– Наверное… испытуемые?.. Добровольцы? Или приговоренные к смертной казни… им все равно терять нечего!