С такой же скрупулезностью мой экскурсовод говорил обо всем, начиная с экологически чистых материалов мебели и заканчивая характеристиками кухонной техники.
Особенно мне понравился его рассказ в лаборатории, когда я спросил, чем они тут занимаются. Эксперименты, говорит, ставим разные. Третьего дня, например, бомжей с вокзалов привезли, накормили и усадили за парты с нужным учебником. Так они у нас через полчаса уже квадратные уравнения щелкали, через час – тригонометрические неравенства. Потом, правда, лабораторию целый день пришлось отмывать и проветривать.
Мне представили всех сотрудников института, которые были на работе. Имя, фамилия, специализация. Игорь старался как мог. Радушная улыбка не сходила с его гладковыбритого лица.
Мы расстались в операционном зале.
– Наверное, я вам уже надоел, – сказал Игорь. – Не смею больше мешать. Весь институт в вашем распоряжении. Гуляйте, осматривайтесь, фотографируйте, не стесняйтесь задавать вопросы. Если что – я у себя. Не прощаюсь.
Он покинул операционный зал, а я, глубоко вдохнув, начал делать свое «грязное» дело: отвлекать сотрудников института от работы, задавая каверзные вопросы и бесцеремонно тыкая пальцем в формулы на экране. Поговорил с каждым (точнее, с каждой) и сел на диванчик поразмыслить.
Чем дальше, тем интереснее.
Я попал в уникальный институт. Это факт. Но ощущение аттракциона не покидало. Подкоркой чувствовал, что меня разводят. Причем виртуозно. Так не бывает, чтобы начальник объекта уходил, оставляя репортера с карт-бланшем. Обычно начальники предпочитают «сопровождать» и дышат в затылок. Просьба о самостоятельном передвижении многих заставляет нервничать. А тут и дела никому до меня нет. «Оно и к лучшему. Одной проблемой меньше». Ходи, смотри, фотографируй, спрашивай. Дождешься начальника – хорошо, не дождешься – тоже не велика беда.
Сотрудники института – отдельная песня. Мужиков двое: Семен Михайлович да Игорь Васильев, девушек – двенадцать. Все либо аспирантки, либо вчерашние аспирантки. Все красавицы и умницы. Глаза разбегаются. Только и думаешь, какую бы на ужин пригласил, если б зарплата побольше была. Дресс-код отсутствует. Свитеры и джинсы органично соседствуют за круглым столом с платьями и деловыми костюмами.
Бутафорией здесь не пахло.
Есть много способов освоить бюджетные деньги под предлогом науки. В «Сколково» и «Роснано» это сделали масштабно и агрессивно. Но такие лакомые кусочки – только для своих, любимых. Люди, далекие от Кремля и местных губернаторов, действуют проще и нежнее. Можно выпросить целевое финансирование под заведомо фантастический проект. Можно, не забывая про откаты, приобрести дорогущие компьютеры и мониторы, можно купить для каждой машины лицензионный софт, можно обставить институт экологически чистой мебелью, проявляя заботу о сотрудниках, можно сделать из института шкатулочку, посадить в нее сговорчивых аспиранток, одетых проститутками, и пусть они целыми днями маникюром занимаются да кофе с коньячком организовывают. Запудрить мозги журналистам – не проблема. На журфаках математику не учат.
«Шкатулочка» для своих у Семена Михайловича получилась замечательная. Это я понял во время экскурсии. Уж больно все здесь гладенько да уютненько. На институт ни разу не похоже. Кто бывал в российских НИИ, тот меня поймет. Картинка вырисовывалась классическая. Семен Михайлович перед пенсией сорганизовал себе теплое местечко, в котором и глазам приятно, и кошелек не похудеет.
Но все оказалось не так просто.
Картинка поплыла, когда мне представили сотрудниц в операционном зале. Да, все красавицы как на подбор, но одеты прилично: ни одной юбки выше колена, ни одного глубокого выреза.
Дальше – больше.
Хотя на каждой машине стоял лицензионный Scientific Word, девушки предпочитали бесплатную программу TeX и ориентировались в ней как рыба в воде. А это дорогого стоит. Верстать в TeXе не каждый ученый сможет. Формулы на экранах не были абракадаброй. Девушки прекрасно в них разбирались. Грамотно читали, могли ответить на любой вопрос по каждой переменной. Я специально включал «дурачка» и спрашивал очевидные вещи. Мне, как дурачку, и объясняли. Спокойно, терпеливо, с дружеской улыбкой.
Ткнул в монитор Ольги Гавриловой и спросил, что у нее рядом с круглыми скобками треугольная делает. С подвохом спросил. Ольга поправила волосы, отодвинула кресло, встала и рассказала мне сначала об использовании треугольных (или угловых) скобок в математике вообще, а потом (тыкая в экран ухоженным ноготочком) обосновала их наличие в преобразованиях Лоренца. Каждый условно непонятный термин сразу же объяснялся. Все эти индефинитные скалярные произведения, аффинные преобразование и базисы псевдоевклидова пространства просто ласкали слух, навевая воспоминания юности. Получилась интереснейшая лекция. Но на словах «индефинитный – значит неопределенный» я вежливо прервал Ольгу, поблагодарил и пошел смотреть на соседний экран. Игра в дурачка – действенный журналистский прием, но случаются и осечки. Когда встречаешь действительно знающего человека и тебе снисходительно разжевывают элементарные вещи, чувствуешь себя полным идиотом, и еще становится стыдно за украденное у профессионала время. «Дурачка» пришлось выключить.
Девушки прекрасно владели дедукцией. Они действительно были математиками высокого уровня, да еще с педагогическим даром. Могли на пальцах доходчиво и грамотно объяснить сложнейшие математические темы, будь то симплектическая геометрия или тензорный анализ.
Диапазон исследований – широчайший: начиная с арифметики и дальше по списку: матанализ, аналитическая геометрия, дифференциальные уравнения, уравнения с частными производными, теория функций комплексного переменного, топология, тензорные исчисления…
Работали, как я понял, над собственными диссертациями, которые потом должны были стать частями одного большого проекта. Семен Михайлович решился на феерическую авантюру: создать универсальный курс математики с нуля и до нынешнего переднего края, рассчитанный на неподготовленного читателя. Этакий математический аналог Ландафшица[1] для всех желающих.
Проект амбициозный и, скорее всего, неосуществимый, но то, что я видел на мониторах в операционном зале, внушало уважение.
Остался один маленький вопросик: «При чем здесь инопланетяне?» Проект Измайлова никаким боком не напоминал линкос[2]. Девушки при упоминании Ханса Фройденталя говорили что-то вроде: «Это позавчерашний день. А мы сейчас на переднем крае. Разве вы не читали диссертацию Васильева? Там у него очень хорошо и про линкос, и про Фройденталя». Впрочем, Маша Солодкина по секрету призналась, что космический язык они тоже разрабатывают, но на линкос Фройденталя он не похож и вообще Семен Михайлович лучше расскажет об этом сам.
Через полтора часа после ухода Семена Михайловича аспирантки привыкли к моему присутствию, освоились и заворковали о своем, о девичьем. Перемыли косточки ведущим сотрудникам Стекловки, обсудили лучших преподавателей Физтеха, Независимого и Бауманки, называя их фамилии, клички или имена-отчества.
Тут я превратился в уши и решил ничем о себе не напоминать. Ну не говорить же им, что я несколько лет жил в одной комнате с учеником Арнольда и прекрасно знаю всех обсуждаемых персонажей.
Ситуация с девицами потихоньку прояснялась. Семен Михайлович пригрел у себя паршивых овечек. По всей Москве собирал. С той же Ольгой Гавриловой интересная история получилась. Выперли девчонку из аспирантуры, считай, на улицу. Поругалась с научным руководителем. Не так поняла его предложение о сотрудничестве. Он объяснил доходчивее. Я, говорит, буду твоим Ландау, а ты моим Лифшицем… ну и так… по мелочи. А инициативы нам не надо, с конференциями заканчивай: твое дело тексты красиво набирать. Не стерпела Оленька такого хамства. Она-то, дура, российскую науку вперед двигать собралась, а тут ее саму задвинули на роль «негра» да еще и высовываться запретили строго-настрого, не говоря уже про «так… по мелочи». Выдала она своему руководителю все, что думала. Не толерантно выдала. При всем уважении к Евгению Михайловичу, говорит, меня ваше предложение не устраивает. Я, говорит, ученый, а не секретарь, и, если честно, вам до Ландау – как до Луны!
Из аспирантуры вылетела в тот же день. Из общаги – на следующий. Три дня ютилась у подруги и ревела. А на четвертый день ей позвонил Измайлов, представился и сказал:
– Мне нужны талантливые, перспективные математики для участия в заведомо сумасшедших проектах. С аспирантурой и общежитием помогу. Деньгами не обижу. Буду рад, если вы присоединитесь к нашей команде.
Счастье. Катарсис. Нирвана.
Ответить толком ничего не могла, ревела, визжала в трубку, носом шмыгала да сопли ладонью вытирала.
– Мне нужны талантливые, перспективные математики для участия в заведомо сумасшедших проектах. С аспирантурой и общежитием помогу. Деньгами не обижу. Буду рад, если вы присоединитесь к нашей команде.
Счастье. Катарсис. Нирвана.
Ответить толком ничего не могла, ревела, визжала в трубку, носом шмыгала да сопли ладонью вытирала.
А теперь сидит лебедушкой в белом костюмчике, как на заказ пошитом, и ухом не ведет, когда девчонки сплетничают: «Слышь, Оль, твой-то никак не успокоится, уже третью секретаршу сменил, а все тебя поминает».
И так было почти с каждой. Измайлов подбирал тех, кого со скандалом выгоняли из математической науки, тех, кто не побоялся пойти против зарвавшейся системы, против именитых самодуров и оказаться на улице.
– Чаю хотите?
Хьюстон, у нас проблемы. Вы бы лучше еще немного посплетничали.
– Ира? – спросил я вставая.
Платье у нее, конечно, скромное, но…
– Все верно! Ира Глагольцева. Математик и программист. Будете чай?
Откуда столько радости? Глаза блестят. Приятная улыбка.
– Не откажусь.
– Белый, зеленый, черный, матэ, ройбуш, каркаде?
Она что, флиртует со мной?
– Ройбуш подойдет.
– Вам сюда принести или пойдете со мной на кухню? У нас там свежая выпечка есть. Составите компанию?
Определенно, флиртует!
– С удовольствием!
Кухонька – мое почтение! Я бы в такой жил и не тужил. Площадь – не меньше пятнадцати метров. Четыре больших стола свободно умещаются. Со стульями. Над раковиной и рабочей столешницей фигурная плитка. Выше – резной шкафчик и деревянные полки. Все блестит, все сверкает. Вместо кулера – два больших фильтра-кувшина и два дисковых чайника. Над электроплитой – белая вытяжка. Микроволновки, разумеется, нет. Вредно. Зато есть высоченный холодильник.
Неплохо для обеденных перерывов.
– Чего замерли? Садитесь куда пожелаете. – Ира показала широким жестом на все четыре стола сразу.
Я кивнул и сел за ближайший.
Ира надела фартук, сполоснула чайник, налила в него воды из кувшина и включила. На ужин даже приглашать не пришлось. Прямо в институте свидание устроилось.
Пока чайник шумел и собирался закипеть, Ира поставила передо мной на кремовую льняную скатерть сначала две тарелки с выпечкой, потом блюдца с чашками и насыпала ройбуш в стеклянный заварник.
Принимают по высшему разряду.
– Ирочка, можно было прямо в чашки насыпать.
– Можно.
Я почему-то растерялся. Хотел было сказать что-то вроде: «много чести», «лишние церемонии», «давайте по-простому», но промолчал. Слова в горле застряли.
А Ира все металась между мной и собственно кухней. То к холодильнику за вареньем, то к шкафчику за медом, то к полочкам за сахаром. Так и крутилась вьюном, пока чайник не закипел. Я ее платьишко со всех сторон разглядел. И колготки с туфельками. И руки. Никакого кольца не наблюдалось. Математика незаметно выветрилась у меня из головы. Про задание я еще что-то помнил, но весьма расплывчато…
– Вы не пугайтесь, что я вас так внаглую увела, – проворковала Ира. – Ничего личного. Просто я сегодня дежурная: на мне уборка, посуда и развлечение гостей.
– Значит, повинность? И совсем ничего личного? Вот это пугает.
– Обычное гостеприимство. Мне не в тягость. Держите, брючки прикрыть. – Она протянула мне тканевую салфетку и налила кипяток в заварник.
Сейчас сядет напротив; будет смотреть на меня.
Что там обычно говорят на первом свидании?
Села.
Смотрит.
Хорошенькая.
Дело не в красивом платье, не в стройных ножках и даже не в очаровательной улыбке. Меня опьянили доброта и забота. Откуда вдруг у математика такое отношение к случайному журналисту? Приказ начальника, повинность? Угу. Знаем мы, как эти приказы исполняются.
А я даже стульчик ей отодвинуть не успел. Не сориентировался поухаживать. Да и как бы это смотрелось? Ухаживают сейчас за мной.
– О чем вы думаете, Дмитрий?
Я огляделся.
– Странно у вас тут. Будто не офис, а большая квартира, не коллектив, а семья.
– Это очень похоже на правду. Семен Михайлович нам как отец родной. Он…
Три минуты я слушал оду в честь Семена Михайловича.
Наконец Ира разлила ройбуш по чашкам.
– Берите, не стесняйтесь. – Она пододвинула ко мне тарелки. – Все на сливочном масле. Никакого маргарина, а значит, никаких отложений в сосудах. Спецзаказ из кондитерского цеха. Свежайшее. А вот эти треугольные – с тунцом. Для мозга полезно. Семен Михайлович – сторонник здорового питания. И нам травиться не позволяет.
– Хороший начальник. Вы можете вот так вот свободно пойти на кухню – попить чай?
– Разумеется. Это же не концлагерь. Мы свободные люди.
– И никаких финансовых вычетов?
– Еще чего! Финансовые вычеты практикуют европейские и американские компании, а вы попали в русский научный институт. Перерывы на туалет и чай не нормированы. Вы пейте, пейте. Семен Михайлович нам доверяет. Даже за опоздания не ругает. Все-таки Москва. Сюда ж многие из области на электричках едут.
– Что, вообще никаких запретов?
– Курить нельзя. Но это не проблема. Вместо перекуров – чай. И никакого алкоголя. Семен Михайлович сам не пьет, не курит и нам не позволяет.
– Вот как? Семен Михайлович не употребляет алкоголь?
– Категорический противник! Ни разу не видела его пьяным или с алкоголем в руках.
Я глотнул ройбуш и откусил пирожок с тунцом.
Странно. Кто же меня на пороге уговаривал распить французский коньяк?! Вот тебе и глубоко порядочный человек! Какие еще скелеты мы прячем в шкафу?
– А корпоративы?
– Вода, соки, чай, выпечка. Нам нужно мозги беречь. Мы же ученые!
– Понятно.
Наверное, мое «понятно» прозвучало несколько двусмысленно. Может быть, расслабившись, я не уследил за мимикой. Настроение Иры резко изменилось. От наметившейся симпатии не осталось и следа. Улыбка исчезла. Между нами выросла ледяная стена.
Свидание закончилось.
– А вы тоже грязные гадости про нас напишете? – настороженно спросила она.
– Честно говоря, не планировал. Откуда такое беспокойство?
– Все пишут.
– Грязные гадости?
– В последней статье такое было: «Старый развратник на государственные деньги завел себе шикарный цветник и ни в чем себе не отказывает». Разве это…
Я прыснул. Сдержать смех не получилось. Прорвало. Пришлось закрыть рот ладонью, чтобы хоть как-то соблюсти приличия.
– «Шикарный цветник» – это сильно. Ха-ха. Тут я коллегу понимаю. Извините. Ха-ха! – И снова меня накрыл приступ смеха. – Вот так вот сидел, пил чай с плюшками, ха-ха, и потом гадости написал?
– Чай не пил! Предлагали – отказался! Спросил чего-нибудь погорячее. А мы такого добра не держим! Журналист обиделся. Ходил тут, всюду нос совал, вопросы скользкие задавал. В основном личного характера. Досугом нашим интересовался. Хотел узнать, в какие клубы ходим, рестораны, театры, какие мальчики нам нравятся, какой алкоголь предпочитаем.
– И в мониторы пальцем тыкал?
– Тут вы первый. До такого еще никто не додумался. Вы самый умный!
– Обиделась, Ир?
– Нет – обрадовалась до глубины души!
– Кстати, про досуг! Вы такая нервная, оттого что много работаете. Вам бы передохнуть, отвлечься. Бывали в Театре на Таганке? У них премьера в следующую субботу. Мне дали приглашение на два лица. Буду писать рецензию. Давайте вместе сходим!
– Так я еще и нервная? Давай-ка ты лучше безо всякого театра встанешь и уйдешь отсюда!
– Ну… Можно и так. Добрая ты красивее.
– Все! Кончилось мое терпение! Хватит с меня извращенцев! Руки в ноги – и на выход! От одних убежала, так другие сюда лезут!
– Спасибо за ройбуш, Ира. И за плюшки. Было очень вкусно. Пирожок с тунцом чудо как хорош!
– Топай, топай, театрал. Беги до самой Таганки. Сам вычислишь кратчайший путь или помочь с расчетами?
Подошла вплотную. Еще доля секунды – и придется ее обнять. Я попятился, придерживая фотоаппарат.
Так меня и отконвоировали спиной вперед через коридорчик прямо в операционный зал. Ира продолжила обвинительную речь и здесь:
– Заруби себе на носу: красиво отремонтированный институт – это не клумба, доброе отношение начальства – это не удобрение, а красивые ученые – это не цветочки! Мы – не растения!
Какие образы! Хоть сейчас на бумагу! Я восторженно захлопал ресницами.
– Чего пялишься?
Бедра уперлись в боковину дивана – и я плюхнулся задом на мягкое. Ногами кверху. Тапочки улетели, но фотоаппарат удалось сберечь.
Научная деятельность в операционном зале резко остановилась. Девушки все внимание переключили на меня. Оно того стоило. Не каждый день увидишь, как журналист центральной газеты летает вверх тормашками. Я отыскал тапочки, обулся и как ни в чем не бывало снова сел на диванчик.
Ситуация, скажем так, пикантная.
Ей-богу, лучше бы бронежилет – и на передовую.
Споткнуться – не грех, главное – человеком подняться. Вроде бы удалось: искушение преодолел, на провокацию не поддался. Девчонки смотрели на меня, раскрыв рты. Это непорядок. Мне их жалости не нужно, пусть для другого случая приберегут. Чтобы разрядить ситуацию, я запел: