Ситуация, скажем так, пикантная.
Ей-богу, лучше бы бронежилет – и на передовую.
Споткнуться – не грех, главное – человеком подняться. Вроде бы удалось: искушение преодолел, на провокацию не поддался. Девчонки смотрели на меня, раскрыв рты. Это непорядок. Мне их жалости не нужно, пусть для другого случая приберегут. Чтобы разрядить ситуацию, я запел:
Сработало! Девчонки оттаяли и заулыбались. А Ира… Ира решила продолжить начатое. Отступать ей было некуда. Нельзя выплеснуть душу наполовину. Сорвало кран – любуйся фонтаном. Пришлось огрести сразу за всех собратьев по перу. Где-то я ее даже понимал. Ходят тут всякие из желтой прессы! Работать мешают! Лезут в душу с бестактными вопросами, потом статейки гадостные публикуют – и превращаешься ты из ученого в шалаву. Терпишь, терпишь… Обида накапливается, накапливается… Вроде бы уже привыкла, притерпелась. И вдруг – на тебе, получи! Из центральной газеты очередной репортер является. С виду – вполне адекватный. Не дурак. Разговорились, даже искорки какие-то пробежали, симпатия возникла. Девочка успокоилась, чаем гостя напоила, пирожком с плюшкой накормила, раскрыла душу, поделилась горем. В ответ – лошадиное ржание. Нежданчик! Сколько ж можно терпеть? Затянувшаяся рана открылась, и девочка сорвалась.
Ира подошла ко мне вплотную, глубоко вдохнула, открыла было рот для очередной тирады и вдруг так настороженно, почти шепотом спрашивает:
– Это что у вас красное мигает?
Я аж выдохнул. Думал, что-то серьезное случилось.
– Кстати, да! Хорошо, что напомнили. Диктофон лучше выключить, пока вы еще чего-нибудь не наговорили.
Я нажал кнопку – огонек перестал мигать – и от греха подальше убрал диктофон в карман брюк.
– Отдайте!
– Ира, это уже уголовная статья. Грабеж и порча чужого имущества. Давайте закончим наши отношения обычными оскорблениями и не будем переходить к рукоприкладству. Мне завтра с утра нужно быть в редакции и желательно без царапин и фингалов.
Но Ирочку было не остановить. Поняв, что вожделенный диктофон ей не светит, она решила раскрыть передо мной душу:
– Ненавижу журналистов! Вы все завистливые, продажные гады! Только и можете, что людей грязью поливать! Правильно вас люди называют! Только мне повторять противно! Вот вам смешно, вы над всем стебетесь, а знаете, как трудно поступить в аспирантуру, если на взятку денег нет? А защититься? Научному руководителю – дай, оппонентам – дай, потом всю эту шоблу еще и в ресторан вести надо, потому что на обычную столовую они не согласные. А вы все лыбитесь, да? Вам все еще смешно? Ну конечно! Вы же не ученый. Вам же наплевать на будущее российской науки, вы же у нас…
Слева от дивана раздалось громкое покашливание. Семен Михайлович с красным лицом стоял в проеме двери и мял руками шапку. Снять пальто и переобуться еще не успел. Сколько же он там уже стоит?
– Что здесь происходит? – чеканя каждое слово, спросил Семен Михайлович.
Я воздел руки к потолку:
– Улыбнулся не вовремя! Да кто ж знал, что…
– Он смеялся над нами, да еще и театром дразнил! Гуманитарий! – крикнула Ира.
Семен Михайлович сглотнул слюну и произнес нарочито спокойно:
– Послушай меня внимательно, будущее российской науки. Ты уже второй год диссертацию домучить не можешь, ты не ученый, ты аспирантка, а хамишь, между прочим, кандидату филологических наук, который при защите ни копейки никому не заплатил, да и банкет, если верить моим ваковским друзьям, устроил вопиюще скромный. В столовой факультета, если не ошибаюсь.
Я подорвался с дивана:
– Трудные были времена! Первый год после вуза…
Семен Михайлович жестом усадил меня обратно.
– Так что не надо рассказывать нашему гостю про ваковскую «кухню». Он разбирается в ней получше тебя, поэтому и улыбается! Кстати, этот гуманитарий таблицу квадратов до сотни в уме щелкает! Вернись, пожалуйста, к работе. Ты меня очень разочаровала. А вас, Дмитрий, я попрошу посидеть в этом террариуме еще десять минут. Мне нужно привести себя в порядок и сделать несколько звонков. Потом добро пожаловать в мой кабинет.
То тебе шикарный цветник, то террариум.
Попили чайку!
Ольга Гаврилова отвернулась от монитора и поманила меня жестом.
– Дмитрий, идите ко мне! Я новую главу начала. Смотрите, сейчас в пэдээфе покажу. Красиво получилось!
– И у меня новая глава! – донеслось с другой стороны стола.
– И у меня посмотрите. Вы таких формул еще не видели!
– И у меня!
– У меня тоже интересно!
– Давайте же, Дмитрий! Видите, как вас девушки упрашивают? Пройдите еще кружочек, потыкайте пальцем в мониторы. Ну же! Спросите у нас что-нибудь! Когда к нам еще такого журналиста-парашютиста пришлют?
Встал и пошел смотреть. В мониторы не тыкал. Вопросы не задавал. Сами все разъясняли и показывали. Стрекотали, как пулемет.
Приблизился к Ире. Монитор выключен. Сидит – не шелохнется. Зыркнула на меня и снова в одну точку уставилась. Осторожно обошел, демонстрируя поднятые ладони, и утонул в нелинейных дифурах Маши Солодкиной.
Закруглился через полчаса. Вежливо попрощался с девушками, пожелал им успехов и отправился к Семену Михайловичу.
В кабинет вошел без стука – никого. Уселся в кресло и стал ждать. Вспомнил, как Васильев завел меня сюда и стал экскурсоводить. «Вот этот стол, заваленный книжками, у Семена Михайловича для работы, а тот, пустой – для разговоров с журналистами и фотосъемок. В этом шкафу – книги по математике и физике, а в том – по языкознанию, психологии и педагогике. Из окошка вы можете видеть красивейший проспект. Особенно весной. Хотите в большом кресле посидеть?» Если бы я его не остановил, он бы мне и про содержимое сейфа рассказал. Со всеми подробностями.
Рассматривать по второму разу книжки в шкафах не хотелось. Зимой в окошко любоваться – тоже. Поэтому я просто закрыл глаза и расслабился.
– О, вы уже здесь? Вот и ладушки! Укатали вас мои красавицы?
Я молча улыбнулся.
Семен Михайлович повесил пиджак на спинку кресла и сел напротив меня.
– Простите Ирину и не обижайтесь. На самом деле вы ей понравились, иначе бы она вам слова не сказала. Проигнорировала – и все. К ней многие ваши клеились – бровью не вела. Вам просто повезло.
– Я счастлив. И я не клеился.
– Знаю. У нее очень сложная история. Указала завкафедрой на ошибку. Другой бы на его месте порадовался, поблагодарил да еще в соавторы взял, а этот обозлился и устроил Ирине веселую жизнь.
– Кажется, я его понимаю.
– Сволочь редкостная. Ручонки шаловливые. Ни одной юбки не пропускает. И ладно бы парень на ошибку указал, а то девчонка. Русская. Еврею. В общем, выписали Ире волчий билет.
– И вы не побоялись ее взять?
– Пришлось рискнуть. Вы много знаете специалистов, которые без подготовки, случайно оказавшись на конференции, смогут выявить ошибку в докладе доктора физико-математических наук? И не побоятся на нее указать? Мне такие люди нужны. – Он помолчал секунду. – У нее и личная жизнь не складывается. Для меня это настоящая головная боль. Но, кажется, одной проблемой меньше. Вроде бы уже нашла себе достойного человека. Теперь это только вопрос времени.
– Слава тебе, Господи! Тут ведь у каждой сложная история. Не институт, а богадельня для обиженных студенток получается.
– Ошибаетесь. Богадельня – всего лишь способ отбора кадров.
– Уж очень экстравагантный способ. К чему такие сложности?
– Способ диктует система. В нынешней российской математике умными могут быть только евреи. Остальным запрещено. С парнями еще полбеды: мозги есть – как-нибудь в жизни устроятся. А с девчонками совсем дело плохо. Талант все только усугубляет. К сожалению, мои коллеги считают национальным оскорблением саму мысль, что в наших вузах хватает русских девочек, которые не глупее еврейских мальчиков. Барьеры начинаются со вступительных экзаменов. Если случилось чудо и ты поступила, тебя просто не замечают. Начинаешь обращать на себя внимание талантливыми работами, тебя агрессивно выталкивают на обочину. Чем талантливее работы, тем агрессивнее выталкивают. Никаких публикаций, никакой аспирантуры, никакой диссертации. Это недопустимо. При такой системе у меня не осталось выбора. Пришлось кадровый отдел перенести на обочину. Плодородное место. Кстати, мальчики у нас тоже есть. Васильев и еще двое, но они сейчас в командировке.
– Тоже с обочины?
– Угу.
– Семен Михайлович, но вы же сами как бы… немного…
– Как бы? Немного? Бросьте заискивать. Я самый натуральный еврей, поэтому очень хорошо знаю ситуацию изнутри.
– Но… почему же вы помогаете русским девушкам?
Он улыбнулся и погрозил мне пальцем.
– Разжигаете? Я не разделяю ученых по национальности. И это почему-то бесит моих коллег. Я помогаю не русским девушкам, а талантливым математикам в критических ситуациях. Я помогаю им выжить. Вы много видели умных евреев или евреек, оказавшихся на улице без средств к существованию? Еврейки на обочинах не валяются – только русские. А теперь спросите меня почему.
– Почему?
– Потому что соплеменники им никогда не помогут. Скорее затопчут или еще что похуже. К сожалению, русские люди мельчают, спиваются и готовы спокойно идти по трупам друг друга. В большинстве своем.
– И кто здесь разжигает?
– Немного увлекся. Наболело. Можете подать на меня в суд.
В дверь постучали – и в проеме нарисовалось личико Ольги Гавриловой.
– Семен Михайлович, там Ира хочет вам что-то сказать.
– Иру мы сегодня достаточно послушали. Я поговорю с ней позже. Закрой, пожалуйста, дверь.
Тихонько щелкнул замок.
– Спрашивайте! Любые вопросы, – предложил Семен Михайлович.
– Депутатские зарплаты. Вы серьезно думаете, что ваши сотрудницы стоят так дорого?
– Они бесценны и не продаются. А что до зарплат… – Он покачал головой. – Уже и про это знаете? Хорошо работаете. Раньше девчонки так не болтали. Зарплаты завышены. Не спорю. Но это вынужденная мера. Я реалист. Кто знает, сколько нам позволят просуществовать. Все может закончиться в любой день. Я забочусь об их будущем. Пусть у них будет буфер хотя бы на первое время. Успеют купить квартиры и встать на ноги – вообще хорошо. Богатеньких родителей ни у одной нету. Помните массовые убийства наших ученых? Физиков, химиков, биологов, генетиков, руководителей оборонных предприятий, специалистов по психотронным технологиям? Все эти убийства остались безнаказанными. Чиновники профильных министерств сидели сложа руки и усиленно ничего не замечали. В органах все списывали на бытовуху и не давали делам ход. Теперь, я боюсь, начнутся убийства математиков. Поэтому пока я жив и в силе, у моих сотрудников будут высокие зарплаты.
Пришло время для главного вопроса.
– Семен Михайлович, кто же все-таки обманщик: вы или Васильев?
– Обманывают журналисты, которые не понимают, о чем пишут. Уверен, что ни вы, ни ваши коллеги диссертацию Васильева не читали, хотя она выложена в свободном доступе. И дело не в обилии формул. Они нужны только для доказательств. Основные положения написаны обычным текстом, понятным любому обывателю. Дело в непрофессионализме. При этом вы рассуждаете и обвиняете.
А ведь в черной Лениной папочке я видел автореферат Васильева. Мой косяк. Ознакомиться не успел.
– Но суть очевидна.
– Дьявол в деталях. Васильев писал о нечеловеческом разуме внеземного происхождения. А в наших разработках используется термин «инопланетяне». Чувствуете разницу?
– Нет.
– Понятия «нечеловеческий внеземной разум» и понятие «инопланетяне» не тождественны.
– Семен Михайлович, я не уфолог, я в этих терминах плохо разбираюсь. Вы мне просто и без разночтений скажите, чтобы каждый обыватель понял, для кого вы разрабатываете свой язык?
– Для людей.
– А разве великого и могучего уже недостаточно? Разве цифры лучше слов?
– Это вы у Иры Глагольцевой спросите. Она неправильно поняла ваши слова. И мне пришлось прилюдно ее отчитывать. Я выставил себя тираном, а ее идиоткой. Это скандал. Это нервы. Это потерянные деньги, потому что я не знаю, когда она вернется к работе и сколько времени мне придется ее успокаивать. Виной всему – непонимание. Но если вас, профессионального репортера и очеркиста, подвело Слово, что уж говорить о других. А над цифрами мы еще работаем. Тут никаких гарантий. Будущее покажет.
– Но… Мы говорим о разных вещах…
– Опять слова виноваты. Слишком много «шума» при передаче информации. И в итоге – непонимание. С цифрами такое невозможно.
– Да при чем тут слова? Речь вообще о другом!
– Поясните.
Я задумался.
– Не хватает слов? Маленький лексический запас?
– Семен Михайлович!
– Вы снимаете на цифровой фотоаппарат, пишете разговоры на цифровой диктофон, наверняка слушаете музыку и смотрите фильмы в цифровом формате, телефон у вас тоже не аналоговый. Даже ваши тексты не на бумаге пером пишутся, а значит, преобразуются в цифры. Вы живете в оцифрованном обществе и все еще не доверяете цифрам?
– Я никому не доверяю.
– Кого вы пытаетесь обмануть? Ну да ладно, – он махнул рукой. – Мы всего-навсего создаем универсальный язык человеческого общения на основе математики.
– Понятно. Инопланетяне здесь ни при чем. Все-таки вы обманываете.
– Думайте что хотите.
Несколько секунд я следовал его совету.
– Все равно картинка не складывается.
– Это не я обманываю, это вы не понимаете.
– Так объясните!
– Не имею права. Гостайна. Я подписку дал о неразглашении.
– Тю, подписка! Мы ж не первый год работаем! Знаем, как такие дела делаются. Мне не нужна гостайна. Вы мне сказку расскажите. Воспользуйтесь эзоповым языком. Чтоб никаких деталей, никаких названий… Только суть и общий смысл. Можно максимально размыто. Обещаю не задавать уточняющих вопросов. Мы всегда так делаем, когда гостайна.
Снова щелкнул замок, и в кабинет заглянула Ольга Гаврилова.
– Семен Михайлович!
– Нет!
– Но она…
– Нет!
Дверь закрылась.
– Сказку, значит?
– Именно! Давайте я сам начну. Итак, в одном царстве-государстве за тридевять земель… Продолжайте.
– Что-нибудь слышали о проекте «Марс-500»?
– Краем уха. Имитация полета на Марс.
– Громкий получился цирк. Писателей-фантастов к делу подключили. Все ради лишнего шума. И сработало! Даже вы в курсе.
– Почему же цирк? Там вроде бы все серьезно. Роскосмос и Академия наук.
– Только не говорите мне про Академию наук! Слышать больше про нее не могу! Надо же было так опозориться на весь мир! Подумайте только! Эти умники выбрали президентом РАН чудилу, который еще в Высшей аттестационной комиссии липовые диссертации чинушам пачками штамповал! Очень серьезная организация! – Он вздохнул, глянул в окно и продолжил уже спокойнее: – Вы правда думаете, что пятьсот двадцать суток в консервной банке на Земле можно сравнить с реальным космическим полетом? Здесь все несопоставимо, начиная с гравитации и заканчивая психологией. Несколько удачных экспериментов с радиацией и аргоном просто вплели в проект. Они вовсе не требовали столь долгого сидения. «Марс-500» – это шумовая завеса, поднятая, чтобы скрыть просачивающиеся факты о проектах «Марс зеро» и «Венера зеро». Слышали что-нибудь о них?
Я покачал головой.
– А в чем глобальное различие?
– В серьезности подхода. Проекты «зеро» в активной фазе длились шестьдесят лет. Были построены гигантские павильоны с имитацией поверхностей планет и нужного климата. Один павильон – в северных широтах, другой – в южных. Отслеживалось поведение трех поколений участников. Группы, отобранные на Земле, считались корабелами, их дети – поселенцами, внуки – аборигенами. При этом поселенцы и аборигены не знали, что проект – имитация. Страховка исключалась. Умер так умер. Зеро-проекты изначально были секретными. Разумеется, результаты никто не обнародовал. Участники до сих пор под наблюдением. Их поселили в шикарный санаторий под усиленной охраной. Во избежание трагедий и утечки информации. На воротах табличка «ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА».
Как только активная фаза зеро-проектов закончилась, стартовал «Марс-500».
Поселенцы с трудом понимали психологов. С аборигенами было еще хуже. Контакт между аборигенами «Марса» и аборигенами «Венеры» наладить вообще не удалось. Люди говорили на разных языках. Процент совпадения лексики настолько мал, что не обеспечивал понимания. При отправлении корабелы говорили на русском.
А с расчетами и формулами проблем не возникло. Аборигены разных «планет» знали математику на уровне выпускника хорошей советской школы или чуть лучше. Вот вам и люди-инопланетяне.
Есть еще несколько проектов, о которых я даже заикаться не буду. Жить все-таки хочется. Там картина еще печальнее. Боюсь, до людей-инопланетян мы просто не доживем. Расклады и прогнозы на ближайшее будущее очень пессимистичны. Мы уже сейчас все больше и больше не понимаем друг друга. И математика тут бессильна. Как-то так.
Почему-то вспомнилась утренняя пятиминутка и разговор с главным.
– Семен Михайлович, я же просил сказку. А вы! Что мне теперь со всеми этими зеро-проектами делать?
– Что хотите. Устал я сказки рассказывать. Правительству – сказки, пожарным – сказки, санитарной службе – сказки, а в управе вон сегодня вообще соловьем заливался. Надоело. Каждый требует или откатов, или взяток. Вот и приходится Баяном прикидываться.
– Чем же я заслужил такое доверие?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Наоборот – не заслужили. Вам нельзя доверять, вы же всех нас тут обманули. Не знаю.
– ?
– Вы же профессиональный математик. Мне Васильев рассказал, какие вопросы вы девушкам задавали, как формулы читали в ТеХе, едва глянув на экран, как придуривались. Он подслушивал у двери. Говорит, у вас фундаментальная школа.
– Да какая уж там школа! Просто давнее увлечение. Родители – физики. В доме полно было учебников и справочников. Потом друзья из крупнейших технических вузов. Так уж сложилось. Надо было соответствовать. Вот я кое-что и читал…