Ведь Роберт был с ней постоянно, ее Милый Робин, ее Глаза, ее королевский конюший.
И, как следствие, следующий претендент из Шотландии, граф Арран тоже был отвергнут.
В покоях королевы мы, фрейлины, часто шептались между собой, и меня не раз корили за слишком рискованные слова и поступки.
— Когда-нибудь ты перейдешь черту, Леттис Ноллис, и королева прогонит тебя прочь, будь ты хоть трижды Болейн.
У меня мурашки бежали по коже при мысли, что Елизавета загонит меня в какую-нибудь глушь, вроде нашего имения в Ротерфилд Грейс. У меня уже появились поклонники, и моя сестра Сесилия не сомневалась, что в ближайшее время мне сделают предложение, хотя я пока не спешила с браком. Нужно было сделать правильный выбор. Я страстно желала иметь любовника, но была достаточно благоразумна, чтобы не делать этого до брака. Тем более что слышала достаточно историй о девушках, которые беременели и по этой причине отлучались от двора. Их выдавали замуж за провинциальных сквайров, и бедняжки были обречены на скуку сельской жизни и на бесконечные упреки мужа в легкомысленном поведении и в том, как он облагодетельствовал ее этим браком. Поэтому я хоть и флиртовала вовсю, но слишком далеко не заходила, а потом обменивалась рассказами о своих приключениях с девушками вроде меня.
Я часто мечтала о том, как лорд Роберт обратит на меня внимание, и что случится, если это произойдет. Он, к сожалению, женатый, не мог претендовать на мою руку, а будучи свободным, без сомнения, уже стал бы мужем королевы. Но это не мешало мне мечтать, как он будет ухаживать за мной и как мы будем встречаться, невзирая на опасность разоблачения, потому что королева не в его вкусе. Это были просто фантазии, хотя они и оказались пророческими. Тогда Роберт не смел отвести глаз от королевы.
Помню, как-то она была задумчива и не в лучшем настроении. До нас дошли вести, что король Испании Филипп собирается заключить брак с Елизаветой Валуа, дочерью короля Франции, Генриха Второго. И хотя Филипп не интересовал королеву, ей было неприятно, что претендент на ее руку, пусть даже и отвергнутый, достался другой.
— Ну что ж, она католичка, так что Филиппу нечего волноваться на этот счет, — саркастически заметила Елизавета. — А кроме того, она не играет никакой роли во Франции, поэтому может спокойно сидеть в Испании и не беспокоиться о том, что он уедет от нее, беременной или нет.
— Ваше Величество решительно отвергло такого невоспитанного кавалера, — попыталась успокоить ее я.
Королева фыркнула. У нее порой проявлялись совсем не женские привычки. Она насмешливо на меня покосилась.
— Я желаю им взаимного удовольствия. Боюсь только, что как муж он не многое сможет дать ей. Впрочем, меня волнуют не их интимные отношения, а то, что это альянс двух врагов Англии.
— С тех пор как Ваше Величество взошли на трон, ваш народ перестал бояться внешних врагов.
— Вот и дураки, — отрезала королева. — Филипп очень могущественный король. Поэтому Англии следует опасаться Испании. А Франция… что ж, у них там новый король и новая королева… двое маленьких и ничтожных людишек, насколько мне известно, хотя королева моя родственница по шотландской линии и ее красоту воспевают поэты.
— Они и вас воспевают, Ваше Величество.
Елизавета опустила голову, но глаза ее яростно сверкнули.
— Она смеет называть себя королевой Англии! Эта шотландская девчонка, которая знать ничего не хочет, кроме танцев и поэтов, воспевающих ее красоту. И все твердят, что ее очарование и красота непревзойденны.
— Это только потому, что она королева.
Елизавета подняла на меня свирепый взгляд, и я похолодела. Я поскользнулась. Если красоту одной королевы воспевают только благодаря короне, что же говорить о другой?
— И ты полагаешь, Леттис, что ее воспевают только поэтому?
Нужно было выкручиваться, и я призвала на помощь спасительных анонимов, которые все знают и обо всем говорят.
— Ваше Величество, говорят, что Мария Стюарт — дама поверхностных привязанностей, окружающая себя любовниками, которые грызутся между собой и строчат ей оды. — Я должна проявить изобретательность и выкрутиться из этой опасной ситуации. — Говорят, мадам, что на самом деле, не такая уж она красивая, даже наоборот. Говорят, она долговязая, нескладная да еще и прыщавая.
— Правда? — просветлела королева.
Я вздохнула чуть свободнее и попыталась вспомнить, что плохого я слышала о королеве Франции и Шотландии. Но на ум приходила одна похвала.
Поэтому я решила поменять тему и произнесла:
— Говорят, жена лорда Роберта неизлечимо больна и больше года не протянет.
Королева на мгновение прикрыла глаза, а я нерешительно примолкла.
— Говорят! Говорят! — вдруг взорвалась она. — Кто говорит?
Елизавета вдруг придвинулась ко мне и так схватила ногтями за руку, что я чуть не вскрикнула от боли, потому что эти красивые тонкие пальцы были способны на весьма болезненные щипки.
— Я только повторила слухи, мадам, в надежде, что они заинтересуют Ваше Величество.
— Я желаю знать обо всем, что говорят.
— Я так и подумала, Ваше Величество.
— И что же еще говорят о жене лорда Роберта?
— Что она живет в деревне, что она ему совсем не пара и жаль, что он женился так рано.
Елизавета отпустила меня и медленно откинулась в кресле. На ее губах играла улыбка.
А вскоре после этого я узнала, что жена сэра Роберта умерла. Она упала с лестницы в своем поместье Камнор-плейс и сломала шею.
* * *Двор бурлил, как потревоженный муравейник. Разумеется, в присутствии королевы никто не смел обсуждать эту новость, но зато когда она не слышала, придворные ни о чем другом и не говорили.
Что же все-таки случилось с Эми Дадли? Самоубийство? Несчастный случай? Или ее убили?
В свете слухов, порожденных за последние несколько месяцев, когда королева и Роберт Дадли вели себя как любовники, а Роберт, похоже, был уверен, что станет ее мужем, последнее предположение не выглядело таким уж невероятным.
Мы вовсю шептались об этом, и мне доставалось от родителей за длинный язык. Я видела, что отец очень обеспокоен.
Однажды я услышала, как он сказал маме:
— Такой брак может стоить Елизавете трона.
Еще бы ему не волноваться, ведь благополучие семьи Ноллис было тесно связано с процветанием нашей царственной родственницы.
Слухи ширились, и это были нехорошие слухи. Я слышала, что испанский посол, например, доложил в послании своему королю, что Елизавета сообщила ему о смерти леди Эми Дадли за несколько дней до того, как последнюю нашли у подножия лестницы. В это я не поверила, это уже слишком. Если бы Елизавета и Роберт планировали убийство Эми, то вряд ли королева брякнула такое испанскому послу. Де Куадра, посол Испании, был хитрый лис. В интересах его страны было скомпрометировать королеву Англии. Этого он и пытался добиться. Хотя, ради такого мужчины, как Роберт, женщина может пойти на многое. Я попыталась поставить себя на место Елизаветы. Решилась бы я? Мне оказалось совсем нетрудно представить, как мы с Робертом, в горячем любовном угаре, строим планы убийства.
Мы все напряженно ждали дальнейшего развития событий.
Лично я не верила, что королева рискнула бы короной ради какого бы то ни было мужчины и пошла на убийство. Даже если леди Эми убили, то королева ни за что не впуталась бы в это. Разумеется, она была способна на легкомысленное поведение. Известный случай с Томасом Сеймуром несколько лет назад — красноречивое тому подтверждение. Но тогда у нее не было короны. Ее единственной и неповторимой любви.
Самое главное, что Роберт был теперь свободен и мог жениться на ней. Весь двор, вся страна, да и вся Европа, затаив дыхание, ждали, как она поступит. Но одно было ясно. Если Елизавета вступит в брак с Робертом Дадли, ее сочтут виновной в убийстве. Вот этого и опасался мой отец.
И первое, что сделала королева, — это отослала Роберта Дадли подальше от двора. Это был мудрый шаг. Их не должны были видеть вместе, чтобы люди не связывали имя королевы с произошедшей трагедией.
Роберт был очень подавлен, а может, просто играл роль убитого горем мужа. Впрочем, он вполне мог переживать из-за случившегося, даже если он сам все устроил. Он направил в Камнор-плейс своего кузена Томаса Блаунта. Тот взял дело в свои руки и организовал расследование, которое вынесло вердикт — смерть в результате несчастного случая.
Последующие недели Елизавета была невыносима. Она стала раздражительна, щипалась, раздавала затрещины и при этом ругалась не хуже своего папаши Генриха Восьмого, а уж тот знал толк в проклятиях. Ее раздирали противоречивые чувства. Она страстно хотела получить Роберта, но вступить с ним в брак означало признать вину. Елизавета прекрасно понимала, что если даст людям повод для подозрения, то уже никогда не добьется их уважения. Королева должна быть выше обычных страстей. Иначе подданные будут видеть в ней лишь слабую грешную женщину. А чтобы удержать эту сверкающую корону, нужно не потерять преданности подданных.
По крайней мере, я полагала, что именно это мучает ее. Но позже мне начало казаться, что я ошиблась.
Роберт вернулся ко двору — дерзко и уверенно. Он был убежден, что вскоре станет мужем Елизаветы. Но что-то произошло между ними, и он стал угрюм и мрачен. Все придворные сгорали от любопытства, что же именно было сказано, когда Роберт и королева остались наедине.
Теперь я верю в то, что Елизавета не имеет отношения к смерти Эми. Она предпочитала не связывать себя узами брака с Робертом. Она желала оставаться недосягаемой, как и тогда, когда жена Роберта была жива. Ее больше устраивала отвергнутая, забытая Робертом жена, но только не мертвая. Возможно, она не хотела выходить замуж, потому что каким-то непонятным образом мысль о браке пугала ее. Елизавета предпочитала романтические отношения. Она хотела, чтобы поклонники добивались ее внимания и любви. А брак, который был бы триумфом и венцом отношений для любого из них, королеву не привлекал.
Возможно, в этом и крылась причина ее странного поведения.
В общем, как бы то ни было, но Елизавета не вышла за Роберта. Она была слишком хитра и умна, чтобы сделать этот шаг.
И как раз в это время мое внимание привлек Уолтер Девере.
Первая встреча
Я вышла замуж за Уолтера в 1561-м, когда мне шел двадцать первый год. Мои родители были довольны браком, да и королева охотно одобрила его. Уолтер, младший виконт Херефорд, был моего возраста. Семейство его процветало, поэтому наш брак считался удачной партией. Королева сказала, что мне самое время обзавестись мужем, и это заставило меня насторожиться. Я невольно подумала, что, возможно, она заметила, как я посматриваю на Роберта Дадли.
Еще тогда я поняла, что Роберт не женится ни на одной женщине, кроме королевы. А Уолтер несколько раз делал мне предложение и вообще нравился мне, да и мои родители хотели этого брака. Уолтер был молод и, как говорил мой отец, с большим будущим, а значит, с местом при дворе. Поэтому я выбрала его из всех претендентов и стала замужней дамой.
Сейчас я уже точно не помню, какие именно чувства я испытывала к Уолтеру. Королева намекнула на то, что таким девушкам, как я, необходимо выходить замуж, и она была права. Одно время мне даже казалось, что я влюблена в Уолтера, а с мечтами о Роберте Дадли покончено.
После свадебной церемонии мы с Уолтером уехали в его родовой замок Чартли. Замок был весьма внушительным сооружением, вздымающимся посреди плодородной равнины в шести милях к юго-востоку от городка Стаффорд. С его высоких башен открывался чудесный вид на красивейшие пейзажи Стаффордшира. Замок был расположен между Рагби и Стоуном.
Уолтер очень гордился замком Чартли, и я тоже очень им заинтересовалась, поскольку теперь это был мой дом. Замок был огромен, с цилиндрической формы донжоном[3] и еще двумя древними круглыми башнями, построенными еще в 1220 году. Больше трехсот лет стояли они под ветрами и бурями, и казалось, могут легко простоять еще столько же. Стены замка составляли двенадцать футов. Амбразуры, устроенные таким образом, что позволяли выпускать стрелы горизонтально, делали замок изумительным защитным укреплением.
Во времена Вильгельма Завоевателя на этом месте существовало какое-то строение. Здесь и возвели замок Чартли.
— Раньше он принадлежал графам Дерби, — рассказывал мне Уолтер. — Но во времена правления Генриха Шестого перешел роду Девере, когда одна из дочерей Дерби вышла за Уолтера Девере, графа Эссекса. С тех пор это стало нашим родовым гнездом.
Замок и впрямь выглядел очень внушительно и в то же время аристократично.
Первый год моей замужней жизни был прекрасным. Уолтер любил меня и был хорошим мужем. Супружеская жизнь мне очень нравилась во всех своих проявлениях. Иногда я ездила ко двору, где королева всегда радушно принимала меня. Она была более чем довольна, что я вышла замуж. Видимо, Елизавета все-таки подметила мой повышенный интерес к мужскому обществу, а она терпеть не могла, если глаза присутствующих мужчин отвлекались от ее персоны. Возможно, она заметила, что кое-кто из ее фаворитов заинтересованно косится в мою сторону.
Уолтер не входил в число фаворитов. Он был лишен галантности и изящества — качеств, которыми так восхищалась королева. Мне кажется, что врожденная честность не позволяла ему выдумывать витиеватые комплименты, без которых Елизавета не могла жить, но которые, если вдуматься, были ужасно нелепы. Он готов был отдать жизнь за королеву и страну, но не в его характере было вертеться в толпе обожателей Елизаветы, пытаясь обратить на себя королевское внимание.
Потому я бывала при дворе гораздо реже, чем прежде, но зато всякий раз, когда мы все же приезжали туда, королева была рада своей кузине, то есть мне, и с интересом расспрашивала о семейной жизни.
Как ни странно, но в эти первые годы замужества мне нравилась жизнь в провинции, нравился замок. Зимой там было холодно, и повсюду гуляли сквозняки, но в огромных каминах разводили огонь, и языки пламени с треском и ворчанием лизали решетки, прогоняя холод и тьму. Для слуг я сразу установила правило: летом подъем в шесть утра, зимой — в семь. К восьми все постели должны быть застелены, а все камины убраны, после чего в них разводили огонь. Я заинтересовалась травами. Один из слуг, искушенный в их использовании, делился со мной своими знаниями. Я делала букеты и расставляла вазы с цветами по всему дому. Я могла часами сидеть с женщинами за вышиванием новой накидки на алтарь местной церкви. Сейчас кажется просто невероятным, что я так легко ушла с головой в провинциальную жизнь.
Когда нас посещала моя семья или кто-нибудь из придворных, я с гордостью знакомила их со своими владениями и показывала, какой хорошей хозяйкой стала. Я гордилась нашими бокалами из венецианского стекла, наполненных мускателем или мальвазией, алмазно искрившихся пламенем свечей. Я заставила слуг идеально отполировать всю серебряную и оловянную посуду, чтобы в сверкающих боках супниц отражалось все окружающее. А уж наш стол гости должны были запомнить надолго, поэтому он ломился от обилия самых разнообразных блюд. Там были мясо, дичь, рыба, зелень, овощи, фрукты, пироги самых разных форм, так или иначе посвящавшихся гостям. То же самое я умудрялась делать со сладостями из марципана и имбирными пряниками.
Все восхищались и говорили: «Леттис стала лучшей хозяйкой в стране».
Это тоже одно из свойств моей натуры. Чем бы я ни занималась, я всегда должна быть лучшей. Для меня это стало как будто новой игрой. Я была довольна собой, своим мужем и своим домом, поэтому просто наслаждалась жизнью.
Я полюбила бродить по замку, представляя, что здесь происходило в давно минувшие дни. Я заставляла часто менять тростник на полу, поэтому наш замок благоухал не так сильно, как другие. Мы очень страдали от источающих запахи отхожих мест, но это было бедой всех замков. Я постановила, что уборные должны чиститься во время нашего отсутствия. Таким образом мы избавились от необходимости вдыхать самые худшие запахи.
Мы с Уолтером часто катались верхом или просто гуляли в окрестностях. Я навсегда запомнила день, когда он показал мне коров. Эти коровы отличались от тех, что мне приходилось видеть раньше.
— Это наши племенные стаффордские коровы, — сказал Уолтер.
Я начала с любопытством разглядывать их, потому что это были наши коровы. Они были белые, с черными пятнами на мордах, ушах и копытах.
— И будем надеяться, что ни одна из них не родит черного теленка, — пробормотал Уолтер и, увидев мой взгляд, пояснил: — Это семейное предание. Если рождается черный теленок, то кто-то из членов семьи умирает.
— Что за чепуха! — воскликнула я. — Как может рождение черного теленка повлиять на нас?