— В общем, так. Вижу, что работа идет недостаточно оживленно, оружие следует искать. Не отбрасывайте ни одну из версий, пока не убедитесь в ее несостоятельности! Все! А теперь за работу.
Глава 14. НА ВСЯКОГО ШАКАЛА ЕСТЬ СВОЙ КАПКАН
— Смотрю я на тебя, Петров, и знаешь, кого ты мне напоминаешь?
— Кого же, Степаныч? — По лицу Маркелова пробежала плутоватая улыбка.
— Сына! — выдохнул Федосеев. — Он у меня такой же дерзкий, как ты.
Слова поперек не скажи, вспыхивает как порох. Если бы ты называл меня батей, так я бы и не обиделся. — Голос стареющего охранника заметно потеплел, и ладонь, широкая, словно лопата, дружески опустилась на плечо парня.
— Батя, что ты вокруг меня ходишь, как кот вокруг сметаны. Может, что спросить хочешь, так прямо и скажи.
— Бля буду, узнаю своего сынка, — радостно всплеснул руками Иван Степанович, будто услышал приятную новость. — Его характер, такой же ершистый!
Ну как же мне тебя, Дима, сынком-то не назвать, — проснулась в голосе Федосеева еще большая теплота. — Если Ворона на тебя наскакивать будет, так ты мне тут же дай знать, я уж найду способ, как остудить этого засранца!
— Ты за меня, батя, не хлопочи, я привык сам разгребать собственные проблемы, — спокойно, но твердо произнес Захар. — Ты думаешь, я в Москве один, что ли? У меня найдутся люди, которые сумеют за меня постоять. А Ворона — он кто такой? Обыкновенный бычара, с которым мне и разговаривать-то не по чину.
Ты, батя, между нами не встревай, я его сам урезоню, если потребуется.
— Ну, ты и крут! — протянул Иван Степанович. — Так и надо держаться, сынок, — дружески похлопал он Захара по плечу. — Так и надо держаться. Нынче этих шавок развелось без меры, и они, как шакалы, сбиваются в кучу и живут без правил.
Трудно было поверить, что всего лишь каких-то две недели назад в этой комнате произошло убийство. Уже ничто не напоминало об этом, вот разве что большое пятно в самом центре комнаты. Его замазывали дважды, но оно каким-то невообразимым способом проступало через толстый слой мастики и болезненно воскрешало трагедию. Все это было далеко от реальности и очень попахивало мистикой. Но более рассудительные головы, даже в этом непонятном случае, постарались отыскать правдоподобное объяснение — застывшая и впитавшаяся в дерево кровь после каждой обработки смешивалась с мастикой. Правильнее было бы обработать это место скребком.
— На всякого шакала есть свой капкан, — и, подумав, Захар добавил:
— А может быть, и карабин.
Иван Степанович одобрительно качнул головой:
— Ишь ты!.. Это ты верно сказал. Образно. Я бы так не сумел, сразу видно, что у тебя голова на плечах есть. А такое дело не вырабатывается, оно папой и мамой дается. С рождения. А кто у тебя родители?
— Вот здесь ты промашку дал, батя. Из детдома я. Кто Моя мать, припоминаю с трудом, а отца и вовсе никогда не знал. Мне рассказывали, что родился я на зоне… А там такое дело, через два года ребенка отдают в детдом, а мамка досиживает дальше. Видно, срок у нее большой был, вот и решила лечь под какого-нибудь молоденького вертухая. Все-таки бабам с икрой на зоне послабления дают. Так или иначе, я ее не видел: или сгинула где-нибудь, или просто не захотела себе на шею хомут вешать. Сука, одним словом, — произнес, как выдохнул, Захар.
— Это ты напрасно, — протянул Иван Степанович с заметной укоризной. — Мать есть мать. Она ведь тебе жизнь дала. Уже за это ты ей должен быть благодарен. Может, ее и в живых-то нет, вот она сейчас слышит, а душа ее при этом мается.
— Батя, ты мне на мозоль не дави, я ведь не маленький и сам знаю, что делать, — грубовато заметил Захар. — Папаши-то у меня тоже не было, так что к нравоучениям я не привык. Могу и обидеться крепко, ляпнуть что-нибудь не то, а тебе это может не понравиться. Верно?
Иван Степанович недовольно хмыкнул:
— Да уж. Я не чучело для битья. Захар продолжал смотреть в самый центр комнаты, на то самое злополучное пятно.
— А вот скажи, батя, ты не боишься, что тебя замочат ночью так же, как твоего напарника?
Захар оторвал взгляд от пола и с открытой усмешкой посмотрел на Степаныча. Ничто не выдавало его волнения, он уверенно выдержал взгляд Степаныча, сделавшийся неожиданно колючим.
— Мне это не грозит, сынок, — неожиданно расплылся в улыбке Федосеев.
— Отчего же это, батя, у тебя что, черепушка железная? Федосеев выдержал паузу.
— Тут меня все менты пытали, что да как… Да разве им можно лишнего сказать? Я им ляпну что-нибудь не по делу, а потом меня с пулей в голове под забором отыщут. С длинным языком долго не протянешь. — Глаза Степаныча хитровато сузились, он стал напоминать старого доброго кота, разомлевшего на солнцепеке.
— Может быть, не болтал бы чего лишнего, а то я ляпну по пьяни где ни попадя, — произнес Захар, и правый уголок его рта непроизвольно полез вверх.
— На тебя это не похоже. Людей я сразу вижу, посмотрю один раз и насквозь определяю, как рентген. Такие люди, как ты, не сдают — ни по пьяному делу, ни по трезвянке. Так вот, что я хочу тебе сказать. — Голос старика заметно спал, он слегка подался вперед, как будто бы рассчитывал поделиться нешуточной тайной. — Они были в масках, это верно, но вот только один из них мне показался знакомым.
— Что-то я тебя не пойму, батя, — скупо улыбнулся Захар, — сам говоришь — в масках, а тут вдруг узнал?
— По голосу я его признал, чудила, — в сердцах произнес Иван Степанович. — Это Колька Гнездо был, он с Карасем якшается.
— А кто же такой этот Карась-то? — постарался Захар скрыть волнение.
— Ну, ты даешь, сынок, — весело и одновременно восхищенно хохотнул Федосеев. — Это же надо, Карася не знать! Да здесь любой малый с пяти лет Карася знает. Он в нашем районе царь и бог. Подозреваю я, что он хотел крепко навариться на этих винтовках. Ты посмотри, что в Москве делается-то. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не грохнули, а что говорить о всей России-матушке!
Оружие, сынок, это такая вещь, которая всегда будет пользоваться спросом, помяни мое слово. Ладно, давай забудем этот наш разговор, что-то растрепался я… Тебя Карась-то не помилует, если узнает, с кем я поделился. А второй раз он сюда не пойдет. Бомба-то не падает в одну и ту же воронку.
Захар с трудом дождался окончания смены. Кто бы мог подумать, что все решится в течение каких-то нескольких дней. А это означает, что можно продолжить прерванный отпуск и запереться с Инной в какой-нибудь деревенской хате недели на две. Продолжение отпуска обещало быть потрясающим.
Захар ощутил необычайный подъем, даже к Вороне в этот день он почувствовал нечто вроде приятельской симпатии. Следовало не выдать своих чувств, и, когда недруг прошел мимо, Захар уверенно соорудил на лице маску снисходительности.
***
Ефим Кузьмич неторопливо и как-то по-особенному основательно составлял ящики в самый угол двора. Глядя на него со стороны, легко верилось, что три четверти своей жизни он имел дело исключительно со стеклотарой.
Грузчик заметил Захара издалека и в знак приветствия скучновато вскинул руку. Торопиться навстречу не спешил, как будто не хотел расставаться с любимым делом, и, лишь когда выстроил ящики в высоту с Александрийский маяк, степенно спустился на землю и, натянуто улыбнувшись, протянул руку.
— Здорово, Кузьмич, — пожал Захар крепкую и сухую ладонь. — Ну как, ты эту продавщицу-то пока еще не вздрючил, что тебя, как школьника, отчитывала?
— Хм, я вижу, ты в хорошем настроении. Рассказать что-то хочешь? — Кузьмич перевернул ящик вверх дном, стряхнул налипшую грязь и, более не заботясь о чистоте халата, уверенно уселся.
— Ты хороший психолог, мгновенно меня вычислил, — даже не пытался скрывать своего ликования Захар. — Узнал я, кто охранников завалил.
Кузьмич ответил не сразу, было заметно, что все в своей жизни он делал основательно и не спеша — и выверял не только каждый шаг, но и слова, предпочитая не сорить ими понапрасну.
— Дырку на пиджаке сделал? — неожиданно спросил Кузьмич.
— А это-то зачем? — искренне удивился Захар, не подозревая о подвохе.
— Как зачем? А для ордена! Такое дело раскрутить, это не каждому под силу.
Кузьмич зажевал белый фильтр и ловко сдвинул папиросу в самый угол рта.
— Издеваешься? А я ведь тебе на полном серьезе говорю. Из магазина вышла директриса и, уперев руки в бока, зорко осмотрела двор. Она напоминала античного завоевателя, созерцающего свои бескрайние владения, единственное, что выдавало в ней женскую особь, так это легкомысленный коротенький халатик, из-под которого вызывающе выглядывали крупные бедра.
Захар невольно улыбнулся, подумав о том, с какой нежностью Кузьмич поглаживал эти несколько пудов мяса. Подобные изыски на любителя, и вряд ли что может ворохнуться в его собственной душе, если он начнет ласкать ноги слонихи.
Разглядев грузчика, покуривающего в углу, она в сердцах махнула рукой и вернулась в магазин. Впрочем, сзади она смотрится очень даже неплохо, задержал Захар взгляд на ее талии.
— И я серьезно… Не дергайся! -Выслушай сначала меня. Тебе было сказано: не привлекать к себе особого внимания. А ты что сделал?
— Что? — не понял Захар.
— Что, что… Конь в пальто! — пыхнул струйкой вверх Кузьмич. — Ты себя суперменом, что ли, возомнил?
— О чем ты? — непонимающе заморгал Захар.
— Зачем ты выдрючивался на стрельбище?
— Ах, вот ты о чем, — не удержался от улыбки Захар. На прошлой неделе после дежурства охранники большой компанией заявились в тир поупражняться в стрельбе. И, к удивлению всех присутствующих, Захар не промазал ни разу, легко подтвердив свой мастерский норматив.
— Как-то само так получилось… Я обо всем забываю, когда у меня в руках оружие. А потом, хотелось как-то авторитет заработать, что ли, все-таки новый коллектив, — протянул он неопределенно.
— Вот и заработал, — зло швырнул папиросу в кучу ящиков Трошин. — А может, ты хочешь, чтобы на тебя как на киллера смотрели? — как-то странно посмотрел майор на Захара.
— Нет, но…
— Я предупреждаю тебя еще раз, если уже не поздно, не высовывайся, делай свое дело тихо и незаметно. Ты думаешь, мне нравится ящики таскать и старух похотливых трахать? — кивнул Кузьмич в сторону магазина. — Однако я иду на это. И засунул свое самомнение глубоко в задницу, вот так-то! Ладно, хватит наставлений, что ты там хотел еще сказать?
— Кстати, а ты откуда знаешь про стрельбище?
— Ты забываешь, что я не только грузчик, но еще и мент. У меня имеются свои оперативные источники.
— Понятно, — не пожелал вдаваться в подробности Захар. А смысл? Все равно ничего не скажет. — Я тут разговаривал со Степанычем.
— С Федосеевым, что ли?
— С ним, — уже не удивлялся Захар, — так вот, он мне сказал, что в этом деле замешан Карась.
— И это все?
— А разве мало?
— Ты не сказал ничего нового. Это всего лишь одна из версий, она разрабатывается. Но она не главная. Лично я не верю, что Карась способен на такое, все-таки он сам из этого района, а, как правило, волк не режет овец у собственной норы. Я его немного знаю… это не его почерк. Хотя… почему бы и нет. Ладно, сообщу о твоих подозрениях полковнику, — поднялся с ящика Кузьмич.
— Хочу тебе сказать, опостылело мне тут, если бы не директриса, давно бы придумал предлог, чтобы слинять.
— Ты куда пошел, ящики таскать?
— Захар, за кого ты меня принимаешь? Пошел хозяйку дрючить. Не видел, что ли, она в коротеньком халатике была. Я прихожу к ней в кабинет, а она уже ждет меня наготове, растопырив ноги. Ты же за меня этого не сделаешь, — превратился Кузьмич в обыкновенного работягу, и еще с минуту из недр магазина раздавался его громкий хохот.
Глава 15. ОН ОБЛЕПЛЕН АДВОКАТАМИ, КАК ДЕРЬМО МУХАМИ
— Значит, все-таки Карась? — посмотрел полковник Крылов на Усольцева, напряженно сидящего перед ним с прямой спиной. — Признаюсь, не ожидал. Я-то думал, что высветится кто-нибудь посерьезнее. А оно вот как оказалось.
— Может, взять Карася да попрессовать его как следует? Не железный, расколется, — предложил Усольцев.
— Но чем ты его возьмешь, майор? Подбросишь ему в карман наркоту или паленый «ствол»? Не выйдет! Все это старо и не сработает. Он облеплен адвокатами, как дерьмо мухами, уже через пару часов его отпустят, а мы с тобой в свою очередь окажемся в такой клоаке, что от нас запашок еще долго исходить будет. А потом, и «крота» нашего засыпем. К такому делу следует подходить деликатно и действовать наверняка, чтобы у него даже ни на секунду не возникло подозрений, что его плотно пасли. Чем он занимается? — Полковник посмотрел на Шибанова, сидящего рядом с майором.
— Всем сразу, — отвечал капитан. — Вымогательство, рэкет, грабеж. Но сам лично нигде не участвует, только координирует работу. И поэтому зацепить его будет очень трудно.
— Так не бывает, подумайте, — твердо заявил полковник.
Сейчас он обращался к ним едва ли не официально, что было весьма неприятным симптомом. Полковник был раздражен.
— Впрочем, у него есть одна слабость, можно даже сказать, болезнь, — нашелся капитан. — Насколько мне известно, он любит угонять машины. Нечасто, но регулярно и самостоятельно.
— Это уже кое-что, капитан. — Полковник скрестил руки на груди. — У тебя есть на него выход?
Шибанов на минуту задумался, уперев глаза в крохотный бюст Че Гевары, стоящий на столе полковника. К чему он здесь? Такой вопрос хотели бы задать полковнику многие.
— В близком окружении Карася у меня своих людей нет, — честно признался капитан, — но у меня есть возможность выйти на людей, которым он доверяет.
— Хорошо, капитан. Еще раз подчеркиваю, действовать только наверняка.
Ладно, все свободны.
***
Все человечество разделяется на две половины: людей увлеченных и людей равнодушных. Вторых гораздо больше. Первые чаще всего, кроме своего основного занятия, которому посвящают жизнь, непременно имеют хобби. Одни занимаются собирательством зеленых бумажек с изображением заморских руководителей, другие — коллекционируют виллы стоимостью в несколько миллионов, каждая; у третьих запросы поменьше — их вполне удовлетворяют аквариумные рыбки или редкие марки.
У Карасева Тимофея Петровича хобби было иного рода, редкое. Он собирал сигнализации автомобилей. Не то чтобы он скупал их по всему миру и в качестве важнейших трофеев своей жизни складывал в шкаф. Дело обстояло по-иному — он собирал свои победы над мудреной техникой. И чем она была сложнее, тем радостнее для него была победа. Самую сложную охранную систему он мог вывести из строя всего лишь за пятнадцать минут. Особым изыском своей работы он считал умение, не отключая сигнализацию, завести двигатель. Возможно, это где-то смахивало на пижонство, но как приятно смотреть на мигающую лампочку при работающем моторе.
В последние месяцы он почти не совершал правонарушений, напрочь отказавшись от личного участия в стрелках и разного рода разборках, посвящая время лишь организационной работе, и чтобы уж совсем не заполучить славу добропорядочного гражданина, раз в месяц угонял автомобиль. Это была своего рода некоторая интеллектуальная разминка и воспитательный пример быкам, наглядно показывающий, что в любом деле есть место хорошим мозгам.
В этот раз он получил заказ на «Сааб», модель не из самых культовых, но, что важно, всегда имеющая своего преданного почитателя.
Карась любил работать под заказ, когда требовалась не просто какая-то абстрактная машина, а конкретная марка, с местом стоянки и именем владельца. В этом случае составлялось расписание хозяина: куда он отлучается, сколько времени проводит за рулем. Тщательно изучаются даже его привычки. Если, например, он заскочил на час к своей возлюбленной, то лучшего времени для угона не существует: во-первых, он ни о чем больше не станет думать, как о подпирающей похоти, а во-вторых, вряд ли он побежит за машиной со спущенными до колен трусами. Машину можно увести и в том случае, если хозяин решил снять напряжение после рабочего дня крохотной чашкой кофе.
Нужное авто стояло в Несвижском переулке, в маленьком тихом дворике, зажатом со всех сторон массивными зданиями. Рядом, едва ли не притираясь к ней боками, припарковались две «девятки» с проржавленными крыльями — не самое приятное соседство, надо признать. Несмотря на западноевропейский «экстерьер» и вызывающий ярко-зеленый цвет, машина выглядела очень даже невинно и больше напоминала овечку, приведенную на убой, чем на акулу западной экономики.
На такую машину запасть было немудрено. При ней было все: формы, размеры, цвет. Но интуиция подсказывала Карасю, что не все так радужно, как представляется на первый взгляд. У каждой сильной машины должен быть такой же могущественный хозяин, а из кожаного салона «Сааба» вылез мужичонка простоватого вида с опухшим от похмелья лицом. Уж он точно не потянет на сытого дядечку, у которого в кармане вместо туалетной бумаги всегда отыщется пресс банкнот. Наверняка дома его ждет толстуха-жена, властная коварная бабенка, способная огреть мужа скалкой по голове за сквернословие.
— Куда это он? — повернулся Карась к Фариду, своему телохранителю.
— Здесь у него подруга живет, почти каждый день к ней захаживает.
Жена-то не всегда дает, а стресс куда-то сбрасывать нужно, так ведь, Валюха? — повернулся Фарид к блондинке лет двадцати.
Девушка не ответила, пренебрежительно отвернувшись, она выдохнула тоненькую струйку табачного дыма в приспущенное стекло.
— Машина-то чистая? — не сумел заглушить в себе подозрения Карась. — Что-то не верится, чтобы такой лох на классную тачку мог разжиться.