Нина сначала переживала, как лучше ответить Леванчику, чтобы его не обидеть, но поняла, что тот совсем не ждет от нее ответа. Он говорил без умолку, а его вопросы были риторическими. Нина даже не кивала и слушала вполуха. Она думала о том, чего ждать дальше. Впереди вечер и завтрашняя свадьба. Интересно, а Натэла сообщила уже Джею о свадьбе? Вряд ли. Нина улыбнулась, представляя, какое лицо будет у американца, когда до него дойдет, что происходит.
– Что ты улыбаешься? Понравилось, как я тебя довез? Правильно, – тут же среагировал Леванчик. – Вот и Асе скажи, как я тебя хорошо довез. И Рафику обязательно скажи, что тебя Леванчик довез. Так довез, что ты улыбалась!
Нина вышла из машины и пошла в салон, на который ей указал таксист.
– Вы Нина? Крестница тети Аси? – спросила ее женщина.
– Да, мне к племяннице Вали, – ответила Нина.
– Это я. А это правда, что у мужа Натэлы пять домов, три машины и он миллионер? – тут же начала расспрашивать Валина племянница, усадив Нину в кресло.
– Не знаю, я не спрашивала, – ответила Нина.
Три часа Нине делали маникюр, педикюр, красили и укладывали волосы. Она перестала сопротивляться на стадии маникюра, когда ей прилепили на ногти стразы, объяснив это тем, что на свадьбу без стразов идти никак нельзя. Некрасиво будет. Нина решила, что лучше успокоиться и плыть по течению, пусть делают, что хотят. А покрасили ее на удивление хорошо. Она рассматривала себя в зеркале и удивлялась – тон, чуть темнее того, к которому она привыкла, ей удивительно шел. Правда, впечатление портили высокий начес на макушке и тугие кудельки, свисавшие вдоль лица.
– Ну, смотри, лицо сразу появилось, а то какое-то смазанное было, – сказала ей довольная своей работой Валина племянница.
– Спасибо, – поблагодарила Нина.
– Ты только завтра подчеши хорошенько и лаком побрызгай.
Нина вышла из салона с облегчением. Руки ей мешали – стразы на ногтях сверкали, и Нина засунула руки в карманы сарафана.
Она пошла по улице, надеясь найти остановку маршрутки. Зачем-то свернула в переулок и, естественно, потерялась. Она опять улыбнулась собственным мыслям – потеряться в городе, в котором выросла, это надо постараться. Она пошла дальше. По дороге ей попался маленький магазинчик, в одну комнатку, с красивой вывеской. Там продавался антиквариат. Нина зашла, чтобы отдышаться и постоять под кондиционером. Она разглядывала витрину, пока не наткнулась взглядом на набор кофейных ложек, точно таких же, как были у нее в детстве. Ложки терялись. Сначала осталось четыре, потом три. Мама очень переживала, что ложки «исчезают». Нина помнила, что в конце концов осталась всего одна. Мама ее очень любила и только ею мешала сахар в кофе. А тут в витрине лежал целый набор – шесть штук. Из магазина Нина вышла с ложками. Сразу захотелось кофе.
Она пошла дальше, мимо домов, на окнах которых были наклеены объявления, что они продаются, мимо новостроек, которые вдруг вырастали между старыми домами и сверкали яркими балкончиками – цветными, почти игрушечными. Нина увидела кафе с французским названием. За столиком рядом сидели французы, судя по виду, настоящие. Они обсуждали, сколько нужно оставить на «чай». Нина заказала кофе. И вдруг к ней подошли женщина с микрофоном и оператор с камерой.
– У нас только один вопрос, – сказала женщина. – Каких певцов вы хотели бы увидеть в нашем городе?
Нина молчала. Она не могла вспомнить ни одного имени.
– Простите, я не местная, – сказала она.
– Странно, а выглядите как наша, – обиделась женщина с микрофоном и отошла к соседнему столику.
Нина, глядя, как две женщины в возрасте, в обтягивающих черных майках со стразами, с огромными сумками, блестящими на солнце от обилия украшений, давали интервью про певцов, думала, что ее родной город – удивительное место. Раньше этого кафе здесь не было. И сложно было даже представить, что на этом пятачке построят театральную сцену, поставят столики и будут предлагать французскую выпечку. Спасибо, что кофе оставили «нормальный», трех видов – сладкий, средний и несладкий совсем. Как рассказала Нине официантка, на этой сцене выступают самые знаменитые певцы, билет очень дорого стоит, но местные жители приходят, садятся прямо на улице или заходят к соседям и слушают «бесплатно».
Нина зашла в туалет, для чего нужно было подняться на второй этаж здания, и долго стояла в кабинке, наслаждаясь видом из окна. Только в туалете может быть такой вид. Из огромного, ничем не занавешенного окна во всю стену были видны и церковь, и сцена, и столики, и кусок неба, которое опять поменяло свой цвет, и часы на башне, построенной недавно, для красоты…
Она вышла из кафе и побрела по улице. Навстречу ей шла женщина, которая толкала перед собой тележку. На тележке лежали веники. Нине пришлось сойти с тротуара, чтобы дать женщине проехать. Но вдруг она увидела маленький веничек, почти игрушечный, который был примотан к ручке тележки.
– Простите, – окликнула женщину Нина.
– Что?
– А можно купить у вас этот веник? – Нина показала на тот, маленький.
– А ты кто? – строго спросила женщина.
– В каком смысле? – Нина уже пожалела, что поддалась порыву.
– Прости, – улыбнулась ей женщина, извиняясь за свой тон. – Это моя дочь сплела. Первый веник на продажу. Дочка в пятом классе учится. Отличница. Я ей пообещала, что веник отдам только в хорошие руки. И расскажу, кто купил.
– Меня зовут Нина. У меня в детстве был точно такой же веничек. Мне мама подарила на день рождения, – сказала Нина.
– А мама жива? – Женщина спрашивала, как будто заранее знала ответ.
– Нет, умерла, – ответила Нина.
– Ты на кладбище берешь?
– Нет, что вы! Просто увидела и захотела купить! Вот еще ложки купила. Такие, как у меня были в детстве. Только все потерялись. Мама их очень любила, в магазине продавались точно такие же. Я тут в гостях. К подруге на свадьбу приехала.
– Хорошо, я продам тебе, – кивнула женщина, подумав, – только при одном условии.
– Каком?
– Что ты не понесешь его на кладбище, а будешь хранить для своей дочери.
– У меня нет детей.
– Я знаю, это видно. Но будут. И ты отдашь его своей дочери. Это хорошая примета. Если веник купит женщина для дочки, тогда и у моей дочки все будет хорошо. Иначе не продам.
– А если у меня не будет детей?
– Как это «не будет»? Ты больна, что ли? Проблемы? По-женски? Я этого не вижу в тебе. Ты здорова.
– Да, здорова, только мужа нет.
– Про мужа не знаю, но дети у тебя будут. Обязательно. Как это женщина без ребенка?
– Так бывает…
– Не бывает. Это все ваши московские штучки. У женщины должен быть ребенок. И у тебя будет. Что я дочери скажу? Или меня глаза обманывают?
– А как вы узнали, что я в Москве живу? И что ребенка рожу? Вы по веникам гадаете?
– Нет, не продам тебе, иди, куда шла, – обиделась женщина. – Ты уже себя отрезала. И некому тебя на путь наставить. Сама лучше всех знаешь. Только я тебе скажу вот что… Слушай, что говорят старшие. И вся твоя суета от страха. Прогони страх и не вырывай корни, тогда все будет так, как я тебе сказала.
– Послушайте, вам же нужно продать веники, а я хочу купить, так в чем проблема? – В Нине заговорила раздраженная столичная жительница.
– До свидания, иди, куда шла, – сказала строго женщина.
Нина смотрела, как женщина катит свою тележку, а веничек, сшитый неловкими, но старательными девичьими пальчиками, неровными стежками, привязанный бантиком к ручке, уезжает от нее. Она ведь помнила, как мама подарила ей точно такой же, и тоже купила его у женщины случайно. Та долго спрашивала – для кого веник? И, только узнав, что веничек – для девочки пяти лет, дочки, умницы и красавицы, согласилась продать.
Нина уже чуть не плакала.
– Пожалуйста, подождите, – окликнула она женщину.
Та остановилась.
– Пожалуйста, продайте мне веник. Очень вас прошу. У меня такой же был в детстве. А мама уже умерла. Я приехала домой и только вчера была на кладбище. Там все заросло.
– А землю соленой водой поливали? – деловито осведомилась женщина.
– Поливали, но все равно рубить пришлось.
Женщина кивнула.
– Пожалуйста, я вас очень прошу. У меня ведь почти ничего не осталось из детства, от мамы. Я все крестной отдала. Даже палочку для косточек. Но я обязательно рожу дочку. Я уже держала ребенка на руках. Соседка попросила. Девочке два месяца. Знаете, она у меня даже не плакала. А завтра свадьба у моей подруги. Даже не подруги, мы в школе за одной партой сидели. И вдруг она меня пригласила. Вот я и приехала. И все сразу навалилось. Столько событий. И воду не дают. Вчера из-за дождя не было.
– Да, у нас тоже не было – «старая» вода. В пять часов только дали, – кивнула женщина.
Нина понимала, что рассказывает бессвязно, сумбурно, что понять хоть что-то из ее речи невозможно. Но женщина, казалось, все понимала, и для нее все было логично. Так, как должно быть.
– Да, у нас тоже не было – «старая» вода. В пять часов только дали, – кивнула женщина.
Нина понимала, что рассказывает бессвязно, сумбурно, что понять хоть что-то из ее речи невозможно. Но женщина, казалось, все понимала, и для нее все было логично. Так, как должно быть.
– Хорошо, – кивнула она, – я продам тебе веник. Уговорила. Бери. Дочке скажу, что у тебя есть ребенок.
– Спасибо. – Нина прижала веничек к груди. Трясущимися руками она отсчитала монетки, по курсу вышла просто смешная сумма – на метро один раз проехать. Но так тяжело Нине не далась ни одна покупка. Ни одна вещь не принесла такой радости. Ни одна трата не доставила такого удовольствия.
Нина с веником в руках добрела до автобусной остановки и по наитию доехала почти до дома. Она не помнила ни номера автобуса, ни маршрута, просто села во второй по счету, который, как оказалось, шел почти до их дома. Она смотрела в окно и видела, что ее бывшую школу покрасили в радостный розовый цвет. Что книжный магазин, в который она заходила с мамой, стоит на прежнем месте. Открыт. Перед ним толпятся туристы и фотографируют фасад. Местная достопримечательность.
Вот продается дом. Старый, с красивым балконом, увитым диким виноградом. На первом этаже – торговая лавка со стойкой, на втором – явно комнаты для семьи. Нина подумала, что хотела бы жить именно в таком доме – спускаться на «работу» и подниматься «домой» и не стоять в душном метро, прижатой к дверям, не слушать шум в собственных ушах от духоты, не задыхаться от чужих запахов, не чувствовать чужое дыхание. Не заниматься делом, которое не приносит тебе ни радости, ни удовлетворения. Не жить от понедельника до пятницы, не валиться на диван после работы, поскольку нет сил даже чего-то хотеть. Жить в таком доме, торговать пирожными или устроить внизу детскую комнату. Делать то, что хочется – с удовольствием, с отдачей, и засыпать с чувством, что день прожит не зря. Нина в этом стареньком автобусе, где ей было хорошо, вдруг решила, что работу нужно менять, что пройдет еще три, пять, десять таких же бессмысленных лет, а она и не заметит. И останется с тем, что есть сейчас, – с квартирой, одиночеством и цветами на подоконнике. И все. Вся жизнь. «От забора до обеда», – как говорил дядя Вахо. Нина никогда не понимала этой присказки, и только сейчас до нее дошло, что это значит. Это ее жизнь – от забора до обеда. И больше ничего. Даже Натэла поступила умнее. Пусть она познакомилась по Интернету, пусть ее считают сумасшедшей, но она хоть что-то делает, чтобы вырваться из этого круга – работа, дом, одиночество, работа, дом. И пусть ее Джей – не идеал мужчины, и у него есть его Линда и еще бог знает кто там, в Америке, пусть у него нет пяти домов, трех машин и счета в банке, как думает Натэла, но она хоть что-то пытается изменить. А она, Нина, ничего, ничегошеньки не делает. И никогда у нее не будет такого взгляда, как у Натэлы, когда она смотрит на своего Джея.
Автобус опять остановился как раз напротив магазина со свадебными платьями в витрине. Платья были «богатые» – расшитые по лифу и подолу золотыми нитями, пышные, с юбками, стоящими колоколом. Нина вспомнила, что в детстве часто стояла перед этой витриной и мечтала об одном из таких платьев – белом, с открытыми плечами, традиционном. И чтобы были фата и длинный шлейф. Она вдруг очень захотела хотя бы померить такое платье. Просто увидеть себя в нем в зеркале. Постоять, рассмотреть хорошенько и запомнить.
Нина добралась до дома на ватных ногах. У нее не было никаких сил здороваться с соседками и отвечать на их расспросы. Она кивнула и зашла в подъезд. Отсчитала ступеньки и зашла в квартиру крестной. Дверь, как всегда, была открыта.
– Кто там? – крикнула тетя Ася, не вставая из-за стола.
– Это я, – ответила Нина.
– Нино! Иди сюда, покажись!
– Не могу. Воду дали?
– Дали, дали.
– Я в душ!
Нина прямо с порога пошла в ванную, где наконец смыла с себя и прическу, зацементированную лаком для волос, и ногти – благо на полочке стоял ацетон. Она сто лет не видела настоящего ацетона и почти завороженно вдыхала запах, стирая праздничный лак со своих ногтей. Когда мама была жива, Нина всегда морщилась и выбегала в коридор, когда мама «стирала» ногти. А сейчас она сидела на краю ванной и наслаждалась запахом, как наркоманка. Вода принесла ощущение свежести и легкости. А помытая голова отрезвила, прочистила мозги. Нина как будто проснулась.
– Что ты наделала? – ахнула тетя Ася, которая стояла на пороге ванной с чистым полотенцем в руках. – Как же ты завтра пойдешь? – Крестная чуть не плакала.
– Я спать хочу, – сказала Нина.
– Натэла звонила. Они в ресторане.
– Не-е-ет! – закричала Нина.
– Я ей так и сказала, – спокойно ответила крестная.
Нина рухнула на кровать.
– Спи, дочка, спи. – Тетя Ася закрыла дверь. В этот момент зазвонил телефон, и крестная стала рассказывать, что Нина вернулась, легла спать, смыла маникюр и непонятно, как она завтра пойдет.
Утро наступило слишком быстро. Нина проспала часов четырнадцать, но все равно проснулась невыспавшаяся. Удивительно, что проснулась сама и тетя Ася ее не будила. В доме было непривычно тихо – ни соседок, ни разговоров, даже телефон молчал. Тетя Ася сидела и смотрела телевизор почти без звука.
– Что-то случилось? – спросила Нина.
– А что случилось?
– Никого нет.
– Я хотела, чтобы ты поспала. У тебя сегодня свадьба.
– Не у меня, у Натэлы.
– Да, это плохо.
– Интересно, как она там.
– Ой, совсем неинтересно!
Нина улыбнулась. Конечно же, тете Асе было интересно, как развиваются события, соседке Вале было интересно, так что Нина должна будет предоставить полный отчет о мероприятии. Желательно в лицах.
– Я ей позвоню, – сказала Нина.
– Не звони, – остановила ее тетя Ася.
– Почему?
– Она сейчас у Валиной племянницы. Свадебную прическу делает.
Нина выдохнула. Значит, все в порядке. Все про всех знают, о каждом шаге.
– У нее сейчас много работы, это хорошо. К ней вся школа на укладку выстроилась, – сообщила крестная.
– В каком смысле?
– Так Натэла ведь весь педколлектив позвала! И автобус для них заказала – Рафик договаривался. Они встречаются около школы, садятся в автобус и триста метров едут до ресторана. – Крестная захохотала.
Нина не могла понять, почему она смеется.
– Ну ты представляешь? Автобус, чтобы всех довезти! Там идти пять минут! Ой, Натэла еще пожалеет, что их позвала. Они же придут на полчаса раньше и все съедят! Еще до того, как жених с невестой появятся!
– Он не знает, что женится.
– Это его счастье. Лучше бы он вообще не догадался. Говорят, что американцы очень нервные и пьют таблетки – я в сериале видела.
– А что Джей делает, пока Натэла в парикмахерской?
– Не в парикмахерской, а в салоне. Ты еще Вале скажи, что ее племянница в парикмахерской работает! И кстати, почему ты лак стерла и голову помыла?
– Мне не понравилось.
– Ты еще Вале об этом скажи! Считай, что я ничего не слышала! И в чем ты пойдешь?
– Не знаю. В платье.
– Покажи! – велела крестная.
Нина надела обычное платье, простое и строгое, в котором в Москве выходила и в пир, и в мир. Она вышла из комнаты, и, судя по выпученным глазам тети Аси, наряд был неудачным.
Тетя Ася кинулась к телефону и начала тыкать кнопки.
– Манана? Это Ася. А где твоя невестка? Пусть срочно придет. У нас тут катастрофа! Какая? Нино не в чем на свадьбу идти! Нет, у нее есть платье, но для похорон, а не для свадьбы! Да, девочка все перепутала. У нее совсем все в голове смешалось. Пусть Нана платье свое принесет, в котором она на твоем юбилее была. Да, то, красивое. Что ты говоришь? Печку ей дать? Да пусть берет. А что ты в печке делать будешь? Конечно, в печке лучше, чем в духовке. Да, Натэла сейчас у Валиной племянницы. Прическу делает. А Нине не понравилось, но я тебе этого не говорила. Да, пришла и ацетоном стерла! Ты представляешь! Мне кажется, у нее стресс на нервной почве. Нина про свадьбу потом все расскажет. Нет, этот американец ничего не знает. И, кстати, у него нет трех домов. Точно тебе говорю. Мне Нино сказала. Ты что, Нино не веришь? Я же говорила, что он не миллионер! Так мы ждем! Нино тут у меня совсем голая стоит. Слушай, если она так в Москве ходит, то я не удивляюсь, что Натэла замуж выходит, а не она! Да, Рафик поедет встречать Мэри. Прилетает сегодня. Но ты же ее знаешь – она прямо в ресторан заявится, чтобы эффектно было. Да, я нервничаю, так нервничаю, что сказать тебе не могу!
Пока тетя Ася говорила по телефону, в квартиру зашла Нана и протянула Нине платье – алое, блестящее, расшитое пайетками, блестками и бисером.
– Не надо, мне неудобно, – сказала ей Нина.
– Надо, бери уже, мне тоже неудобно так стоять, – серьезно сказала Нана, перекладывая спящую Мию с одной руки на другую. – Манана меня с платьем обратно в дом не пустит. Надевай. Всем лучше будет.
Она освободилась от платья, которое старалась не помять, и с облегчением подхватила дочку двумя руками.