— Древние жизни, обращенные в камень. Думаю, у ученых наготове объяснение того, как такое возможно. Увы, но мое образование было нерегулярным и… гмм… я плохо его воспринял. Гляди вот это — какая-то громадная ракушка. А там что-то вроде позвонка змеи или…
— Всего лишь резьба, — заявил Карса.
Грубый рокочущий смех заставил его повернуться. Стоявший на повороте тропы, шагах в десяти от них, мужчина был здоровяком по меркам низменников; кожа его была столь темной, что казалась черной. На нем не было рубахи — только ржавая тяжелая кольчуга без рукавов, надетая на голое тело. Мышцы толстые, лишенные жирка — руки, плечи и торс казались скрученными из канатов. Чресла его закрывала повязка из какой-то некрашеной такни. Голову увенчивала шляпа или рваный колпак, но Карса сумел различить густую, почти седую бороду, закрывавшую половину лица.
У человека не было оружия, даже ножа. Зубы блеснули в улыбке. — Крики со стороны моря, а вот теперь двое болтают на дару в моем дворе. — Он чуть склонил голову к плечу, оценивая Карсу. — Вначале подумал, что ты Фенн, но ты ведь не Фенн?
— Я Теблор…
— Теблор! Ну, парень, ты проделал долгий путь от дома, так?
— Торвальд выступил вперед: — Сэр, ваш дару впечатляет. Кажется, я заметил малазанский акцент. Более того, судя по цвету кожи, вы напан. Значит, мы на Квон Тали?
— А ты не знаешь?
— Увы, сэр. Боюсь, что не знаю.
Мужчина крякнул и повернулся спиной. — Резьба, ха! — Торвальд глянул на Карсу, пожал плечами и пошел за хозяином.
Карса двинулся следом.
Дверь обнаружилась на стороне, обращенной к суше. Тропа перед входом раздваивалась: одна ветка шла в башню, вторая уходила вдоль берега. Дальше смутно виднелись темные деревья. Мужчина толчком отворил дверь и поднырнул под притолоку. Торвальд и Карса против своей воли замерли на развилке, уставившись на громадный каменный череп, служивший навесом над дверью. Он был длиннее Теблора, он покрывал всю ширину стены. Ряды похожих на кинжалы зубов устыдили бы равнинного медведя.
Хозяин выглянул: — Впечатляюще, да? Я собрал почти все тело ублюдка. Должен был догадаться, что он будет больше, чем…
— Слишком много болтаешь, — буркнул Карса. — Мужчина тратит время на всякую чепуху. Когда я решу, что голоден, возьму всё сам.
Хотя Теблор был готов к гневной реакции хранителя башни, хотя рука его была поблизости от кровавого меча — он не сумел избежать удара размытого от скорости кулака, коснувшегося нижних ребер справа. Затрещали кости. Воздух словно взорвался в легких Карсы; он зашатался и начал оседать; волна темной боли залила весь мир.
Никогда его так сильно не били, за всю жизнь. Даже Байрот Гилд не сумел бы отвесить такого тычка. Теряя сознание, Теблор успел послать Хранителю взгляд, полный неподдельного удивления и восхищения. Потом он упал.
* * *Когда он очнулся, сквозь распахнутую дверь лились солнечные лучи. Он понял, что лежит на каменных обломках. Воздух был полон спускающейся сверху пыли. Застонав от боли в сломанных ребрах, Карса медленно сел. Откуда-то с потолка доносились голоса.
Кровомеч все еще висел у бедра. Теблор оперся на костяную ногу ящера, встал. Поглядев вверх, увидел Торвальда и Хранителя, качавшихся на балке прямо под потолком, который они успели частично разобрать. Дарудж бросил взгляд вниз. — Карса! Я бы пригласил тебя к нам, но боюсь, что леса не выдержат. Но мы и так многое успели…
Хранитель прервал его: — Леса выдержат. Я затащил на них весь позвоночник, а в нем весу больше, чем в одном Теблоре. Давай лезь сюда, парень. Мы приступим к стенам.
Карса потрогал имевший размеры человеческого кулака синяк, что украсил ему правое подреберье. Дышать было больно; он сомневался, что сможет влезть наверх, не говоря уже о работе. В то же время ему не хотелось показывать слабость — в особенности перед мускулистым напаном. Скривившись, он дотянулся до ближайшей перекладины.
Подъем был мучительным и ужасно медленным. Двое молча наблюдали за ним сверху. Когда Карса достиг помоста под потолком, сев рядом с Торвальдом и Хранителем, он весь взмок.
Хранитель откровенно пялился на него. — Возьми меня Худ, — пробормотал он. — Я удивлен, что ты вообще встал, Теблор. Знаю, ребра сломаны — черт! — Он неловко поднял обмотанную бинтами руку. — Я себе кости сломал. Видишь ли, такой уж у меня нрав. Вечная проблема. Не выношу оскорблений. Так что сиди — мы сами управимся.
Карса оскалился: — Я из племени Урид. Думаешь, шлепок низменника меня беспокоит? — Он выпрямил спину. Потолок был сделан из единой известняковой плиты — его снятие потребовало работы молотком; затем, когда соединения были зачищены, плиту просто столкнули через край, и сейчас она лежала у подножия грудой обломков. Раствор между щелями больших каменных блоков был выдолблен до уровня помоста.
Карса уперся плечом в стену, поднажал… Люди успели ухватиться за ремень кровавого меча, когда Теблор полетел вслед за огромной секцией стены. Сотрясение заставило башню задрожать. Казалось, что вес Карсы утащит вниз всех троих — но Хранитель уперся ногой в столб, застонав, когда ремень врезался в руку. Еще миг они качались на краю; затем напан медленно согнул руку, затащив Теблора на платформу.
Карса не мог помочь ему — когда он надавил на стену, то чуть не потерял сознание. В голове ревела боль. Он медленно опускался на колени.
Задыхающийся Торвальд отпустил ремень и шлепнулся на подгнившие доски.
Хранитель засмеялся. — Ну, это было легко. Отлично. Оба заработали завтрак.
Торвальд кашлянул и сказал Карсе: — Если тебе интересно, я сходил утром на пляж и поискал Силгара и Дамиска. Однако они покинули прежнее место. Не думаю, что рабовладелец рассчитывал идти с нами — он боялся за свою жизнь. Карса, признай, что страх его не был беспочвенным. Я прошел по следам до дороги. Они пошли на запад, а значит, Силгар лучше знал местность, чем рассказывал нам. Пятнадцать дней до Эрлитана, большого порта. Если бы они пошли на восток, брели бы до ближайшего города месяц или еще дольше.
— Слишком много болтаешь, — буркнул Карса.
— Да, — согласился Хранитель, — болтает. У вас было удивительное путешествие — я уже узнал больше, чем хотел узнать. Но не беспокойся, Теблор. Я поверил наполовину. Убить акулу… ну, здешние акулы такие большие, что не боятся даже дхенраби. Всех, что поменьше, сожрали. Я тут недавно видел у берега рыбину вдвое длиннее тебя. Разрубить голову одним ударом? Деревянным мечом? В воде? А что насчет другой — сома, способного проглотить человека целиком? Ха, вот так шутка!
Торвальд уставился на напана: — Чистая правда. Как и затопленный мир, и корабль с безголовыми Тисте Анди на веслах!
— Ну, в это я верю, Торвальд. Но акула и сом? За дурака меня держишь? Ладно, слезайте, будем готовить завтрак. Обвяжись-ка веревкой, Теблор, а то вдруг решишь заснуть на полпути? Мы пойдем следом.
* * *Рыба, которую Хранитель бросил в суп из крахмалистых клубней, была сухой и сильно соленой. Закончив работать черпаком, Карса ощутил жажду. Хранитель послал их к роднику около башни, и они жадно пили чистую воду.
Дарудж ополоснул лицо и сел, прислонившись к упавшей пальме. — Я тут думаю, друг, — начал он.
— Лучше бы ты побольше думал, поменьше болтал, Торвальд Ном.
— Родовое проклятие. Мой отец еще хуже. Странно, но в других линиях Дома Ном наблюдается противоположное — из них и пытками слова не вытянешь. У меня есть кузен, ассасин…
— Я надеялся, ты будешь думать.
— Ох, ладно. О чем я? Эрлитан. Нам надо туда.
— Зачем? Я не нашел в городах ничего хорошего, когда мы ехали по Генабакису. Они воняют, в них орут, низменники бегают словно мыши по утесам.
— Это порт, Карса. Малазанский порт. Значит, отсюда ходят корабли до Генабакиса. Не пора ли по домам, дружище? Проезд можно отработать. Я готов упасть в объятия семьи — давно потерянный сын вернулся умудренным, почти преображенным. Что до тебя… думаю, племя будет, гм… в восторге, принимая тебя. Ты обрел знание, а оно им отчаянно нужно, ибо случившееся с сюнидами грозит и уридам.
Карса на миг нахмурился, потом отвернулся. — Я действительно вернусь к своему народу. Однажды. Но Уругал все еще направляет мои стопы — я чувствую его. Тайны имеют силу, пока остаются тайнами. Слова Байрота, к которым я так мало прислушивался. Но теперь все изменилось. Я изменился, Торвальд Ном. Недоверие укоренилось в душе, и когда я нахожу в собственном уме каменное лицо Уругала, когда чувствую, как моя воля сражается с его волей — я ощущаю свою слабость. Власть Уругала скрыта в том, чего я не знаю, в тайнах — тайнах, которые бог прячет от поклонника. И я прекращаю войну. Уругал ведет, я следую, ибо наше путешествие было странствием за истиной.
Торвальд смотрел на Теблора, прикрыв глаза. — Тебе может не понравиться найденное, Карса.
— Подозреваю, что ты прав.
Дарудж еще мгновение смотрел на него — а потом вскочил на ноги и стряхнул песок с рваной куртки. — Хранитель намекает, что рядом с тобой небезопасно. Говорит, что ты будто бы тащишь за собой тысячу незримых цепей, и то, что находится на других концах, полно яда.
Карсе показалось, что кровь обернулась льдом в его венах.
Торвальд, похоже, заметил, что его настроение изменилось, потому что поднял обе руки: — Погоди! Он сказал это случайно. Чепуха, друг. Он просто советовал быть осторожным в твоей компании. Как будто я сам не понимаю. Ты похож на магнитный камень самого Худа — привлекаешь врагов. Я советую тебе не драться с этим человеком. Фунт за фунт — он самый сильный тип, какого я встречал, он сильнее даже тебя. К тому же тебе нужно обрести былую силу, у тебя шесть ребер сломано…
— Хвати слов, Торвальд Ном. Я не хочу нападать на Хранителя. Его видение меня тревожит — вот и всё. Ибо я видел то же, в своих снах. Теперь понимаешь, почему мне нужно выяснить истину?
— Отлично. — Торвальд опустил руки и вздохнул: — И все же советую Эрлитан. Нам нужна одежда и…
— Хранитель сказал правду, что рядом со мной опасно, Торвальд Ном. И опасность все больше. Я пойду с тобой в Эрлитан. Потом погляжу, найдешь ли ты корабль, чтобы вернуться к семье. Тогда наши пути разделятся. Но чувство дружбы останется со мной.
Дарудж расцвел улыбкой: — Решено, значит. Эрлитан. Идем в башню, чтобы воздать должное Хранителю и его гостеприимству.
Они возвращались по своим следам. — Уверяю тебя, — говорил Торвальд, — что тоже сохраню чувство дружбы. Хотя никто мне не поверит.
— Почему бы?
— Я не умею заводить друзей. Знакомых, подручных, все такое — это легко. У меня широкий рот…
— И возможные друзья разбегаются. Да, понимаю. В точности.
— Теперь и я понял: ты намерен швырнуть меня на первое же судно, чтобы избавиться!
— Уж точно, — сказал Карса.
— Вся моя жизнь — сплошные неудачи. Кто бы стал сомневаться…
Они увидели вдалеке башню. Карса поморщился и сказал: — Понимать твои слова все еще трудно…
— Весь этот разговор о дружбе должен был тебя смутить. Ты правильно сделал, что сменил тему.
— Нет, я хотел ответить так. На корабле, когда я висел в цепях у мачты, ты был единственной моей опорой в мире. Без тебя и бесконечной твоей болтовни, Торвальд Ном, обманное безумие стало бы истинным. Я был воеводой Теблоров. Я был нужен, но я сам этого не понимал. Я нашел последователей, а не друзей, и только теперь понял, в чем разница. Она велика. Отныне я знаю, что такое сожаления. Байрот Гилд. Делюм Торд. Даже ратиды, которых я жестоко проредил. Когда я вернусь назад, в страну Теблоров, придется латать старые раны. Так что, когда ты решил вернуться к семье, мое сердце возрадовалось.
Хранитель сидел на трехногом табурете около входа. Около его ног виднелся большой заплечный мешок и две блестящие от росы выдолбленные тыквы. В здоровой руке был мешочек, который он бросил подошедшему Торвальду.
Мешочек звякнул, оказавшись в ладони даруджа. Он спросил: — Что…
— По большей части серебряные джакаты. Еще несколько местных монет, но таких ценных, что не советую показывать. Эрлитанские карманники стали легендой.
— Хранитель!
Напан поднял руку: — Слушай, парень. Когда человек устраивает собственную смерть, он составляет план. Жить в неизвестности не так просто, как ты можешь подумать. За день до трагического утопления я опустошил половину сокровищницы Арена. Попробуйте меня убить и отыскать клад, хотя это бесполезно. А лучше поблагодарите и убирайтесь восвояси.
— Однажды, — сказал Карса, — я вернусь и отплачу тебе.
— За деньги или за сломанные ребра?
Теблор молча усмехнулся.
Хранитель захохотал, встал и нырнул под притолоку. Они слышали, как он карабкается по лесам.
Торвальд взял мешок, натянул лямки на плечи, передал тыкву Карсе.
Они вернулись на дорогу.
Глава 4
Вдоль прибрежной дороги попадались селения, обычно расположенные далеко от берега, как будто их обитатели ничего не брали у моря. Кое-как построенные глинобитные хижины, загоны, козы, собаки и темнокожие люди, скрывавшие тела под выбеленными солнцем одеждами. Мрачные лица следили за Теблором и даруджем из затененных проемов, но никто их не приветствовал.
На четвертый день пути, в пятой деревне они нашли на практически пустой рыночной площади фургон торговца, и Торвальду удалось выменять на горсть серебра старинный меч, очень тяжелый и с закругленным клинком. Купец предлагал также куски тканей, но готовой одежды у него не нашлось. Рукоять меча отвалилась после нескольких пробных взмахов.
— Нужно найти резчика по дереву, — сказал Торвальд после длинной и сложной тирады проклятий. — Они снова брели по дороге; солнце яростно светило с безоблачного неба. Лес стал еще более редким, низким и пыльным. Им хорошо были видны справа мутные волны Отатаральского моря, а слева — бесконечные холмы песочного цвета. — Клянусь, купец понимал малазанский хотя бы как я. Просто не желал признаваться.
Карса пожал плечами: — Малазанские солдаты в Генабарисе говорили, что Семь Городов готовы поднять бунт против оккупантов. Вот почему Теблоры не завоевывают. Лучше, когда враг остается на своих землях — тогда можно снова и снова грабить его.
— Это не путь империй, — покачал головой дарудж. — Обладание и контроль, вот чего жаждут некоторые люди. Не сомневаюсь, малазане изобрели многочисленные оправдания завоевательным войнам. Всем хорошо известно: Семь Городов были крысиной дырой кровной мести и междоусобиц, здесь почти весь народ страдал и голодал под пятой жирных воевод и развращенных королей-жрецов. А вот после малазанского завоевания эти негодяи или разбежались, или окончили жизнь на колах у городских стен. Дикие племена больше не спускаются с холмов, чтобы сеять разорение и нести гибель более цивилизованным сородичам. Тирания жречества расшатана, о человеческих жертвоприношениях больше не вспоминают. Конечно, торговцы никогда не были так богаты, а дороги более безопасны. Как-никак, отличные поводы для мятежа.
Карса долго смотрел на Торвальда, потом сказал: — Да, я вижу, почему ты можешь быть прав.
Дарудж расплылся в улыбке: — Ты учишься, друг.
— Уроки цивилизации.
— Точно. Мало смысла искать причину тому, что люди делают и что думают. Злоба — самый упорный сорняк, она везде находит почву для корней. Она сама себя кормит.
— Словами.
— Именно словами. Выскажи мнение, высказывай его как можно чаще — и вскоре все будут говорить тебе то же самое, мнение станет убеждением. Его станут питать безрассудным гневом и защищать оружием. Тогда слова станут бесполезны, и тебе придется сражаться за жизнь или умирать.
Карса фыркнул: — Я бы сказал, сражаться даже за гранью смерти.
— И верно. Поколение за поколением.
— Все люди в Даруджистане такие, как ты?
— Более или менее. Назойливые ублюдки. Мы обожаем споры, то есть никогда не доводим дело до стадии, когда слова бесполезны. Мы любим слова, Карса, как ты любишь резать головы, собирать уши и языки. Пройдись по любой улице любого района, и каждый встречный выскажет тебе особое мнение по любому вопросу. Даже по вопросу возможного завоевания малазанами. Я вот подумал в тот миг, когда акула подавилась телом Борруга… Полагаю, если Даруджистан когда-нибудь станет частью Малазанской империи, империя будет такой акулой, а Город — телом Борруга. Мы заставим подавиться проглотившего нас зверя.
— Акула так и не задохнулась.
— Потому что Борруг был мертв и ничего не мог сказать.
— Интересное различие.
— Еще бы! Мы, даруджи, тонкий народ.
Они подходили к следующему селению, не похожему на прочие. Им пришлось огибать длинную, хотя и низкую стену. В центре виднелись три высоких здания; рядом был загон, полных жалобно блеющих на жаре коз.
— Лучше бы было выпустить их на пастбище, — заметил Торвальд.
— А может, их собираются забить.
— Сразу всех?
Карса принюхался: — Чую лошадей.
— Ни одной не вижу.
Дорога подвела к стене и сузилась. Через канаву вел полуразрушенный мост. Карса и Торвальд перешли его, миновали арку и оказались на главной улице.
Вокруг никого не было видно. Ничего необычного — все селяне прятались, заметив Теблора, хотя раньше они не запирали накрепко и двери и окна.
Карса вытащил кровомеч. — Мы попали в засаду, — промолвил он.
Торвальд вздохнул. — Думаю, ты прав.
По пути он обернул основание своего клинка кожаным ремнем, нашедшимся в мешке — не вполне удачная попытка сделать меч пригодным для использования. Дарудж вытянул скимитар из потрепанных деревянных ножен.