Он сидел в одиночестве, пряный аромат чая дхен» бара висел в прохладном воздухе. Снаружи раздавались обычные для племенной стоянки звуки, приятные тем, что не мешают беспорядочному бегу мыслей. Лишь позже, когда люди затихнут, возобновится неустанная осада, головокружительные видения нефритового лика, столь огромного, что это не поддается пониманию. Сила и чуждая, и земная, словно рожденная природной силой, вовсе не готовой к внезапному изменению. Но она была изменена, перекроена и проклята разумом. Гигант, погребенный в отатарале, недвижный в вечной темнице.
Теперь он может касаться внешнего мира, получив две призрачные человеческие руки — руки, от которых будто бы отказался бог. «Но Фенер бросил меня, или я бросил Фенера? Кто из нас более… обнажен?»
Этот лагерь, эта война — эта пустыня — все придумано, чтобы скрыть позор. Он прячется. Но придет день, знал Геборик, и ему придется вернуться в ужасные пустоши прошлого, на остров, где ждет каменный великан. Вернуться. Ради чего?
Он всегда думал, будто Фенер взял отрубленные руки, чтобы хранить до дня сурового суда. Это право Клыкастого. Геборик принял свою судьбу, насколько это было возможно. Но казалось, нет конца изменам, которые изгнанный жрец может сотворить против своего бога. Фенера вытащило из его королевства, он брошен и пленен этим миром. Отрубленные руки нашли нового хозяина, хозяина столь великой силы, что он может воевать с самим отатаралом. Но он не отсюда. Геборик понял, что нефритовый гигант — пришелец, захватчик, посланный из иного мира ради неведомой цели.
Но он не смог ее исполнить — кто-то его пленил.
Геборик отпил чая, молясь, чтобы наркотик оказался способным ввести его в мертвецкий сон. Он начинал терять эффект — или, скорее, жрец начал привыкать к его действию.
Каменный лик манит.
Лик пытается что-то сказать.
Полог палатки зашелестел и был откинут на сторону.
Вошла Фелисин. — Ага, еще не спишь. Хорошо. Мать зовет тебя.
— Сейчас?
— Да. Утром произошли три события. Нужно обсудить последствия. Мать ищет твоей мудрости.
Геборик кинул печальный взор на глиняную чашку с дымящимся чаем, что была зажата в незримых руках. Холодный, он становится не лучше подкрашенной воды. — Мне не интересны события вовне. Если она желает мудрых слов, то будет огорчена.
— Я так и говорила, — заявила Фелисин Младшая с озорным блеском в глазах, — но Ша'ик настаивала.
Она помогла ему надеть плащ и вывела наружу, положив на спину легкую, как бабочка, руку.
Ночь оказалась ледяной. Повсюду висела оседающая пыль. Они шли по извитым улочками между юрт, храня молчание.
Миновали помост, с которого Ша'ик Возрожденная впервые выступала перед толпой, потом прошли осыпавшиеся ворота, ведущие к огромному многокомнатному шатру — дворцу Избранной. Стражи не было, но присутствие богини казалось ощутимым. Стылый воздух словно давил на головы.
Мало тепла было в первой из комнат за пологом шатра, но за каждой новой завесой температура росла. Дворец был путаницей изолированных комнатушек, почти всегда пустых и мало отличимых одна от другой. Наемный убийца, сумевший пройти внутрь, почему-то избегнув внимания богини, быстро заблудился бы. Путь к покоям Ша'ик следовал сложному, извитому маршруту. Ее комната не находилась в центре и даже не в средней части дворца, как можно было ожидать.
Плохо видящий Геборик сразу путался среди бесконечных поворотов; ему так никогда и не удалось понять расположение конечной цели пути. Вспоминалось бегство из рудников, тяжкое путешествие к западному берегу острова — их тогда вел Боден, Боден, чье чувство направления оказалось необычайно, почти пугающе острым. Без него Геборик и Фелисин погибли бы.
«Крючок, не иначе. Ах, Тавора, ты не ошиблась, доверяя ему. Лишь сама Фелисин все спутала. Нужно было предвидеть. Что же, сестра, ты смогла просчитать многое… но не это».
Они вошли в квадратную, с низким потолком палату, которую Избранная — Фелисин Старшая — назвала тронным залом. Там действительно имелся помост, некогда служивший основанием очага; его увенчивал выцветший стул с высокой спинкой и мягкой обивкой. На подобных этому советах Ша'ик неизменно размещалась на сомнительном троне и не покидала его, пока присутствовали советники; она даже не вставала, чтобы посмотреть на расстеленные полководцами на кожаном полу карты. Если не считать Фелисин Младшей, Избранная казалась здесь самой малозначительной персоной.
Геборик гадал, страдала ли Ша'ик Старшая такой неуверенностью в себе. Вряд ли.
Комната была полна людей. Из вождей армии и приближенных Избранной отсутствовали лишь Леомен и Тоблакай. Тут не было других стульев, однако вдоль трех полотняных стен лежали разнообразные подушки. На них и расположились командиры. Геборик пробрался в дальний угол слева — Фелисин за ним — и занял место в нескольких шагах от тронного помоста.
Какое-то постоянное колдовство освещало палату, причем свет согревал воздух. Геборик отметил, что все расселись на привычных местах; хотя его глазам они представлялись размытыми пятнами, он всех узнал. Напротив трона сидел полукровка-напан Корболо Дом — выбритая тускло-синяя голова покрыта шрамами. Справа разместился верховный маг Камист Рело, необычайно тощий, похожий на скелет; седые волосы были очень коротко пострижены, завитая борода переходила в бакенбарды, между которыми прятались запавшие глаза. Слева от Корболо сидела Хенарас, ведьма, изгнанная по неведомым причинам из какого-то пустынного племени. Магия поддерживала в ней видимость юности; томный блеск глаз стал результатом действия тральба, яда местных змей — она принимала его, чтобы стать неуязвимой для покушений. Рядом с ней — Файэлле, толстая и постоянно нервничающая женщина. Геборик мало ее знал.
Напротив отставного жреца сидели Л'орик, Бидитал и Фебрил, бесформенный под огромной шелковой телабой. Крошечные черные глазки блестели из тени широкого, похожего на раздутую шею пустынной кобры капюшона. Два верхних зуба казались клыками из-за золотых коронок. Говорили, что в них содержится эмулор, яд некоего кактуса, дарующий не смерть, а вечное отупение.
Последний из вождей восседал слева от Фелисин. Матток, любимый в племенах пустыни высокий чернокожий воин, наделен был врожденным благородством, впрочем, способным раздражать окружающих (пожалуй, лишь Леоман оставался равнодушным к жесткой надменности вождя). Впрочем, поводов не любить Маттока находилось мало: он всегда оставался вежливым, сочувствующим, быстрым на улыбку — возможно, слишком быстрым, как будто он считал любые слова окружающих не стоящими серьезного внимания. Кроме слов Ша'ик, разумеется.
Когда Геборик сел, Избранная пробормотала: — Ты сегодня с нами, Руки Духа?
— Почти весь, — отозвался он.
В ее голосе слышалось скрытое напряжение. — Лучше будь весь, старик. События развиваются… удивительно. Катастрофы поразили далекую Малазанскую Империю…
— Давно ли?
Ша'ик удивилась такому вопросу, но Геборик не стал продолжать.
— Менее чем неделю назад. Садки сотряслись все до одного, словно от землетрясения. В армии Даджека Однорукого остаются сочувствующие восстанию, они сообщили подробности. — Она подала знак Л'орику. — Я не намерена говорить всю ночь. Изложи суть событий, Л'орик, для Корболо, Геборика и тех, что еще не знают о происходящем.
Мужчина склонил голову: — Рад исполнить, Избранная. Те из вас, что пользуются садками, без сомнения, ощутили отзвуки жестокой перекройки пантеона. Что же именно произошло? Первый ответ: попросту говоря, это узурпация. Фенер, Летний Вепрь, был во всех смыслах свергнут с позиции важнейшего бога войны. — Он оказался достаточно великодушным и не взглянул на Геборика. — На его месте Первый Герой Трич. Летний Тигр…
«Свергнут. Моя и только моя вина».
Глаза уставившейся на Геборика Ша'ик сияли. Разделяемые ими тайны словно потрескивали в воздухе, незримые для всех прочих.
Л'орик хотел продолжать, но Корболо прервал мага: — И какое дело нам? Войне не нужны боги, лишь смертные ратники, два вражеских стана и куча поводов к взаимному убийству. — Он помедлил, улыбаясь Л'орику, и пожал плечами: — Лично мне любой повод сойдет.
Его слова заставили Ша'ик оторвать взор от Геборика. Воздев брови, она сказала напану: — Неужели нет особых поводов, Корболо Дом?
— Люблю убивать. Только в этом и хорош.
— Ты обо всех людях? — спросил Геборик. — Или ты имел в виду лишь врагов Откровения?
— Как скажешь, Руки Духа.
Наступило всеобщее замешательство. Л'орик откашлялся. — Узурпация, Корболо Дом, это событие, уже известное большинству присутствующих магов. Я же хочу постепенно довести до вас менее известные происшествия на далеком Генабакисе. Пантеон потрясен еще раз — внезапным, неожиданным возвращением на Трон Зверя Тогга и Фандерай, пары Зимних Волков. Казалось, они обречены вечно искать друг дружку, разделенные при Падении Увечного Бога. Все результаты возрождения старинного Оплота Зверя еще не осознаны. Я же хочу предостеречь Солтейкенов и Д'айверсов среди нам: бойтесь новых владык Звериного Трона. Они однажды могут к вам прийти и потребовать преклонения. — Он улыбнулся. — Увы глупцам, шедшим по Пути Рук. Приз был схвачен далеко, далеко отсюда…
Наступило всеобщее замешательство. Л'орик откашлялся. — Узурпация, Корболо Дом, это событие, уже известное большинству присутствующих магов. Я же хочу постепенно довести до вас менее известные происшествия на далеком Генабакисе. Пантеон потрясен еще раз — внезапным, неожиданным возвращением на Трон Зверя Тогга и Фандерай, пары Зимних Волков. Казалось, они обречены вечно искать друг дружку, разделенные при Падении Увечного Бога. Все результаты возрождения старинного Оплота Зверя еще не осознаны. Я же хочу предостеречь Солтейкенов и Д'айверсов среди нам: бойтесь новых владык Звериного Трона. Они однажды могут к вам прийти и потребовать преклонения. — Он улыбнулся. — Увы глупцам, шедшим по Пути Рук. Приз был схвачен далеко, далеко отсюда…
— Мы были жертвами обмана, — проговорила Файэлле. — Никто иные, как миньоны Темного Трона — однажды им придется ответить за все.
Бидитал улыбнулся ее словам, но промолчал.
Л'орик движением плеч выразил равнодушие. — Мой рассказ, Файэлле, далеко не окончен. Позвольте перейти к мирским — но еще более важным — делам. Весьма тревожащий союз выкован на Генабакисе для противостояния загадочной угрозе Паннион Домина. Войско Однорукого заключило альянс с Каладаном Брудом и Аномандером Рейком. При поддержке чрезвычайно богатого города Даруджистана союзные армии вышли на войну с Домином. Строго говоря, мы ощутили облегчение от такой вести, хотя в долгосрочной перспективе подобный альянс может стать катастрофой для восстания Семи Городов. Мир на Генабакисе прежде всего освободит Даджека и его армию, и над нами нависнет кошмар: Тавора приближается с юга, Даджек с десятью тысячами солдат высаживается в Эрлитане и марширует на нас с севера.
— Неприятная мысль, — пророкотал Корболо Дом. — Одна Тавора не вызовет больших проблем. Но Верховный Кулак и десять тысяч… другое дело. Конечно, большинство солдат происходят с Семиградья, но я не стал бы ставить на кости в надежде, что они переметнутся к нам. Даджек владеет и душами их, и телами…
— Кроме нескольких шпионов, — сказала безжизненным голосом Ша'ик.
— Ни один больше не вступит в контакт, — бросил Л'орик, — едва дела станут… меняться.
— Погодите, — вмешалась юная Фелисин. — Я думала, Даджека с армией императрица объявила вне закона.
— Лишь чтобы он мог выковать союз Брудом и Рейком, — пояснил Л'орик. — Тактическая хитрость, милочка.
— Мы не желаем увидеть Даджека на наших берегах, — сказал Дом. — Вискиджек, Быстрый Бен, Калам, Черные Моранты с проклятыми припасами…
— Позвольте успокоить ваше тревожно бьющееся сердце, командор, — мурлыкнул Л'орик. — Мы не увидим Даджека. По крайней мере вскоре. Паннионская война оказалась… опустошительной. Десять тысяч сократились до примерно трех. Черные Моранты также измолочены. О да, они победили, но какой ценой? Сжигателей Мостов… нет. Вискиджек… мертв.
Геборик медленно выпрямился. В комнате вдруг похолодало.
— А сам Даджек, — продолжал Л'орик, — сломан. Разве не приятная новость? Вот еще: напасти Т'лан Имассов более не существует. Все они ушли. Никогда этот ужас не обрушится на невинных жителей Семиградья. Итак, — подытожил он, — что остается у Императрицы? Адъюнкт Тавора. Необычайный год для империи. Колтейн и Седьмая, Аренский легион, Вискиджек и Сжигатели, Войско Однорукого… нам придется потрудиться, чтобы такое превзойти.
— Превзойдем, — захохотал Корболо Дом, сжав побелевшие кулаки. — Вискиджек! Мертв! Эх, восславим нынче Худа! Я принесу жертвы перед алтарем! И Даджек — о, его дух поистине будет сломан. Раздавлен!
— Хватит глумления, — простонал, борясь с тошнотой, Геборик.
Камист Рело склонился к Л'орику. — А Быстрый Бен? — прошипел он.
— Он жив, увы. Калам не был с армией — никто не знает, куда он делся. Из Сжигателей выжила горстка, Даджек уволил их, занес в список потерь…
— Кто выжил? — спросил Камист.
Л'орик нахмурился: — Горстка, я сказал. Это важно?
— Да!
— Ладно. — Л'орик глянул на Ша'ик. — Избранная, позволите мне еще раз вступить в контакт со слугой в их далекой армии? Это займет несколько мгновений.
Она пожала плечами. — Действуй.
Когда Л'орик опустил голову, она откинулась в кресле. — Итак. Врагов постигло поражение, от которого не оправиться. Императрица и ее драгоценная империя шатаются от потери крови. Значит, нам выпало нанести смертельный удар.
Геборик подозревал, что лишь он расслышал мертвенную пустоту ее слов.
«Сестра Тавора осталась одна.
Именно так ей нравится. Она расцветает в одиночестве. Ах, милая, ты изображаешь возбуждение, хотя новости тебя погрузили в уныние. Не так ли?»
Л'орик заговорил, не поднимая головы: — Дымка. Пальцыног. Колотун. Штырь. Сержант Дергунчик. Лейтенант Хватка… Капитан Паран.
Раздался глухой стук — голова Ша'ик ударилась о спинку трона. Лицо ее лишилось всякого цвета, вот всё, что различили слабые глаза Геборика. Он понимал, однако, что на ее лице должно читаться потрясение. Он тоже ощутил шок, но лишь шок узнавания — ничего подобного тому, что терзает сейчас молодую женщину на троне.
Л'орик беззаботно продолжал: — Быстрый Бен сделался Верховным Магом. Есть слухи, что выживших Сжигателей по садку переправили в Даруджистан, хотя мой шпион не уверен. Вискиджек и павшие Сжигатели… помещены… в Отродье Луны, которое — боги подлые! Покинуто. Сын Тьмы бросил Отродье! — Казалось, он содрогается. Маг поднял голову и заморгал, медленно озираясь. Быстрый нервный вздох. — Вискиджек убит одним из командиров Бруда. Похоже, союз запятнала измена.
— Разумеется, — ощерился Дом.
— Не сбрасывайте со счетов Быстрого Бена, — сказал Камист Рело. Его руки беспрестанно шевелились, хотя и были сложены на животе. — Тайскренн пошлет его к Таворе? Что оставшиеся три тысячи Войска Однорукого? Даже если Даджек не возглавит их…
— Они сломлены духом, — сказал Л'орик. — Именно колеблющиеся отыскали меня.
— Но где Калам Мекхар? — прошипел Камист, непроизвольно оглянувшись. Затем он снова устремил взор на собственную тень.
— Калам Мекхар ничто без Быстрого Бена, — рявкнул Корболо Дом. — Полнейшее ничто теперь, когда умер его любимый Вискиджек.
Камист повернулся к приятелю. — А что, если Быстрый Бен воссоединится с проклятым ассасином? Что тогда?
Напан пожал плечами: — Не мы убили Вискиджека. Их умы будут заняты местью тому убийце, из помощников Бруда. Не бойся того, что может вообще не случиться, старый друг.
Ша'ик воскликнула, заставив всех вздрогнуть: — Все вон, кроме Геборика! Быстро!
Удивленные взоры. Все встали.
Фелисин Младшая замешкалась. — Мать?
— Ты тоже, дитя. Вон.
Л'орик сказал: — Осталось обсудить новый Дом и всё его значение, Избранная…
— Завтра ночью. Мы завтра возобновим дискуссию. Вон!
Вскоре Геборик остался наедине с Ша'ик. Она долго молча смотрела себе под ноги; потом резко встала и сошла с помоста. Упала на колени перед Гебориком, так близко, что он сумел сфокусировать взгляд. Ее лицо было залито слезами.
— Мой брат жив! — всхлипнула она.
Пораженный Геборик молчал.
Она плакала долго, очень долго, а они крепко прижимал ее к себе, не шевелясь, так уверенно, как только мог. И раз за разом перед взором души представало видение павшего по его вине бога. Он безжалостно изгонял образ. Дитя в его руках — она снова стала ребенком — плакало, но от муки спасения. Она больше не одинока, не только проклятая сестра разделяет с ней одну кровь.
И пока что — пока он откликается на чужую нужду — собственное его горе может подождать.
Глава 8
Адъюнкт Тавора одиноко встала перед фронтом четырех тысяч беспокойно двигавшихся, перекрикивавшихся солдат; офицеры ревели и вопили в толпе, голоса их стали хриплыми от отчаяния. Пики колыхались, наконечники ослепительно вспыхивали над пыльным плацем, словно стая вспугнутых стальных птиц. Солнце изливало на головы яростный жар.
Кулак Гамет стоял в двадцати шагах позади нее и глядел на Тавору со слезами на глазах. Порывистый ветер понес прямо на Адъюнкта тучу пыли. Миг — и она почти пропала. Однако спина ее не пошевелилась, руки в перчатках были прижаты к бокам.
Ни один командир не мог бы быть более одиноким, чем она. Одиноким и беспомощным.
«Хуже того. Это мой легион, Восьмой. Первый на смотру. Сбереги нас Беру!»