Кассир Лякина при жизни была крупной, пышнотелой брюнеткой с копкой начесанных волос. Плотно прилегающее платье с небольшим разрезом по бедру казалось теперь кощунственно модным, вульгарным. Молочная белизна ног бесстыдно контрастировала с темно-вишневой тканью.
Труп лежал за перегородкой, на полу, в тесной комнатушке кассы. В области скуловой кости чернело входное пулевое отверстие на палец ниже правого глаза, который заволокло кровавой мутью.
Приподняв голову убитой, судмедэксперт показал страшно зияющую рану на затылке: место выхода пули. Стреляли практически в упор.
Судя по всему, грабитель был знаком убитой. Иначе та в окошко бы не сунулась. Убийца прихватил деньги и скрылся. Если только был один. А если и рискнул, то кто-то сторожил на улице. Сработано чисто. Без подстраховки на такое дело не идут, а тут еще воскресный день, довольно людный перекресток… Нет, один бы не пошел.
При осмотре помещения Климов обнаружил под сейфом, из которого похитили тринадцать тысяч, деформированную пулю, а гильзу от нее подобрал в коридоре Гульнов. На ее донышке было выбито: «ГЕКО». Калибр 7,65 мм. Пуля красноватого цвета, в мельхиоровой оболочке.
Рассматривая гильзу вместе с Тимониным и Андреем, Климов предположил, что стреляли из трофейного «вальтера», хотя не исключается и маузер. Не тот, матросский, который таскали в деревянном кобуре и из которого «шлепали» интеллигенцию в очках, а скромненький такой, именуемый дамским.
Как бы там ни было, уголовный розыск и прокуратура столкнулись с хорошо продуманным преступлением или, может, даже с хорошо управляемой бандой. Климов на расстоянии ощутил глухую, свирепую жестокость главаря.
На дверном косяке обнаружили отпечатки пальцев, но в картотеке они не значились.
Глядя на невозмутимое лицо Тимонина, Климов немного завидовал: было видно, что тот совершенно спокоен. Чистый профессионал. Излишняя впечатлительность мешает. Она вызывает желание немедля что-то делать: бежать, ловить, искать, а это, брат ты мой, обыкновенное любительство. Климов урезонивал себя, чувствуя, что его, действительно, подмывает что-то делать, и делать немедленно. Но торопливость всегда на руку преступникам: многое и многие ускользают из виду. Берут мелюзгу, а крупная рыба уходит.
Климов лишь отдал распоряжение перекрыть все въезды- выезды из города.
— Грабанули прилично, — подвинулся Тимонин, когда Климов сел к нему в машину: им снова предстояло быть в одной упряжке. — Черт ее дернул работать в выходной!
— Главное, что он об этом знал.
— Убийца? -Да.
Тимонин закурил и посмотрел на Климова:
— Хватает дел?
— Порядком.
По дороге пришлось вкратце рассказать о непонятной группе. Ругнулся, что грабители мотаются на угнанных машинах.
— А ты бы хотел, чтобы они гарцевали на арабских скакунах с кинжалами за поясом?
Климов промолчал: если бы сердце состояло из зубчатых колесиков, ему бы показалось, что одно из них соскочило со своей оси. Но сердце не часовой механизм — заработало.
Видя угрюмость Климова, Тимонин подмигнул:
— Подумаем, посмотрим.
Климов вздохнул. Что смотреть? Сейчас бандиты где-нибудь закрылись, глушат водку. Единственная радость после «дела». Женщины понадобятся позже. Те, кто убивал, признавались ему, что после всегда мутит, наваливается такая слабость, хоть ложись и помирай, точно собственная душа расстается с телом. Все заканчивается жуткой рвотой, судорожным спазмом внутренностей и прострацией: куда-то идешь, что-то делаешь, кажется, помнишь свои действия до мелочей, и никакой уверенности в этом нет. Даже если все заранее продумано и предусмотрено.
Тимонин докурил сигарету, вдавил ее в пепельницу.
Они подъехали к прокуратуре.
Глава 5
Несмотря на задействование информационно-поисковых систем и обращение к жителям города по радио, оперативно-следственные мероприятия ничего обнадеживающего не дали. Выявили, правда, одного рецидивиста, скрывавшегося на квартире своего дружка после побега, изъяли револьвер «наган». Но путей к убийце по-прежнему не было.
За окном шумел, стучался в стекла дождь, и его монотонно-дробное поклевывание по жестяному отливу напоминало возню кормящихся голубей.
Климов не испытывал ненависти к тем, кто пока что водил его за нос. Пустая трата сил. Они рассчитывали поразить его количеством угонов, бравадой безнаказанности, безмозглой ненасытностью, не представляя себе, что он давно уже мешает им совершить то, ради чего они вооружались, ради чего совершили пробный налет на кассу. В конечном счете, они сами подсказали ему план дальнейших действий. Климов был совершенно уверен, что убийство кассира — это не что иное, как стремление главаря «повязать» сообщников между собой невинной кровью. Генеральная репетиция перед нападением на инкассаторов. Четверть миллиона — притягательная сумма. Ведь не ради тринадцати тысяч они затеяли игру. Через некоторое время они начнут избегать друг друга, но затем, мучимые страхом разоблачения, не смогут дня прожить поодиночке. Главарю надо держать их в поле зрения, потому что больше всех своим сообщникам не доверяет он.
На протяжении последних дней, по настоянию Климова, время инкассации и маршруты банковских машин менялись постоянно, держались в строжайшем секрете, охрану усиливали самыми надежными людьми.
Диапазон милицейских раций также пришлось поменять.
Наряду с этим специально выделенные сотрудники следили за всеми, кто крутится около денежных касс, ресторанов и банков.
Номера легковых машин фиксировались.
Климов изучал протоколы, справки участковых, вчитывался в рапорты оперативников, сопоставлял служебные записки, объяснительные, срочные ориентировки, показания свидетелей, потерпевших, подозреваемых, но… по всей видимости, тот, кто убил Лякину, решил дожить до глубокой старости: выйти на его след не удавалось.
«Опасный выродок, — подумал о нем Климов. — Жестокий, осторожный, хитрый. А попадется, тут же заскулит: прошу простить, помиловать… И в глаза будет этак заглядывать… по-человечески. Сволочь».
Климов презрительно передернул плечами и выругался. Преступник может забыть лицо убитого им человека, но следователя, который доказал его вину, всю жизнь будет искать и помнить. Если ему сохранят ее — жизнь.
Набросав на отдельном листе бумаги план действий, Климов отчеркнул наиболее важные, не терпящие отлагательств пункты.
Давно шумевший дождь все так же скучно поклевывал мокрую жесть отлива.
Перво-наперво необходимо…
Зазвонил телефон, и Климов поднял трубку. Звонил Тимонин. Он только что беседовал с подругой кассирши. Так вот: убийца снял с трупа обручальное кольцо, хотя Лякина никогда не была замужем. Сказалась плебейская алчность подонка.
— А кто кассирше подарил кольцо, она не знает?
— Нет.
«Значит, сама себе купила, — подумал Климов и поблагодарил Тимонина за новую деталь. — Надо будет опросить и бывших одноклассников, может, и убили потому, что ей известен был один из нападавших».
Вспомнив лицо убитой с пулевым отверстием под глазом, он тягостно вздохнул. Чувство вины не отпускало.
Глава 6
Как это ни странно, но угоны машин прекратились. Несмотря на самую паршивую погоду: всю неделю, с небольшими перерывами, шел дождь. Ночи были ветреными, мокрыми, безлюдными — лучше не придумаешь для грабежа.
Земля раскисла, воздух отсырел.
На асфальт, под ноги прохожим, на прибитую дождем траву слетали первые, отжившие свой срок, желтушно- обескровленные листья.
В такую пору себя чувствуешь старым отшельником. С дырявым зонтиком под проливным дождем.
По городу уже не фланировали мужчины в шортах и не прогуливались женщины в трехцветных юбках, напоминавших праздничные флаги Франции. Детвора не облепляла сувенирные лотки. Легкомысленные наряды сменились строгими костюмами, и все из-за того, что резкие перемены в природе сказываются на умонастроении людей.
Начался сентябрь.
Скоро из отпуска должен был прийти Шрамко, а дело, которое взял на себя Климов, лежало мертвым грузом.
Скоро из отпуска должен был прийти Шрамко, а дело, которое взял на себя Климов, лежало мертвым грузом.
Перепрыгнув через разбрызганную проехавшей «Волгой» лужу, Климов пересек улицу, вошел в управление.
Около его кабинета уже сидело несколько человек, одноклассники и родственница Лякиной.
По предварительным сведениям, все лица, попавшие в круг следствия, были безгрешными душами, но сведения сведениями, а живое общение лучше.
Разложив на столе необходимые бумаги, он пригласил первого свидетеля. Хотя, какой он свидетель? Учился когда-то с убитой в одной школе, вот и все. Нет, не знаю, не могу вспомнить.
Если на разговор с ним ушло минут пятнадцать, то на другого одноклассника с двойным подбородком и тяжелыми веками пришлось угробить два часа. Есть такая категория людей, которые и слушают, и как бы не слышат. Молодой руководитель. Заведует ковровым цехом на ткацкой фабричке.
Затем перед Климовым, наверное, с полчаса вертелась на стуле родственница Лякиной, двадцатилетняя деваха. Чуть ли не на каждый его вопрос она делала глазами: кто бы это мог подумать?
Ничего путного он не добился от нее.
К вечеру он с полным правом мог сказать, что ничего не сделал, а сил — никаких.
Неохотно выбравшись из-за стола — ломило поясницу, выглянул в коридор. По списку неопрошенных оставались двое, но под дверью ждала вызова лишь одна из приглашенных: особа лет двадцати семи. Одета безупречно, но вид вызывающий.
Должно быть, это и есть Труфанова, решил он про себя и пригласил особу в кабинет. Труфанова сидела с Лякиной за одной партой десять лет назад. Сейчас работала официанткой в кафе «Жемчуг».
Присев на указанный стул, она вынула из пачки сигарету, покрутила в пальцах и отчего-то сунула ее обратно, прищелкнув ногтем по золотистому фильтру. Мочки ее ушей оттягивал целый набор металлически-блескучих побрякушек, напоминающих миниатюрные отмычки.
Когда Климов сообщил причину вызова ее в угрозыск, она вольготно заложила ногу на ногу.
— А что случилось? Что произошло?
— Не знаете?
— Не знаю.
Кажется, она дразнила Климова. Подобие улыбки проступило на ее губах. А, может, и впрямь не слышала объявления по радио, не просматривала местную газету. Интересный феномен: людей, выписывающих периодику становится все больше, а число тех, кто верит напечатанному, резко сокращается.
— Вашу школьную подругу…
— Их у меня много.
— Лякину.
— Мы не были подругами.
— Убили в воскресенье.
— Просто сидели за одной партой.
В ее тоне он почувствовал натянутость.
— Убили на работе, в кассе.
Глаза Труфановой заволокло испугом.
— А… а почему? — кажется, только сейчас она осознала сказанное Климовым. — Подробнее нельзя?
Климов подавил усмешку. И ужасное прельщает, если оно происходит не с нами. Когда рассказывают о трупах, люди слушают, когда предлагаешь пойти посмотреть, опознать в морге или же на месте преступления, панически страшатся и отказываются. Словно между мертвыми и живыми существует какая-то связь.
— Куда уж подробнее, — нахмурился Климов. — Застрелили прямо на работе, похитили деньги.
— И много?
— Много, — уклончиво ответил Климов. — Это к делу не относится.
Труфанова переменила позу, откинулась на спинку стула. Броско одетая, уверенная в себе. Голос звучный, с выразительными интонациями. Но глаза отводит.
Бессовестно красива, оценил ее внешность Климов и подумал, что для официантки это в самый раз. Красные туфли, красные чулки, красная заколка-роза в волосах, иссиня-черных. Нашла как одеться, идя в милицию.
Переменив позу, она сказала, что Лякина ее никогда не интересовала и помочь угрозыску она ничем не может. К сожалению.
— Ну что ж, — устало сказал Климов, — и на том спасибо.
Услышав это, Труфанова встала:
— Так я пойду?
В ее голосе послышался лукаво-капризный тон записной кокетки, призывающей к благоразумию.
— Сейчас, — ответил Климов и, взяв подписанный им пропуск, протянул Труфановой. — Предъявите на выходе.
— Мерси, — поблагодарила та и, зажав пропуск меж пальцев, достала из сумочки ключи от легковой машины. Климов заметил, что брелок напоминает веер из долларовых банкнот, уменьшенных во много раз.
— Водите автомобиль?
Труфанова посмотрела тем оценивающим взглядом, который с годами вырабатывается у всякой флиртующей женщины: скользяще-пристальным, рассеянно-зовущим. По-видимому, на посетителей кафе она производила роковое впечатление: если любить, то такую!
— Вожу… a что?
В кабинет заглянул Андрей:
— Не помешаю?
— Входи.
Если Климов правильно понял, вопрос о машине был неприятен Труфановой.
Андрей прошел к окну и, скрестив руки на груди, сделал вид, что смотрит на улицу. Я, мол, по делу, но могу и подождать.
Климов уловил, как за окном по мокрому асфальту проскворчали скаты проехавшей машины, а затем узко прошелестел велосипед. Затем снова мелко-часто ударил по отливу дождь и зашумел в листве.
— Сами водите? — поинтересовался Климов и, услышав утвердительное «да», спросил, на кого оформлена покупка, на чье имя?
— На мое! — с неясным вызовом ответила Труфанова.
Записав номер ее «Жигулей» и время их приобретения, он полюбопытствовал: замужем ли она?
— О, господи! какая разница!
Голос ее стал злобно-скучным. Такой еще бывает у работниц ЖЭКов, секретарш и паспортисток.
Уводя взгляд в сторону, она невнятно буркнула, что замужем. И тотчас сделала невинные глаза:
— А вы?
Климов потер нижнее веко. Кажется, она не вслушивается в его вопросы, а тут же старается отвести их от себя. Словно ей строго-настрого запрещено поминать мужа. Маленький женский эгоизм?
— Фамилию мужа, пожалуйста.
Труфанова хмыкнула.
— Рудяк. Но я… свободный человек! и все! мне надоело! я пошла…
Климов кивнул: идите.
Андрей комедийно-трагическим взором проводил ее из кабинета — «Очаровательные глазки, очаровали вы меня».
Глава 7
В огне закатно полыхающих небес, очистившихся к вечеру от туч, сгорал еще один бесплодный день. Климов часами бы смотрел на медленно плывущие вдоль горизонта облака, но у него никогда не хватало па это времени. И все же посмотреть, как садится солнце, он минутку-другую выкраивал.
Проезжая по набережной, Климов приткнулся к обочине и, опустив боковое стекло, вдохнул вечерний сырой воздух. Виски ломило от усталости, щемило сердце. Он только что расстался с Рудяком. Тот работал техником в авиаотряде, считался грамотным специалистом. Говорил Рудяк охотно и, как показалось Климову, излишне оживленно. На тот день, когда было совершено нападение на кассу курортторга, у него имелось железное алиби: дежурил на работе. Это подтвердили в отряде. На вопрос, почему машина оформлена на жену, Рудяк рассмеялся: «Вы же сами видели ее, должны понять. Ефрейтор, а не баба».
На том и расстались.
Поглядывал издали на море, Климов с неожиданной тоской подумал, что хорошо бы сейчас прошлепать ногами по отсыревшей от дождей и пенных брызг дощатой палубе какой-нибудь яхтчонки, поставить парус под упругий ветер…
С минутным чувством успокоения он включил скорость и тронулся с места. Трудно сказать почему, но при знакомстве с Труфановой, а затем с Рудяком, у него возникло ощущение, что то, до чего он никак не мог докопаться, где-то рядом.
Притормозив у перекрестка, включил приемник. После прогноза погоды: «…на черноморском побережье кратковременные дожди…» — началась дискуссия об охране окружающей среды.
Послушав умные речи, он раздраженно убавил звук. О чем тут говорить и ломать копья? Издержки цивилизации. О другом надо печься день и ночь: человек в человеке гибнет. Вот что страшно.