– Не материтесь, пожалуйста, – поморщилась Тома, – тут девочка стоит.
– А кто матерится? – изумилась баба Клава. – Я просто разговариваю.
– Вы на балкон пошли, – попробовала прояснить ситуацию Кристя, – туалет в коридоре, налево.
– Да? – изумилась глуповатая бабуська. – Всегда с постели слязаю, направо торкнусь, и вот он, урыльник!
Я тяжело вздохнула. Все понятно. Баба Клава заснула, а когда ей захотелось выйти, на автопилоте повернула в привычную сторону, нащупала ручку и оказалась на балконе. Если бы я не погасила свет, никакого переполоха бы не случилось.
– Ложись спать, все в порядке, – велел Семен.
Баба Клава покорно влезла на кровать и вдруг, тыкнув рукой в сторону Олега, вновь заорала, словно матрос, увидавший землю на терпящем бедствие корабле:
– Матерь божья! Глядите!
Я повернулась и кинулась к мужу.
– Олег! Что с тобой?
Несчастный Куприн краснел, вернее, синел на глазах, рот он упорно не открывал и никаких звуков не издавал.
– У него инсульт! – воскликнула Тамара. – Скорей, Сеня, клади Олега на кровать, Кристя, вызывай «Скорую»!
В безумной тревоге я заметалась возле лежбища бабы Клавы, глядя, как Семен осторожно устраивает Куприна на грязной подушке. Окончательно убедило меня в серьезности заболевания поведение супруга. Он не сопротивлялся, а тихо лег в чужую кровать, не издав при этом ни звука.
– Вытри его платком, – шепнула Тамара, – вот ужас, челюсть парализовало, слюна течет.
Я метнулась в ванную, притащила полотенце и принялась по-идиотски присюсюкивать:
– Ерунда, милый, прямо-таки чепуха. Сейчас приедет доктор, сделает укольчик, и мигом станешь здоровеньким, потерпи секунду.
Внезапно Олег ткнул рукой в направлении своего лица и замычал. Еле сдерживая слезы жалости, я забормотала:
– Спасибо, дорогой, я тоже очень люблю тебя, не волнуйся, все будет хорошо!
Куприн сделался синим и стал издавать совершенно невероятные звуки, больше похожие на стоны недужной коровы, чем на человеческую речь.
– Бога ради, – кинулась к нему Томуська, – лежи спокойно, не дергайся. Инсульт сейчас лечат, на ноги ставят за неделю, не волнуйся!
Олег продолжал хрипеть, затем он попытался сесть. Мы все, кроме бабы Клавы, повисли у него на плечах с воплем: «Лежать!» Олег снова откинулся на подушку и замычал, размахивая руками. Потом он схватил карандаш, лежавший на тумбочке, и сделал вид, будто пишет.
– Бумагу-то ему дайте, – отмерла баба Клава, – небося завещанию оставить хочет. Экий он свекольный, прям жуть берет! Кабы не помер в одночасье! Да, сразу видать, не жилец!
Услышав последнее заявление, Кристя схватила бабу Клаву за жирное плечо и мгновенно вытолкала в коридор.
– Эй, девка, – возмутилась старуха, – о..а совсем? Чаво пинаешься?
Я хотела было пойти на вопль и треснуть противную бабку, но тут в дверь позвонили. В полной уверенности, что прибыла «Скорая помощь», я рванула створку и увидела Ленинида и какого-то дядьку.
– Привет, доча, – радостно сказал папенька, – вот, трудимся с Петрухой, уже потолок в кухне размыли. Ты бы нам пожрать сгоношила, а то желудок подвело. Яишенку можно, с салом…
Потом он осекся и другим тоном поинтересовался:
– Случилось чего?
Я посмотрела в его простоватое лицо с мелкими глазами и неожиданно сделала то, что никогда не совершала раньше. Шагнула вперед, уткнулась в шею папеньки и разрыдалась.
– Ну, доча, – забормотал Ленинид, неумело гладя меня по волосам, – ну, ну, будет. Не реви, любому горю помочь можно. Зарплату потеряла? Так я дам!
Я вытерла сопли о его рубашку и сказала:
– Ох, папка, рубли тут ни при чем.
– Деньги всегда при чем, – философски отметил Ленинид, – только, вижу, дело и впрямь плохо, коли ты меня папой кликать начала.
– У Олега инсульт, парализовало челюсть, говорить не может, – зарыдала я.
Ленинид рванул по коридору, мы с Петрухой порысили за ним.
– Эта ерунда, – заорал папенька, влетая в спальню, – слышь, Олег, руки-ноги шевелятся? Куприн кивнул.
– А сесть можешь?
Муж начал приподниматься.
– Ой, не надо, – испугалась Томочка.
– Пусть встанет, – остановил ее Ленинид, – ну, давай, пройдись.
Куприн дошел до окна.
– Вот, – обрадовался Ленинид, – здоровый совсем, а что языка лишился, так даже лучше, в семейной жизни немота только плюс.
– Я всегда считал, что немой должна быть баба, – влез Петруха.
Олег схватил газету и начал что-то быстро писать на полях. Ленинид подошел к нему и велел:
– Ну-ка, рот открой, гляну, чего у тебя там. Куприн повиновался.
– Ни фига себе! – заорал папенька. – Ребята, позырьте!
Мы все ринулись к несчастному майору, воцарилась секундная тишина, следом из моей груди раздался вопль:
– Это УПР-ЛХ!
– Что? – взвизгнул Сеня.
– Долго объяснять! Как ты ухитрился засунуть устройство целиком в рот!!! Олег пожал плечами.
– Идиот!!!
Муж посинел, но меня больше не пугала происшедшая с ним перемена.
– Сядь на кровать и молчи!
– Он и так слова вымолвить не может, – хихикнул Ленинид.
Сдерживая справедливый гнев, я быстренько рассказала домочадцам о чудодейственном средстве от храпа.
– Да уж, – покачал головой Сеня, – зубами скрежетать он точно не сможет! Что делать будем?
«Скорая помощь» к нам отчего-то не приехала. Но было некогда думать, почему врачи проигнорировали вызов.
Следующий час мы тщетно пытались вытащить изо рта Олега резиновую заглушку. «Пробка» сидела намертво. В ход были пущены все известные средства. Сначала влили в Куприна ложку растительного масла. Когда эффекта не последовало, Кристя притащила «Фейри». Увидев белую бутылочку, супруг отчаянно затряс головой.
– Не капризничай, – велел Ленинид, – надо же вытащить, подумаешь, набрать в рот средство для мытья посуды, давай, давай!
Но и «Фейри» не помог. Потом гениальная идея пришла в голову Кристе:
– Пусть хлебнет ледяной воды, предметы от холода сжимаются, мы в школе учили.
Олег, не споря, поднес ко рту стакан, но противная штука не собиралась выскакивать.
– Резать надо, – вздохнул Ленинид. Куприн в ужасе замотал головой.
– Или расплавить, – предложил Петруха, – давайте зажигалкой попробуем.
Олег быстро отошел в самый дальний угол комнаты.
– Покемоны наступают, – донеслось из коридора, – всем стоять, стрелять буду!
– Ирод с занятий вернулся, – вздохнула баба Клава, – кончилася жизня спокойная!
Не успела она договорить, как в комнату вбежал Ванька с большим пистолетом.
– Покемоны мстят! – взвизгнул неуправляемый мальчик, поднял «наган» и нажал на курок.
Послышался сухой щелчок, Олег схватился за ухо, заорал, изумительное противохраповое устройство упало на пол.
– Ура! – завопили все.
Удивленный Ванька стал озираться, Маринка, отвесив сыночку на всякий случай затрещину, растерянно спросила:
– Вы чего? О…и совсем?
– Нет, – радостно ответила Томочка, – ступай на кухню, Ванечка, шоколадку дам!
– Покемоны, вперед! – взвыл ребятенок и, ужасающе топая, полетел в указанном направлении.
Я втащила Олега в нашу спальню и с чувством сказала:
– Убить тебя мало!
– Ей-богу, ты всегда всем недовольна, – ухмыльнулся муж, – десять минут назад, когда была уверена, что у меня инсульт, расстроилась до слез, так порадуйся теперь, что супруг жив и здоров.
Глава 10
Утро не принесло никаких новых идей, кроме одной. Надо поехать в больницу к Бабкиной и поговорить с ней еще разок. Может, Аська перепутала. Вдруг Ежи просто рассказывал ей про женщину с именем Милена, а деньги заплатил совсем другой бабе?
Но в клинике меня ждало горькое разочарование.
– К Бабкиной нельзя, – пояснила медсестра.
– Почему?
– Доктор не велел, Константин Петрович приказал никого не пускать, а то вчера пришла подружка ее проведать и чуть до повторного инфаркта не довела!
– Но мне надо!
– Нельзя, сказала же!
– Где можно найти ее лечащего врача?
– Константин Петрович на пятиминутке.
– Когда освободится?
Девушка глянула на большие часы, висящие на стене.
– Через час. Можете подождать на стуле возле ординаторской.
Я села на жесткое сиденье. Эх, зря не взяла с собой книгу или газету. Ну почему врачи называют пятиминуткой совещание, которое длится намного дольше?
Ожидание тянулось томительно. От скуки я пересчитала все трещинки на потолке и стенах и изучила больных, медленно шаркающих по коридору. Очевидно, палаты тут были без удобств, потому что возле женского туалета скопилась очередь. Потом ко мне подошла медсестра.
– Женщина, уступите место бабушке.
– Да, конечно, пожалуйста. Девушка усадила на освободившийся стул крохотную старушку.
– Вот, тут подождите, скоро машина придет и отправитесь в Репнево.
Знакомое название заставило насторожиться. Где я слышала это слово «Репнево»? Бабушка тихо сидела, привалившись к спинке, потом она начала сморкаться и рыться в необъятной кошелке. Я безуспешно пыталась припомнить: ну кто совсем недавно говорил про Репнево?
Знакомое название заставило насторожиться. Где я слышала это слово «Репнево»? Бабушка тихо сидела, привалившись к спинке, потом она начала сморкаться и рыться в необъятной кошелке. Я безуспешно пыталась припомнить: ну кто совсем недавно говорил про Репнево?
Тут по коридору плотной толпой пошли люди в белых халатах. Я отыскала Константина Петровича и услышала категорическое: «Нет!»
– Но мне очень надо.
– Не могу разрешить. Бабкиной нельзя волноваться.
– Дело очень важное! Доктор скорчил гримасу:
– Важней, чем жизнь? И потом, даже если я впущу вас в палату интенсивной терапии, толку не будет. Бабкина погружена в лечебный сон, разговаривать она не сможет!
– А когда прийти, чтобы с ней побеседовать?
– Недели через две!
– Так долго, – расстроилась я.
– Ничего не могу поделать, – сухо ответил врач, – между прочим, ей уже один раз стало хуже после вашего визита.
– Константин Петрович, – дернула врача за рукав медсестра, – из Репнева приехали, оформите документы.
– Почему ко мне? – изумился доктор. Медсестра глянула в мою сторону и осторожно сказала:
– Так Андрей Миронович уволился. Главный сказал, что теперь вы бумаги подписываете.
– Вот уж глупость, – вскипел Константин Петрович, – мне только еще этой докуки не хватало!
Быстрым шагом он пошел в обратную сторону, но я не побежала за ним и не стала просить разрешение на вход в реанимацию. Наконец я вспомнила Репнево! Сестра-хозяйка Лина, ставшая невольной свидетельницей ссоры между Отрепьевым и Маргаритой, бросила фразу: "А он ей отвечает: «Что касается денег, то они все уходят в Репнево».
Я уцепила медсестру за халат.
– Простите, что такое Репнево?
– Социальный интернат.
– Извините, я не понимаю.
– Ну дом престарелых, вон бабушку туда сейчас отправляем.
Я посмотрела на тщедушную старушку, равнодушно сидящую на стуле.
Прошел еще час, пока злой Константин Петрович оформил необходимые бумаги. Потом он высунулся из ординаторской и заорал:
– Эй, Валентина, отведи ее вниз!
– Не могу, я на перевязке, – донеслось в ответ.
– Надя, Надя, – завопил доктор, – поди сюда!
– Она заболела! – крикнули из коридора.
– Лена, зайди.
– Ленка ушла за лекарствами.
– Да что у нас происходит, черт возьми! – вскипел Константин Петрович. – Средний персонал шляется незнамо где, а врач должен бабку тащить?
– Давайте я отведу старушку, – быстро предложила я.
Константин Петрович сунул мне пухлый конверт:
– Ступайте на выход, машина у подъезда.
Я подхватила безучастно взиравшую на происходящее бабку и осторожно потянула почти невесомое тельце к лифту. Внизу стояли четыре легковых автомобиля, но ни один из шоферов не собирался ехать в Репнево. В полной растерянности я оглядела двор и заметила разбитый «рафик» темно-защитного цвета, с замазанными краской окнами. Внутри на водительском месте сидел дядька, похожий на груду макулатуры.
– Вы из Репнева? – спросила я.
– Ага.
– За бабушкой?
– Нам однофигственно, за кем, – пробубнил водитель, – бабушка, дедушка, курочка Ряба… лишь бы бумаги были в порядке, а то вози старые кости взад-вперед из-за того, что печати нет.
Я протянула ему конверт.
– Ладно, – буркнул дядька, – запихивай бабуську.
– Можно мне с вами до Репнева?
– Залазь, – милостиво разрешил водитель и завел мотор.
Подскакивая на ухабах и отчаянно дребезжа металлическими внутренностями, «рафик» покатил вперед. Езды оказалось около пятнадцати минут. Сквозь замазанные окошки не было видно дороги, и я, полагавшая, что Репнево – это название подмосковной деревеньки, страшно удивилась, увидев вокруг блочные дома и деловито снующие машины.
– Вылазь, – буркнул шофер, – конечная, Репнево, следующая крематорий.
Никак не отреагировав на грубую шутку, бабушка стала вставать. Я выскочила первой, помогла старухе спуститься и хотела было спросить, куда нам идти, но «рафик» взревел мотором и исчез. Я растерялась. Здорово вышло, стою с полубезумной старушкой посреди улицы. Придется спрашивать у прохожих, где тут дом престарелых. Очевидно, бабушка еще не растеряла остатки ума, потому что она внезапно хрипло сказала:
– Через дорогу пошли. Вон, видишь, домик за забором прячется? Оно и есть, место проклятое, Репнево.
– Почему же проклятое? – для поддержания разговора поинтересовалась я, таща бабуську к подземному переходу. – Дом как дом, вполне даже симпатичный, на детский садик похож.
– Это с виду, – вздохнула старушка, – а внутри ад кромешный. Вот отдохнула в больнице, поела по-человечески, поспала на простынях да на подушке, и хватит, конец счастью, пожалуйте в сатанинское место. Одно не пойму, за какие грехи мне эти муки!
Она бормотала и бормотала, мне делалось все больше ее жаль. Наконец, мы доплюхали до большой железной двери и позвонили в звонок. Высунулась румяная девка лет двадцати пяти.
– О! – воскликнула она. – Петровна! Не померла!
– Жива пока, – с достоинством ответила бабушка.
– А мы уж решили, все, отбросила ты полусапожки, – радовалась девица, – вещи твои на склад сволокли, а место другой отдали. Ну погодь тут, сейчас сообразим, куда поселить.
И она ушла, хлопая шлепками по голым пяткам. Бабуська навалилась на стену, у нее сильно дрожали руки.
– Ласковая у вас дежурная, – хмыкнула я.
– Люся еще ничего, – тихонько ответила старушка, – вот Валентина, та чистая гидра, может ударить. Самые хорошие тут на третьем этаже служат, вот туда бы попасть..
– А вы попроситесь сейчас, – посоветовала я, – может, переведут.
Бабушка мелко засмеялась.
– Что ты, милая! Там платных держат.
– Кого?
– Ну есть такие люди, которые еще не совсем совесть потеряли. Сдадут родителей в интернат, но не бросят, а платят за них. Вот таким все условия. Палаты с одеялами, и телевизоры стоят, холодильники. Кормят их нормально, эх, да что там, – махнула старушка рукой.
– Ваши заплатить не могут? Бабуся грустно улыбнулась:
– Так если бы дочка моя жива была, разве же бы отдала меня сюда? Никогда. Только все поумирали: и муж мой, и дочь. А сын – алкоголик, раз в месяц является, когда пенсию выдают, и ругается, что я ему на бутылку не отсыпаю.
– Эй, Петровна, – заорала с лестницы Люся, – дуй сюда, в двенадцатую комнату!
– Ну, спасибо тебе, – с достоинством кивнула бабушка и уползла.
Я осталась стоять посреди длинного грязного коридора, куда выходило невероятное количество дверей.
– Ищите кого? – поинтересовалась вернувшаяся Люся.
– Да, заведующую.
– А зачем вам?
– Хочу сюда тетку определить.
– Ну, – засмеялась Люся, – не так это просто, кучу бумаг собирать надо.
– Даже в платное отделение?
– Так вы за деньги? – страшно оживилась Люся. – Ступайте на третий этаж, комната тридцать восемь. Там Вероника Глебовна сидит. Денежными пациентами она занимается.
Стараясь не дышать глубоко, я поспешила по коридору к виднеющейся вдали лестнице. Окружающая обстановка действовала угнетающе. По протертому до дыр, потерявшему всякий цвет линолеуму двигались, словно тени, замотанные в рванину старушки. Очевидно, администрация экономила на всем. Путь мой лежал мимо многочисленных комнат, двери в которых были открыты нараспашку. Обстановка напоминала тюремную. Железные кровати, выкрашенные краской невероятного колера, этакой помесью между грязно-зеленым и мрачно-серым. Постельного белья бабушкам не давали, впрочем, занавесок тоже не было в помине, а столы были накрыты газетами. Чем дальше я шла по коридору, тем сильней сжималось сердце. Господи, не дай бог оказаться в старости в подобном месте! Уж лучше сразу умереть!
Ноги пронесли меня мимо столовой, в нос ударил отвратительный запах тушеной кислой капусты и чего-то тошнотворного. Я взлетела на второй этаж и чуть не скончалась от вони, которую издавал находящийся по непонятной причине на лестничной клетке туалет. Зажимая нос рукой, я добежала до третьего этажа и покачала головой. Перед глазами нарисовалась иная картина, и до носа долетали другие запахи.
Старикам, у детей которых нашлись деньги на оплату пребывания своих родителей в приюте, сегодня на обед явно варили курицу. Крепкий аромат свежего бульона плыл впереди меня. Под ногами уютно поскрипывала ковровая дорожка, стены радовали глаз розовой краской, и попавшаяся по дороге медсестра не глянула волком, а, ласково улыбнувшись, поинтересовалась:
– Ищете кого?
– Веронику Глебовну.
– А вот эту дверцу толкайте, там она, – снова улыбнулась женщина и крикнула: – Степанида Власьевна, голубушка, вы зачем в коридорчик босиком вышли? Не дай бог простудитесь. Давайте носочки одену, тепленькие.
Вымолвив эту фразу, медсестра осторожно взяла под руку старушку абсолютно безумного вида и повела в палату. Я тяжело вздохнула, а еще говорят, что иметь деньги стыдно. Ей-богу, тем, кто это утверждает, следует заглянуть в Репнево, сначала в муниципальное, а потом в платное отделение.