Вероника Глебовна походила на царицу Екатерину. Такая же полная фигура, величественная осанка и белые пухлые ручки, унизанные перстнями. При виде меня она улыбнулась только губами, глаза заведующей остались настороженными, холодными.
– Вы ко мне? Слушаю.
Я решила седлать коня на ходу и заявила:
– Обратиться в ваш дом меня надоумил Ежи Варфоломеевич Отрепьев.
В лице дамы растаял лед. Она улыбнулась еще раз, теперь уже по-человечески.
– Очень приятно. Что-то он давно не навещал Полину.
Я постаралась изобразить, будто нахожусь полностью в курсе дела.
– Да занят был.
– Ясное дело, – вздохнула Вероника Глебовна, – работает, святой человек, так о жене заботится. Знаете, не каждый из мужчин способен на подобные чувства.
У меня на языке вертелась парочка вопросов, но задавать их было рано, и я принялась самозабвенно врать, излагая цель визита. Вкратце история звучала так. Имею тетку, пожилую женщину, довольно больную и беспомощную. К себе взять ее не могу, потому что муж ругается, а бросить старуху совесть не позволяет.
Вот и пришла узнать, возможно ли устроить ее в платное отделение, а главное, сколько это будет стоить? Вероника Глебовна спокойно ответила:
– Возьмем вашу тетушку, а оплата зависит от ряда обстоятельств.
– Каких?
– Пойдемте.
Мы вышли в коридор, заведующая толкнула ближайшую к кабинету дверь, и я увидела вполне уютную комнату с тремя нормальными кроватями, укрытыми не слишком новыми, но чистыми пледами. На тумбочках высились настольные лампы, в углу тихо гудел маленький холодильничек, возле стены стоял небольшой телевизор, сидевшая в мягком кресле старуха отложила вязание и бодро отрапортовала:
– Я в столовую не пошла, здесь кофе выпила.
– Неправильно поступаете, Татьяна Артуровна, – укорила ее Вероника Глебовна, – надо горячее кушать, кашу, яичницу, а то где силы взять.
Потом она закрыла дверь и сообщила:
– Это самый дешевый и простой вариант. Комната многоместная, бабушки ходячие, ванна и туалет в коридоре. Есть и получше.
Мне продемонстрировали помещение на двух и одного человека.
– Столовая общая, – журчала Вероника Глебовна, – хотите еду попробовать?
Суп и впрямь оказался куриным, вкусным и наваристым. А на второе сегодня предлагали отварного цыпленка и рис. Возле приборов стояли стаканы с компотом и лежало по мандарину.
– Изысков никаких, – улыбнулась Вероника Глебовна, – но стараемся угостить вкусненьким. Йогурты берем, какие подешевле, фрукты, овощи, а по воскресеньям кексы подаем или тортик вафельный. Ну как, нравится?
– Хорошие условия.
– У нас еще люкс имеется, только в нем, сами знаете, Полина живет.
– Можно взглянуть?
Вероника Глебовна на секунду замешкалась, а потом сказала:
– Ну раз вы хорошая знакомая Ежи Варфоломеевича, то, думаю, да.
Она отвела меня в самый конец коридора и распахнула дверь. Мы оказались в маленькой, со вкусом обставленной однокомнатной квартирке. Небольшая прихожая, украшенная большим зеркалом, была чисто вымыта, из нее вели три двери: одна – на кухню, другая – в комнату, за третьей, очевидно, скрывался санузел.
– Загляните в спальню, – тихо сказала заведующая.
Я сунулась в богато обставленную комнату. Меньше всего она походила на больничную палату. Шикарный ковер, кровать из красного дерева, тяжелый стол, накрытый скатертью, в центре его высится ваза с ярко-желтыми хризантемами… Возле постели сидела женщина с книгой в руках.
– Ну как она? – спросила Вероника Глебовна.
– Обычно, – ответила медсестра, – вот, читаем Голсуорси, телевизор смотреть не хочет.
Сказав эту фразу, сиделка поправила подушку в роскошной белой наволочке с ручной вышивкой, и я вздрогнула. Среди изысканных кружев виднелось маленькое желтоватое личико, просто череп, обтянутый кожей. В ушах поблескивали большие бриллиантовые серьги. Я поежилась. Украшения на высохшей голове выглядели жутко.
– Полечка, – ласково поинтересовалась заведующая, – ничего не болит?
– Нет, – прошелестело из подушки.
– Вот и хорошо, а я к тебе гостью привела. Но женщина не открыла глаз.
– Где Ежи? – внезапно спросила она.
– Скоро придет, – успокоила ее Вероника Глебовна, – в командировке он. Потом заведующая шепнула:
– Пошли.
В коридоре я вздохнула полной грудью.
– Что с ней?
– Вы разве не знаете?
– Слышала только про болезнь Полины, но без подробностей.
Вероника Глебовна открыла свой кабинет:
– Рассеянный склероз, страшная вещь. Отчего-то это происходит с молодыми людьми? Лечить эту напасть не умеют, просто пытаются притормозить процесс, но итог, как правило, один: полный паралич, потеря разума и смерть, что в данном случае, на мой взгляд, является не горем, а избавлением. Не всем ведь так везет, как Поле.
– Хорошо везение! Заведующая посмотрела в окно.
– Трудно осуждать людей, жить с инвалидом тяжело, да и дорого. Всякие памперсы, лекарства… Много денег уходит, и они не у всех есть, вот и стараются избавиться от таких родственников. Впрочем, больным тоже несладко. Все на работу убегут и бросят одного. Хорошо еще, если до воды дотянется, а то лежит до вечера голодный. А у Полины условия царские, лучшая сиделка при ней. Ежи Варфоломеевич для жены любые лекарства приносит, чуть в каком медицинском журнале про новейшее средство напишут, тут же оно у Поли на столике. Из Америки, Германии, Франции… Надеется жену на ноги поставить. Только толку!
Она махнула рукой. Я лихорадочно пыталась сообразить, как поступить, потом для себя неожиданно ляпнула:
– Уж извините, обманула вас! Аккуратно накрашенные брови Вероники Глебовны взметнулись вверх.
– В чем?
– Мне не надо пристраивать тетю…
– Тогда зачем вы к нам?
Я собралась с духом и выпалила:
– Живу в соседней с Ежи Варфоломеевичем квартире, знаю про ситуацию с Полиной, вот и решила предупредить…
– О чем? – недоумевала Вероника Глебовна.
– Господи, Отрепьев умер.
– Бог мой! – воскликнула заведующая. – Ужасно. Инфаркт, да? Я ему говорила: «Ежи, нельзя так рваться! Давай переведем Полину в обычную комнату». Ей ведь по большому счету без разницы, где лежать. Все равно с кровати не встанет! Ну за каким чертом паралитику кухня и санузел? Помыться в общую ванную свезем! Но нет! Платил бешеные деньги! И вот результат!
Я хотела было сказать, что кардиолог покончил с собой, но потом передумала и тихо спросила:
– Что же теперь будет с несчастной? Вероника Глебовна тяжело вздохнула:
– Мне очень жаль Полину, как, впрочем, и всех остальных, вынужденных жить в Репневе, но, сами понимаете, держать ее в люксе не смогу. Эксклюзивные условия оплачены до января будущего года, а потом…
– Выкинете на улицу?
– Нет, конечно, – возмутилась заведующая, – у нас бывают подобные случаи, когда у платных пансионеров умирают единственные родственники. Тогда их содержат в Репневе на общих основаниях.
– На первом этаже?
– Да, – сухо ответила заведующая и добавила, помолчав секунду: – Не могу же я из собственного кармана платить за всех, да и нет у меня таких средств, на зарплату бюджетницы живу!
Я вспомнила железные кровати без белья, столы, накрытые газетой, почувствовала в носу запах тухлой капусты и вздохнула:
– Бедная Полина! После люкса на первый этаж.
– Может, еще мать Ежи Варфоломеевича где деньги найдет, – сказала Вероника Глебовна.
– А у Ежи есть мать? – удивилась я. Заведующая кивнула:
– Да, пару раз сюда приезжала, правда, раньше, а потом перестала, наверное, постарела.
– Может, умерла!
– Да нет, – покачала головой Вероника Глебовна, – звонит иногда, спрашивает: «Как там Полина?» Небось надеется услышать, что умерла и сына освободила. Надо связаться с ней, пусть попробует деньги раздобыть.
– А заплатить может любой? Даже не родственник?
– Конечно, нам без разницы. Передаете в бухгалтерию сумму, и все. У нас тут есть «группа миграции»: Анна Севастьяновна и Ольга Сергеевна. У их дочек нет средств на то, чтобы весь год оплачивать, вот и помещают в платное отделение на три, два, а то и на один месяц, как получится. Мы всегда идем навстречу.
– Дайте мне телефон матери Ежи. Вероника Глебовна не удивилась и не стала задавать вопросов, а просто ответила:
– В карточке Полины только адрес.
– Можно посмотреть?
Заведующая встала, подошла к большому сейфу, порылась и вытащила листок учета.
– Пожалуйста.
Я уставилась на бумажку: «Борисова Полина Марковна, Девятая улица Ямского Поля, дом восемнадцать, строение шесть. Ближайшие родственники: Костоломова Таисия Федоровна, Отрепьев Ежи Варфоломеевич, проживают там же, телефона нет». Напротив фамилии покойного кардиолога ручкой другого цвета был приписан адрес и два номера: мобильный и домашний, очень похожий на хорошо знакомый мне номерок Бабкиной, только последние две цифры оказались другими.
Глава 11
Я спустилась вниз и налетела на привезенную из больницы старушку. Та несла железную кружку, в которой плескалась горячая вода.
– Вы тут еще? – спросила бабка. – А я чаю захотела, да опоздала! Заварку расхватали, хорошо, кипятку досталось, а еще гляди… – И она с гордостью показала одно, слегка надломленное печенье. – Вон как мне сегодня свезло! Лишнее оказалось! Уж по какой такой причине сами не съели, не знаю, только угостили на кухне. Припрячу на черный день.
Внезапно мне стало жаль бабушку до слез. Больная, никому не нужная, собирающаяся прятать в тумбочке печенье, потому что не знает, получит ли еще одно… Господи, за что ей такая старость? В желудке стало горячо, и я резко спросила:
– Вас как зовут?
– Степанида Петровна Власенко, – с достоинством сообщила бабуся, – тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Или, думаешь, совсем разум потеряла и ничего не помню?
Но я, не ответив, понеслась вновь наверх, в кабинет Вероники Глебовны, вытаскивая по дороге из сумочки деньги, полученные в издательстве за детектив. Конечно, я намеревалась купить на эту сумму всем подарки, но ведь никто их не ждет. Две тысячи словно с неба свалились, и жалеть их не стоит.
Процесс оформления бумаг продлился почти два часа, и на улице я оказалась около семи, голодная, уставшая и растрепанная. Ехать к этой Костоломовой Таисии Федоровне? Пока доберусь, натикает все девять, а многие пожилые женщины рано ложатся спать. Нет, лучше завтра, а сейчас надо домой, хотя, учитывая тот факт, что у нас поселились Маринка, баба Клава и Ванька, спешить в квартиру совсем не хочется. Небось в комнатах опять стоит крик.
Но в коридоре меня встретила тишина.
– Наши постояльцы умерли? – поинтересовалась я у открывшей дверь Томуськи. Подруга усмехнулась:
– Марина и Клавдия Васильевна уехали!
– Насовсем?!
– Нет, только на три дня.
– И куда? Отчего нам такая радость?.
– На свадьбу их позвали, к родственникам.
– Вот счастье, – ликовала я, – повезло так повезло! Бракосочетание – дело обстоятельное, с большой гульбой. Рассчитывают на пару дней, а там, глядишь, и неделю пропляшут! Надо Ленинида поторопить…
– Ты особо не прыгай, – охладила меня Томуся, – Ваню нам оставили.
Я чуть не села мимо табуретки.
– Зачем? Вернее, почему? Томочка пожала плечами:
– Сказали, он им там помешает.
– И ты согласилась?
Тамара кивнула. Я всплеснула руками:
– Ну как тебя угораздило?
Хотя странный вопрос. Томуська, с ее желанием вечно сделать всем хорошо, небось сама предложила проследить за шкодливым мальчишкой.
– Тогда отчего в доме тихо?
Тамара засмеялась.
– Только что замолчал, потому что дала ему конфет. Сейчас съест…
– А-а-а, – донеслось из кухни, – ложись, стреляю! Умирай быстро!
Я вздохнула, Ванька слопал сладкое.
– Сдохни живо.
– Сделай милость, замолчи, – ответил голос Олега.
– Куприн дома? – изумилась я и побежала в кухню.
Мрачный супруг сидел у стола, уставившись в тарелку с нетронутым ужином.
– Привет, как дела?
– Как сажа бела, – буркнул муж, – лучше некуда.
– Случилось что?
– Кругом одни идиоты! – взвился мой майор. – Ты только представь, что Севка Лапин отмочил.
– Ну?
– Приехали на труп, – принялся объяснять Олег, – мужик повесился, прямо в комнате, в крохотной гостиной. Пятиэтажка, потолок на голове… Он ногами до пола чуть-чуть не достал. И правда, на первый взгляд выглядело, словно парень посередине комнаты стоит, но это совершенно не извиняет Севку, хоть он и «пашет» вместо Василия Сергеевича…
Прихлебывая сладкий крепкий чай, я слушала мужа. Постоянная нехватка квалифицированных сотрудников – бич МВД. Поработает человек пару лет за копеечный оклад и сбежит. Один пристраивается в сыскное агентство, другой идет в охрану, а третий… Третьи начинают служить криминальному бизнесу, и из них, к сожалению, получаются настоящие профи, отлично знакомые с «кухней» районных отделений, умные, изворотливые, безжалостные.
Вот у Олега сегодня и произошел казус. Криминалист Василий Сергеевич заболел, и Севке Лапину пришлось разрываться между двумя группами. Сначала он помчался в Чертаново осматривать девчонку, выпавшую из окна, потом, свесив язык на плечо, полетел в Северное Бутово, где его поджидал Олег.
Внесясь в комнату, где тихо покачивался на бельевой веревке удавленник, Лапин вытер рукавом потный лоб, не отдышавшись, начал здороваться, пожимая коллегам руки.
– Привет, Олег, здорово, Мишка, салют, Генка…
Окончательно закрутившись, он поручкался с женой самоубийцы, его матерью, сыном, затем подошел к висельнику… потискал у него ладонь и, бормотнув: «Добрый вечер, парень», – осведомился у Куприна:
– И где ваш жмурик?
Оперативники не удержались от смеха. Вдова и мать распсиховались, что и понятно. Потом обозленные бабы накатали жалобу, и Олегу придется теперь принимать по ней меры.
– И как поступить? – злился муженек, отпихивая от себя полную тарелку. – Всем же понятно, что у Севки просто голова кругом пошла.
– Объяви ему порицание, – посоветовала Томочка, – и теткам приятно, и Севке ерунда. Ты лучше ешь!
– Не могу!
– Сделай милость, поужинай, – попросила я, доставая из холодильника бутылочку пива, – Томуся потушила кролика.
– Не могу, зуб очень болит, – буркнул Олег и ушел к себе.
Мы с Тамарой остались смотреть телевизор, стараясь не замечать носящегося по гостиной Ваньку. Паренек, сжимая в руке пистолет, орал:
– Сдавайтесь, суки, терминатор пришел! Ложись, покемоны!
В голове у несчастного ребенка была дикая каша из просмотренных фильмов. Потом я услышала, что Олег пошел в ванную, и заглянула туда. Муж, держась за щеку, рылся в аптечке.
– Так больно?
– Сейчас умру!
– Поехали к врачу!
– Ни за что!
Следующие полчаса мы уговаривали Олега на поход к доктору, пугая его страшными последствиями. Наконец супруг согласился.
– Ладно, но только посмотреть! Никаких уколов и бормашины.
– Конечно, – поспешила согласиться я, – эй, Ванька, одевайся, поедем на метро кататься!
– Что ты, – замахала руками Томочка, – одиннадцать натикало! Ему спать пора!
– Он раньше часа не ложится и тебе отдохнуть не даст. Ничего, прогуляется с нами! – пробурчала я, доставая Ванькину куртку.
В вагоне, несмотря на поздний час, оказалось много народа. Мрачный Куприн встал у двери, а мы с Ваняшей уселись на диванчик. Мальчишка качнул ногой и выпалил:
– Твою мать, ботинок развязался! Сидящая около меня дама с элегантной сумкой поморщилась и сказала своей спутнице:
– Да уж, теперь детей не воспитывают, нарожают, и ладно.
Красная от злости, я дернула Ваню за рукав:
– Сделай милость, разговаривай нормально!
– Это как? – опешил паренек.
– Не употребляй плохих слов.
– Каких?
– Ну, вроде «жопа».
– Почему?
– Такого слова нет!
– Жопа есть, а слова нет? – бесхитростными глазами уставился на меня Ваня, и я поняла, что он не издевается.
Ну откуда ребенку научиться нормальной речи, если и мать, и бабка матерятся, словно бомжи? Да и я сама в свое время набралась от мачехи Раисы «выражансов». Правда, Раиса употребляла их только в пьяном виде и, услыхав на трезвую голову от падчерицы несколько глаголов и существительных, мигом выдрала меня ремнем, приговаривая:
– Не учись плохому, учись хорошему.
– Говори, как дядя Олег, – велела я.
– Так он молчит.
– И ты молчи! Если перестанешь ругаться, куплю подарок.
– Какой?
– Шоколадку.
– Ну…
Я решила простимулировать ребенка.
– Вот что, Ваняша. Когда вернемся домой, я напишу тебе список слов, которые говорить нельзя, и, если меня послушаешься, получишь на Новый год железную дорогу. Сам выберешь в магазине, любую.
– Суперски, – взвизгнул мальчик и осекся. – Так можно?
– Пожалуйста, – милостиво кивнула я. Ваня замолчал, потом ткнул пальцем в тетку, сидящую напротив.
– Вилка, глянь, у тетки шуба из леопарда. Женщина, одетая в манто из синтетики, улыбнулась.
– Правильно, – ответила я, – это леопард.
– А у той тигр.
– Верно.
– У двери из овечки.
– Точно.
Господи, он что, никогда не молчит? Обрадованный собственным умом, Ваняшка крутил головой в разные стороны и громко вещал:
– Опять леопард, овечка, кролик…
Люди улыбались. Потом мальчик притих. Я уже обрадовалась, что ему надоело, но тут он вытянул вперед руку и указал не слишком чистым пальцем на даму, на плечах которой красовалось мохнатое пальто ядовито-зеленого цвета.
– А это из кого?
Чтобы отвязаться, я ответила:
– Понятия не имею.
– А я знаю, – заорал Ваняша, – из кикиморы болотной, из ё… кикиморы!
Народ грохнул, Куприн покраснел, дама, наоборот, посинела и весьма злобно прошипела:
– Лексикон у вашего сынишки весьма обширен. Впрочем, яблоко от яблоньки…