– Если этих каштанов много, то ничего. Тащи. А я пока на самом деле в туалет схожу и заодно немного сполоснусь.
– Да, прими душ. Можешь халат надеть, в ванной висит.
– Рубль за сто, что он черный.
Халаты в ванной оказались белыми, черными были полотенца. Даша с любопытством разглядывала флаконы на полочках, заглянула в шкафчики. Странно, только мужские лосьоны, туалетная вода, дорогой одеколон. Есть питательные кремы, но мужики теперь тоже мажутся. Ничего, указывающего на постоянное присутствие в этой квартире женщины, не было. Почему тогда этот Павел вел себя как партизан? Из клуба она вышла через обычный выход, а он через черный. Велел отойти за угол и лишь там посадил ее в свой черный «Бумер». Остановил машину за несколько домов до своего на Новокузнецкой улице, высадил, дал ключи от подъезда, объяснил, как ими пользоваться, а сам подъехал на машине с другой стороны. Видно, есть кого бояться кобелю черно-белому. Может, жена в другой квартире. А где деньги, интересно знать? Не может такого быть, чтобы здесь их не было. От этого склепа просто несет баблом.
Даша вытерлась после душа, закуталась в пушистый халат и вернулась в комнату. У бара никого не было. Даша оглянулась и обнаружила Павла полулежащим на кровати в черном шелковом халате. На сервировочном столике стояли бутылки, тарелочки с фруктами, жареными каштанами и прочей ерундой. У Даши уже здорово сосало под ложечкой. Она присела рядом и недовольно спросила:
– Может, у тебя хоть хлеб есть? Такое впечатление, что ты не женщину сегодня собирался снять, а канарейку поймать.
– Извини. Просто не держу еды дома. Я здесь почти не ем, а все, что может испортиться, вызывает у меня ужас.
– А. Ты из тех, которые любят нахлобучиваться на ровном месте. Ладно. Что поделаешь. Придется эти мышиные остатки погрызть.
– Выпей сначала. – Павел протянул Даше стакан с золотистой жидкостью.
Она выпила с удовольствием, залпом, бросила в рот горсть орешков, затем несколько засахаренных фруктов. Ей стало тепло и хорошо. Она поерзала, раздвигая полы халата, положила ногу за ногу, высоко открыла худенькие бедра. Павел не шевельнулся. Он лишь смотрел ей в лицо своим навязчивым, прилипающим взглядом. «Морока какая-то, а не мужик», – подумала Даша, и вдруг ей показалось, что комната слегка качнулась. Она встряхнула волосами, посмотрела на стол, на черную застекленную витрину с фарфоровыми фигурками. Все стало каким-то размытым. «Что за хрень с глазами?» Даша встала, чтобы пройти в ванную и промыть глаза водой, но сразу покачнулась из-за слабости в коленях. Вроде выпила всего ничего… Острая догадка пронзила Дашин мозг. Она столько раз наблюдала поведение людей после того, как подсыпала им в стакан сильное снотворное. Это оно! Она ощутила смертельную опасность, как уколы множества иголок по всему телу. Нужно быстро что-то придумать, время еще есть. Нужно успеть. Даша улыбнулась Павлу.
– Ой, я что-то совсем косая. Устала, наверно. Будь другом, принеси воды из холодильника. А то я не дойду.
Когда Павел вернулся к кровати со стаканом воды, Даша лежала, раскинувшись на черных подушках, и сладко всхрапывала. Он постоял минуту над ней, затем подошел к встроенному шкафу. Дверцы темного непрозрачного стекла раздвинулись, Павел нырнул внутрь и появился рядом с Дашей, подтолкнув к кровати другой сервировочный столик. Даша видела сквозь неплотно прижатые ресницы толстые веревки, ремни и холодные блестящие лезвия. Он нагнулся над ней так низко, что она почувствовала его неровное дыхание. Она сладко потянулась, как в полусне, протянула к нему руки:
– Иди ко мне, котик, а то я засыпаю совсем.
– Сейчас, – нехорошо хмыкнул Павел. – Сейчас все будет. Сейчас ты проснешься.
Даша почувствовала, как он весь собрался. Движения стали резкими, точными. Он стал ловко стаскивать с нее халат. Приподнял ее безвольное тело, положил голову себе на плечо… И тут же взвыл, как раненый зверь. Даша впилась зубами ему в ухо. Павел пытался ее оторвать, но от этого боль становилась еще нестерпимей. Он упустил время, когда протянул руку, нащупывая ножи и скальпели на столике, острое лезвие вонзилось ему сначала в один глаз, затем во второй. Свинцовый сон, пытавшийся раздавить Дашины мозги, отступил перед ее страшной яростью. Даша даже забыла об опасности. Она резала, колола, истязала стонущее, всхлипывающее существо, сознательно сохраняя ему жизнь. И лишь, когда он устал даже хрипеть, она вонзила нож ему в сердце. До ванной доползла на четвереньках. Смыла с себя кровь, кое-как оделась, нашла сумку, едва справилась с входной дверью, затем с дверью подъезда, но не смогла сделать больше ни шага, рухнула за углом дома. «Если усну – мне конец», – отчетливо сформулировала она задачу самой себе и впилась зубами в руку. От боли мозг встрепенулся. Полчаса, в течение которых Даша оттаскивала свое тело от дома Павла, были самыми тяжелыми в ее жизни. Она увидела наконец перед собой открытую дверь в какой-то подвал и скатилась в затхлую темноту. И сразу провалилась в глубокий сон.
* * *
Вовку-Кабанчика мучила одна мысль. Как безответственно распоряжался он своей безграничной свободой. Он ведь мог легко умереть, и никто бы ему не помешал. Никто бы этого даже не заметил. Он мог прыгнуть с крыши высотки, с моста, перерезать вены осколком бутылки. Однажды ночевал в подвале, где хранился крысиный яд. Почему он не догадался проглотить содержимое целой банки? Почему не подумал, что может прийти вот такое время? Такое время, когда смерть становится единственной мечтой… Он не мог больше терпеть боль и панический, изнуряющий страх перед новыми мучениями. Ему казалось, что все его внутренние органы от этого страха слиплись в тяжелый холодный комок, который при малейшем движении вызывал тошноту, дурноту, спазмы рыданий без звука и слез. Он уже подписал признание в убийстве какого-то бизнесмена. Он старался запомнить детали, изложенные в этом признании, мотивы, дальнейшие преступные планы. Потому что, если он сбивался на допросах, его били за то, что «опять начал хитрить». Потом ему показали дело о каком-то зверском изнасиловании. Страшные снимки растерзанной девушки. Он признался, не вникая, сказал, что сделал это неделю назад. Следователь бил его ногами не меньше часа. Оказывается, тело это девушки нашли три месяца назад. Потом ему сказали, что он подозревается в убийстве милиционера. Но в этом случае у него была подельница. Если он не придумает ее и никого не назовет, что же они с ним сделают? Вовка понял, что просто так ему не дадут умереть. С ним затеяли более серьезную игру. Его даже врачу показывали. Тот смазал чем-то раны, дал таблетки и буркнул следователю Сизову:
– Ну, вы вообще. Я вам кто? Храбрый портняжка? Хотите суду лоскутное одеяло представить вместо убийцы-маньяка?
Однажды Вовку привели в комнату, где сидела довольно молодая женщина с нервным, некрасивым лицом. Сказали, что это бесплатный адвокат. Женщина листала бумаги, прикрывала с его стороны нос платком, брезгливо поджимала губы. Когда их оставили вдвоем, женщина что-то сказала о концепции защиты, назвав его Владимиром Васильевичем.
– Не надо ничего, – сказал ей Вовка. – Я по правде ничего не знаю. Ты лучше даже не вникай.
Она не поняла, что он хочет ей помочь: ее лицо стало еще более раздраженным. Она захлопнула папку и молча ушла.
В другой раз Вовке показалось, что его беда кому-то небезразлична. Когда его привели к следователю, где сидела вся группа, у которой он находился «в разработке», в комнате был незнакомый майор, который говорил что-то резкое и даже потряс перед носом Сизова Вовкиным делом.
Следователь сидел красный, надутый, потом выскочил куда-то, как потом сказал, к начальству, вернулся и с порога заявил:
– Он остается у нас! Полковник звонил в МВД. Мы взяли, мы и доведем. А то – как что, так сразу себе забираете. Улики у вас! А у нас признание! И закрывайте дело Коркина. Вы получите такое распоряжение.
Майор промолчал, но на Вовку посмотрел так внимательно, как будто хотел ему что-то сказать. Позже, в камере, Вовка страшно пожалел, что не нашел в себе смелости к нему обратиться. Он мог бы попросить его позвонить Жене. Просто сказать, что Вовка еще жив, но, наверное, никогда ее больше не увидит. Он, как всегда, легко вызвал в памяти прелестное круглое личико. Солнечные лучи из карих глаз горячими каплями упали на его израненное сердце. Он зажмурился и увидел, как по Жениным щекам текут крупные слезы. И так захотелось ее жалости, что он впервые громко заплакал.
* * *
Даша проснулась от того, что ее голова раскалывалась на части. И что-то ужасно мешало. Запах! «В какое дерьмо я тут вляпалась?» Она пошевелилась, принюхиваясь, глаза стали что-то различать в темноте. Господи, ее стошнило! Прямо на платье, полушубок, волосы. «Хорошо, что не на спине заснула, – подумала она. – Могла бы захлебнуться блевотиной». Даша с трудом, покачиваясь, поднялась и побрела по подвалу, держась за трубы. У одной стены она наткнулась на проржавевший таз, в который капала из трубы вода. Даша разделась и почти с наслаждением стала отмываться этой нечистой водой с запахом ржавчины. Она даже рот прополоскала и, как смогла, потерла волосы. Затем нашла место, где провела ночь, порадовалась, что в таком состоянии не забыла все-таки забрать из квартиры Павла свою сумку. Она нашла в ней чистые трусики, джинсы, водолазку и легкую ветровку, приобретенные приблизительно для такой ситуации. Выживать Даша умела, как никто. Она пошарила на дне сумки под подкладкой – в ее сейфе вроде бы все на месте. Деньги, украшения, часы с бриллиантами. Даша сунула небольшую сумму в карман куртки и побрела искать выход. На улице светлело. Даша брела без цели, в состоянии полной эмоциональной заторможенности, как это бывает после сильного отравления. Она не знала, сколько времени и где находится. Но когда просто упала, обессиленная, на скамейку в тихом дворе, поняла, что ноги вновь привели ее к дому Артема. Она закрыла глаза, попыталась уснуть, но холод проник сквозь тонкие одежки, она слышала, как стучат ее зубы. Решила походить вокруг дома, пытаясь вспомнить, где окна его квартиры. Вроде бы здесь, на третьем этаже, где рядом с маленьким балкончиком окно с темно-красными плотными шторами. За ними горел свет! Она остановилась.
Артем всю ночь решал сложную задачу, а когда решил, понял, что должен быть другой, гораздо более простой и логичный способ прийти к такому же результату. Он глубоко вздохнул, как всегда перед новым заданием, и почувствовал, как в крови приятно колыхнулась волна адреналина. Он тихонько прошел на кухню, сварил себе чашку черного кофе и вышел с ней на балкон. Услышав мелодичное посвистывание, он сначала посмотрел вверх в поисках птиц. Затем взглянул вниз и увидел под своим балконом девушку, которая смотрела на него и, видимо, именно ему и свистела. Артем прищурил близорукие глаза.
– Эй, Инесса, ты, что ли?
– А то!
– Ты что здесь делаешь?
– Открой, расскажу. Не орать же мне на весь двор.
Через несколько минут Артем провел Дашу в свою комнату.
– Слушай, ты меня, конечно, извини, но я должен подумать, как подать твое появление бабушке. Ты ей в прошлый раз не особенно показалась.
– Знаешь, что я скажу? Даже если бы я порхала под люстрой и благоухала там, как роза, все равно я твоей бабуленции не пришлась бы. Она у тебя с фанаберией, а мы что? Мы – девки с улицы.
– Так. Для начала бабушку оставляем в покое, в смысле критики. Затем опускаем вопрос с твоим порханием и благоуханием.
– От меня что, здорово воняет?
– Какая ты непосредственная, однако. Ничего подобного. Ты сама так выразилась. Ладно. Поставлю тебе здесь раскладушку, спи, а утром я найду способ объяснить твое чудесное появление. Но и ты, знаешь…
– Да я буду, как гений чистой красоты.
– Этого не надо. Не ставь перед собой невыполнимых задач. Извинись просто и больше не хами. Договорились?
– О чем разговор. Слушай, а помыться тихонько нельзя?
– Давай, только быстро. Я дам тебе свою майку. И все. Больше не могу тобой заниматься. Мне нужно кое-что решить.
Минут через сорок Даша вздрогнула, ей приснилось, что она летит в какой-то колодец. Она открыла глаза и увидела настольную лампу на письменном столе, сосредоточенное лицо Артема. Что-то у него не получалось. Даша с удовольствием потянулась под теплым одеялом, призвала сон, и вдруг ее как будто подбросило. Она быстро вскочила, подошла к столу и стала смотреть на листки с цифрами и буквами из-за спины Артема.
– Не так! – сказала она и, взяв у него ручку, что-то быстро набросала на чистом листке. – Вот так надо!
– Что? – рассмеялся Артем, но посмотрел на ее листок. – Подожди! Да это же… Слушай, это же верно! Ты кто вообще такая? Ты случайно не из физмата? Или спецшколу окончила?
– Я окончила шесть деревенских классов через пень-колоду с двумя тройками, – зевая и укладываясь, сказала Даша. – Остальные двойки. Плюс порог седьмого, через который я перелетела, получив под зад коленом. Понял? Да ты меня сейчас пытай каленым железом, я тебе не скажу, чего там нацарапала. У меня просто такое бывает. Как будто припадок. Чего-то сделаю, а чего – сама не пойму, – последние слова она пробормотала уже в полусне.
Артем долго не сводил с нее округлившихся глаз. Услышав первое похрапывание, сначала вздрогнул, потом обреченно вздохнул. Хотелось бы поспать без этого аккомпанемента и вообще не в такой компании. Но какие, однако, интересные припадки бывают у таких странных людей. Инесса. Явление природы, которое в лучшем случае исчезнет, когда он проснется.
ГЛАВА 13
Сергей позвонил Павлу Ивановичу.
– Паша, я сейчас в Брянске. Как там с этим бомжом? Есть новости?
– Новости плохие, Сережа. Они дело готовят к суду. Короче, там Сизов, следак этот, который в прошлом году сначала проходил по делу «оборотней», потом, когда острота момента прошла, он оказался в числе тех, кого отмазали. Сейчас ему нужно отмыться, звание получить, посветиться и все в таком роде. Я тут выяснял: вроде бы действительно готовят решение нам дело по убийству Коркина отдать Сизову. Он из него серийного убийцу лепит.
– Да. Мрак. А ты посмотрел, что у них есть на этого бомжа?
– У них есть вещи Вадима Коркина. Бумажник, ключи, визитка. Он сначала говорил, что нашел, что вернее всего. Но теперь уже признался в убийстве. Правда, время еще есть. Они еще пару его признаний готовят. Но если нам запретят заниматься, я должен буду все передать.
– Что ты решил?
– Да уж кое-что решил. Будем брать главного бухгалтера фирмы Коркина Олега Маланцева. Я уговорил нынешнего президента фирмы написать заявление. Типа того, что подозревает, что передача Коркиным фирмы неизвестному лицу – результат махинаций главного бухгалтера. Возможно, сам Коркин не знал о существовании такого документа, возможно, он сфальсифицирован, и не исключено, что он стал причиной гибели Коркина. Вот с такой стороны. Это весомее, чем пустой бумажник. Задержим для выяснения обстоятельств, экспертиз проверки косвенных улик, очной ставки с официантом ресторана на 48 часов, а там – как получится. Думаю, прокурор даст ордер на арест.
– Паша, я готов тебя расцеловать за такое решение.
– Фу, какая гадость. А с какой, собственно, стати?
– Я сказал тебе: я в Брянске. Отсюда родом Мария Ильина. Так вот: у нее был брат, калека, который воспитывался в детском доме. В общем, они осиротели. Потом она его нашла. Так вот, Олег Маланцев – он и есть этот брат!
* * *
Мария утром позвонила Олегу на работу, но он не смог с ней говорить. Сказал, что у него клиенты. Она положила трубку, но через полчаса позвонила опять.
– Олежек, ты мне не отвечай, я просто хочу сказать тебе: если что-то возникнет, к тебе придет кто-то, в общем, ты понимаешь, – сразу сообщи мне. Я поеду к жене Вадима. Я во всем признаюсь. Все отдадим. Только пусть будет по-старому.
– Какие глупости. О чем ты, я не понимаю. Мы ни к чему такому не имеем отношения. Я тебе уже все объяснял. Случайность. К нам никаких претензий. Успокойся, не привлекай к себе внимания. Ко мне, кстати, тоже. Здесь же люди, в конце концов.
– Да, конечно. Но я дома. На больничном. Как сможешь, позвони. Целую.
Маша походила по квартире, взяла тряпку, начала вытирать пыль, но тут же бросила это занятие. Она достала с книжной полки школьную хрестоматию по литературе для седьмого класса. Раскрыла сразу на нужной странице, вынула старую, потрепанную фотографию. Обошла взглядом строгое лицо женщины и невыразительное лицо мужчины. Мельком взглянула на бледную девочку-подростка и стала внимательно, пристально разглядывать личико ребенка в смешном чепчике. Она как будто вызывала из прошлого этого малыша, хотела вернуть события, чтобы остановить их на той минуте. Чтобы больше ничего не было.
* * *
Тамара Коркина вошла в кабинет Ирины. Та кивнула ей, показала на стул и быстро проговорила:
– Тамара, мы с вами договорились, надеюсь. Никаких расследований. Я не вмешиваюсь в дела следствия. У меня нет такого разрешения, это просто опасно для моей практики. Я могу помочь лично вам.
– Как? Вы можете помочь мне избавиться от мыслей? Я схожу с ума от этой круглосуточной пытки. Но мне же нужно отвечать на вопросы, участвовать. Ведь это расследование касается всей моей жизни. Я вот о чем подумала. Может, вы могли бы дать какую-то подсказку мне. За что-то уцепиться. Я бы не стала ничего говорить милиции. А насчет частного детектива мы бы с вами решили, что можно сказать, чего – нет. В конце концов, я же могу на вас не ссылаться.
Ирина молчала, не глядя на Тамару. Та затаила дыхание, думая, что Ирина принимает решение. На самом деле прохладный поток, похожий на предгрозовой ветер, толкал двух женщин друг к другу. Но ощущала это только одна. Она знала, что уже получает информацию, что прервать этот процесс уже не в ее силах. Дело лишь в том, доверит ли она ее Тамаре.
– Вы говорили о каких-то документах.
– Да, у меня только копия завещания и договора о передаче фирмы во владение этой женщине, Марии Ильиной. Я ее не видела. Сергей, частный детектив, у нее был. Она сказала, что случайно встретилась с Вадимом, не знает, почему он так решил… В общем, бред какой-то.
– У вас нет, конечно, фотографии этого Сергея?
– Нет.
– В таком случае закройте глаза, очень четко представьте себе его лицо и ни о чем не думайте. Я попробую через вас считать информацию, к которой он приблизился.
Ирина подошла к Тамаре и легко провела пальцами по ее закрытым глазам, волосам, затылку…
* * *
Маша застонала, так отчетливо она вспомнила маленького Олежку. Крошечные ручки, ножки, мягкие завитки, радостно и доверчиво улыбающийся беззубый мокрый ротик. Она вдыхала теплый запах этого непонятного и такого дорогого ей существа и чувствовала в себе силы защитить его от всех напастей. Всю нежность и тоску по любви, накопившуюся в ней за четырнадцать лет жизни, она сразу и без остатка отдала этому ребенку. Она хотела стать матерью своему брату и стала ею. Но в какую муку превратилось ее добровольное материнство.