Ирина молчала, не глядя на Тамару. Та затаила дыхание, думая, что Ирина принимает решение. На самом деле прохладный поток, похожий на предгрозовой ветер, толкал двух женщин друг к другу. Но ощущала это только одна. Она знала, что уже получает информацию, что прервать этот процесс уже не в ее силах. Дело лишь в том, доверит ли она ее Тамаре.
– Вы говорили о каких-то документах.
– Да, у меня только копия завещания и договора о передаче фирмы во владение этой женщине, Марии Ильиной. Я ее не видела. Сергей, частный детектив, у нее был. Она сказала, что случайно встретилась с Вадимом, не знает, почему он так решил… В общем, бред какой-то.
– У вас нет, конечно, фотографии этого Сергея?
– Нет.
– В таком случае закройте глаза, очень четко представьте себе его лицо и ни о чем не думайте. Я попробую через вас считать информацию, к которой он приблизился.
Ирина подошла к Тамаре и легко провела пальцами по ее закрытым глазам, волосам, затылку…
* * *
Маша застонала, так отчетливо она вспомнила маленького Олежку. Крошечные ручки, ножки, мягкие завитки, радостно и доверчиво улыбающийся беззубый мокрый ротик. Она вдыхала теплый запах этого непонятного и такого дорогого ей существа и чувствовала в себе силы защитить его от всех напастей. Всю нежность и тоску по любви, накопившуюся в ней за четырнадцать лет жизни, она сразу и без остатка отдала этому ребенку. Она хотела стать матерью своему брату и стала ею. Но в какую муку превратилось ее добровольное материнство.
В тот день она, как всегда, стирала и гладила пеленки, готовила молочные смеси, кормила, ворковала, склоняясь над малышом. И он вдруг стал ей совершенно сознательно отвечать. Смотрел в глаза и уверенно произносил разные звуки наугад, вероятно, подражая ее рчи. Но сам-то он знал, что хочет сказать. Маша сразу поняла, что он говорит ей о своей любви. Она задохнулась от счастья и даже выбежала в другую комнату, чтобы рассказать о случившемся матери. Но та сидела, как обычно в последнее время, бессильно сложив руки на коленях и глядя в окно, без выражения, без жизни в больных глазах, бледном лице. Маша вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Дело было в том, что Виктор, отец Олежки, не приходил уже второй месяц. Маше уже рассказали в школе, что он вернулся к семье, и даже показали его сына, долговязого парня из другой школы. Маша чувствовала обиду, унижение, но даже это не слишком омрачало то, что заполнило собой ее жизнь. Она растила крошечное существо, благодаря которому уже никогда не будет одинокой. И временами она даже думала, что это не так уж плохо, что Олежек теперь принадлежит только ей. Он уже засыпал, когда в соседней комнате раздались голоса. Маша выглянула и увидела Виктора, который сидел рядом с мамой и что-то ей говорил, гладил руки.
– Не надо, не надо, – не поворачивая к нему головы, повторяла мама, и он вдруг громко зарыдал, спрятав лицо в ладонях.
– Что же ты такая, – разобрала Маша. – Что же ты не хочешь меня понимать. Я сейчас думаю о тебе, о ребенке, о вашем покое. Я не хочу скандала. Она в таком состоянии, она сказала, что на все пойдет.
– На что? – вдруг очень четко спросила мама.
– Она сказала, что убьет себя и нашего сына. Она и Олежке угрожала. Я ее знаю, нужно переждать, она успокоится, поймет, что я не могу без вас. Поверь мне.
И тут раздался длинный звонок в дверь. Такой длинный и пронзительный, что Маша слышит его до сих пор. Мать и Виктор посмотрели на дверь, но не шевельнулись. Маша сама пошла открывать. Незнакомая женщина, оттолкнув ее, пробежала на кухню. За ней шел, потупившись, долговязый парень, в котором Маша узнала сына Виктора. Вновь она почувствовала озноб, как в тот день. Только сегодня к ознобу добавилась постоянная тупая боль из-за совершенной тогда ошибки. Она бросилась в комнату, где спал ребенок, и встала у его кроватки. А нужно было схватить Олежку и бежать сломя голову из той проклятой квартиры, от тех безумных людей…
* * *
Ирина говорила быстро, с лихорадочным блеском в глазах, ее обычно бледные щеки горели.
– Это очень давняя история. Но это не любовная связь. Это имеет отношение к семье. Конфликт между родителями Вадима, связанный с другой женщиной… Ребенок, маленький ребенок. Страшное событие. Женщина и ребенок. Смерть. Крик. Кричит девочка…
Ирина застонала, прижала руки к вискам.
– Извините, очень больно. Мне нужно сделать укол.
Перед тем как ввести иглу в вену, Ирина вяло подумала о том, что стала слишком быстро уставать, испытывать слишком болезненные ощущения. Нужно отдохнуть, а может, вообще уходить от дел. Она выпила стакан холодной минеральной воды, вернулась к своему столу и быстро сказала:
– Ваш муж был давно знаком с этой женщиной, Марией Ильиной. Их связывают близкие. Скорее всего, ребенок, о котором я говорила. Мальчик. Думаю, это сводный брат вашего мужа. Внебрачный сын его отца. Мария – сестра ребенка по матери. С ним случилось несчастье. Сейчас, скорее всего, он калека.
– Эти люди имеют отношение к смерти Вадима?
– Не знаю. Какое-то – возможно. Они были очень близко. Тамара, смерть вашего мужа – это уже другая история. И я не буду в нее внедряться. Пусть поработают профессионалы. А зацепку, как мне кажется, я вам дала.
* * *
К вечеру Мария уже не могла удержать себя в квартире. Она накинула плащ из кожзаменителя и поехала к офису, где работал Олег. Она почти налетела на него у выхода. Два человека вели его к милицейской машине.
– В чем дело? Что такое? Объясните, что случилось! – закричала Мария.
– А вы кто такая? – спросил один из сопровождающих.
– Я его сестра. Я еду с вами. Это какое-то недоразумение.
– Машенька, не беспокойся. Это просто формальность. Нужно кое-что прояснить по работе, – сказал Олег. – Это по работе, Маша, понимаешь? Не нужно тебе никуда ездить. Я позвоню, как только освобожусь. И товарищи дадут тебе телефон, правда?
Маша сжала в руках визитную карточку и смотрела расширенными от ужаса глазами, как уводят ее Олежку, как неловко поднимается он в машину, как захлопывается дверца. Последнее, что она видела, – его бледное, тонкое лицо с гримасой страдания. Точно такое же лицо, как тогда, когда он был совсем крошкой!
Он проснулся, когда мама вбежала в комнату и остановилась у его кроватки. Он посмотрел на нее, и его губки сложились в жалобном, безмолвном плаче. Он что-то понял раньше, чем Маша. Мамины руки сорвали с него одеяльце, схватили ребенка в одной распашонке. И Маша смотрела, ничего не понимая, как мать бежит к окну, открывает его одной рукой, затем взбирается на подоконник и кричит людям, застывшим на пороге:
– Она пугала тебя, что убьет себя и сына? А я тебя не пугаю. Я это делаю.
Маша протянула умоляюще руки, Виктор бросился к подоконнику, и тут они полетели вниз – мама и Олежка. Это был невысокий второй этаж. Но ребенок упал на булыжники, и его просто раздавила своей тяжестью мать, которая, как установило вскрытие, умерла в краткий миг полета от обширного инфаркта. Маша кричала, не переставая, стискивая тонкими, дрожащими руками тело матери, пытаясь поднять братика, но даже в том своем беспамятстве она почувствовала, что рассыпались его косточки, что ей не справиться. Она не помнила, как оказалась в больничной палате. Открыла глаза и, увидев рядом с собой санитарку, спросила: «Где Олежка? Где мой брат?»
– Нет у тебя больше брата. И мамки нет, – сказала санитарка. – Сирота ты у нас болезная.
Маша коротко вскрикнула и опять провалилась в темноту. Когда ее удалось привести в чувство, она не произнесла ни слова. Врачи лишь через несколько дней поняли, что девочка потеряла дар речи. Она не ела, не пила, не хотела жить. Ее кормили насильно, нянечка следила за ней даже в туалете. Через три месяца она вышла из больницы с обугленным сердцем и небольшой суммой, которую, морщась от жалости, сунул ей врач.
– Говорить ты научилась, – сказал он. – Теперь учись жить сначала.
Маша села в междугородний автобус, доехала до какого-то поселка, сняла там угол у древней глухой старухи и билась там головой о стенку, пока не умерла прежняя Маша и не родилась новая – ко всему безразличная, лишенная любви и надежды.
ГЛАВА 14
Алеша Ветров справлялся со стрессами, пользуясь собственным проверенным рецептом. Неприятность следовало оттеснить в ограниченный уголок памяти и заполнить мозг другими впечатлениями. Это всегда срабатывало, парень даже не догадывался, как ему повезло: мысли не задерживались в его голове. Они там были не дома. И в этот день он проснулся в своей московской квартире в два часа дня. Сел на огромной круглой кровати, потряс головой, чтобы определить степень похмелья. Зевнул с протяжным звуком, добрел до бара, плеснул себе чего-то в стакан. Затем наполнил водой «джакузи», но в последний момент зябко поежился, закутался поплотнее в халат, осторожно побрызгал теплой водой в лицо и поводил во рту зубной щеткой без пасты. Он такие бешеные деньги платит стоматологу, что может не мучить себя каждый день этой тошнотворной дрянью. Он провел ладонью по лицу, но побриться и не подумал. Наоборот, вспомнил, что какая-то телка восхищалась его щетиной. Вроде бы небритость придает ему мужественности. А что? Точно придает. Он позвонил шоферу Семену, натянул тонкую шелковую водолазку, дорогой серебристо-серый костюм, надел туфли ручной работы, спустился во двор элитного дома на Фрунзенской набережной и сел в подогнанный водителем темно-синий джип «Ниссан». Семен мельком взглянул Алексею в лицо и не стал спрашивать, куда они едут. В определенном смысле его хозяин был консерватором. И в такое время дня, в таком виде и настроении он всегда направлялся в казино.
К вечеру Алексей проиграл восемьсот долларов, выпил несколько рюмок коньяка, почувствовал прилив вечерней активности и сильный голод. Стало быть, нужно ехать в свой клуб – поесть, потрепаться с приятелями и снять кого-то на ночь. Алеша уже неделю спал один, не анализируя причин. А дело было в том, что неприятность, оттесненная в ограниченный уголок памяти, все еще не испарилась сама собой.
Он нажал потайную кнопку на дубовой двери «Приюта одиночек», дверь открылась, охранник почтительно склонил голову, но тут кто-то сильно сжал локоть Алексея.
– Да ты че, бля! – грозно развернулся Алексей к двум неприметным типам, выросшим за его спиной.
– Алексей Ветров? – бесстрастно спросил один из них и показал ему удостоверение. Неприятная аббревиатура бросилась Алексею в глаза – «МВД».
– А в чем дело? – возмутился он, но тут же почувствовал, что и второй локоть будто сжали тисками. – Полегче! Что вам нужно? Вы знаете, кто я такой?
– Несомненно, – деловито ответил невозмутимый тип. – Вы поедете с нами для дачи показаний по делу об убийстве. Как свидетель или соучастник.
– Вы че, свихнулись? Какое еще убийство?
Но дверь клуба почему-то захлопнулась перед Алешей, что повергло его в панику.
– Мне нужно позвонить.
– У вас будет такая возможность.
* * *
Когда Славе Земцову, капитану убойного отдела МУРа, поручили расследовать убийство лейтенанта Михайлова, он сразу заметил, что в деле существует щекотливое обстоятельство, мешающее работе следователей районной милиции. Следствие наткнулось на сына известного, влиятельного и амбициозного чиновника из администрации президента. Оболтус, прикрытый со всех сторон папиной фамилией – Ветров, – мог быть замешанным в чем угодно, судя по его репутации, а мог в данном случае оказаться совершенно ни при чем. Но без его привлечения разобраться в этом не представляется возможным. Слава послал ребят на задержание Ветрова, а сам погрузился в изучение имеющихся фактов.
Женщина, появившаяся в ночь с первого на второе марта в отделении милиции, где служил Михайлов, приехала на такси. Таксиста нашли, и он показал, что взял пассажирку у ночного клуба «Приют одиночек». Никаких особых примет он не рассмотрел, сказал лишь, что девушка была ярко накрашена и броско одета. И при ней была корзина, которую дают в ресторанах для выносимых продуктов. Та самая корзинка, которая запомнилась и дежурному отделения. Метрд– отель клуба сообщил, что в эту ночь к нему обратился постоянный посетитель Алексей Ветров с просьбой собрать подарочный набор для своей девушки, которая вроде бы собралась кого-то навестить. Девушка уехала, через какое-то время вернулась и присоединилась к компании Алексея Ветрова. За его столиком сидели парень и еще одна девушка, давняя гостья клуба – Ксения Бройдо, дочь нефтемагната из Уренгоя. Парня метрдотель и официанты видели впервые. Девушку, для которой заказывали корзину с едой, Ветров с друзьями называли Инессой, но одна танцовщица стрип-балета узнала в ней проститутку Дашу, промышляющую в ночных клубах. Охранник видел, как ночью все четверо сели в машину Ветрова. Охранники дачи Ветрова в Малаховке подтвердили, что хозяин приехал на рассвете с тремя гостями – мужчиной и двумя женщинами, – а около семи утра в таком же составе компания уехала в Москву. После той ночи ни одну из девушек в клубе не видели. В своей московской квартире Ксения, как сказали соседи, появляется редко. Консьержка сказала, что несколько раз видела, как Ксения с очередным бойфрендом загружали ее вещи в машину, отправляясь, скорее всего, в путешествие. Так что застать ее дома проблематично. А у проститутки Даши дома нет вообще, равно как и постоянных друзей и подруг. Последнее странно. Обычно приезжие девушки, выбравшие такой род занятий, держатся своего круга.
Скорее всего, размышлял Слава, Алексей Ветров заявит о том, что компания в ту ночь подобралась случайная, он всех видел в первый и последний раз и понятия не имеет, где они сейчас. И для него это будет самой верной политикой в любом случае – имеет он отношение к тому, что произошло в отделении милиции в ту ночь или нет. Его придется отпустить, а папины слуги постараются сделать невозможным наружное наблюдение. Стало быть, нужно так построить разговор, чтобы парня не испугать, не разозлить, не дать замкнуться. Чтобы он успел о чем-то проболтаться до приезда своего адвоката. А еще лучше будет, если Ветров решит, что ему адвокат и папина помощь не нужны.
– Вы знаете, в связи с чем я вас вызвал? – спросил Слава, когда крупный парень в дорогом костюме развалился в кресле перед его столом.
– Откуда? – буркнул тот.
– Мы расследуем убийство. В ночь с первого на второе марта на своем рабочем месте был убит лейтенант милиции Михайлов. Есть все основания подозревать в этом преступлении девушку, которая была с вами в клубе «Приют одиночек». Метрдотель и официант показали, что вы пригласили ее за свой столик, называли Инессой, а затем заказали для нее подарочную корзину с едой. Вы проводили ее до выхода, а через час-полтора она к вам вернулась. Меня интересует: кто эта девушка, когда вы с ней познакомились, о чем говорили и куда она ездила? Что она вам сказала об этом своем ночном визите?
Алексей молчал, его круглые небольшие глаза с красноватыми белками застыли в изумлении, рот был приоткрыт.
– Вы поняли вопросы? – мягко спросил Слава.
– Старик, я не понял. Кого убили? И кто?
Странное ощущение появилось у Славы. Не такой уж большой артист этот Ветров, чтобы так искренне изображать удивление. Дело в том, что это было похоже не просто на удивление. Он испытал облегчение! Он ждал других вопросов. Что же еще натворил этот нетрезвый отпрыск государственного мужа?
* * *
– Это такой геморрой, все эти чертовы отпрыски, – говорил Славе через час в пивном баре знакомый следователь городской прокуратуры Коля Кузнецов. – Вокруг них можно рыть, пасти их полжизни – и все псу под хвост. Дело ни в каком случае не дойдет до суда. Только в процессе слишком ретивый следак, а то и целая группа окажется на улице. Ты слышал про убийство Павла Селиванова, сына депутата Госдумы?
– Конечно. Тоже почерк то ли маньячки, то ли маньяка-гомосексуалиста. Какие-то садистские аксессуары и все такое.
– Да там такое в этой милой квартирке в триста квадратных метров. Плети, наручники, наборы ножей, бритв. Спиртное, марихуана. Короче, у паренька, мягко выражаясь, была страсть к приключениям на собственную задницу. Соответственный круг общения. И как ты думаешь, кто больше всего мешает расследованию и поиску убийцы?
– Тут, Коля, и думать нечего. Конечно, папа-депутат. И его можно понять. Газеты распишут все эти художества, и всем будет уже неважно, кто кого. Главное, при каких обстоятельствах.
– Да, это правда. Кстати, ко мне недавно приходил бывший участковый этого района. Его выперли без выходного пособия, знаешь, из-за чего? Он следил за этим Павлом Селивановым! Он подозревал его в причастности к исчезновению девушек. То есть эта жертва маньяка, возможно, сам был маньяком. Как этот отставной опер считает. Он даже мне изложил вполне вменяемую версию, показал перечень улик. Но мне это надо, как ты думаешь?
– Думаю, нет.
– Я и говорю этому правдолюбу: – ты жив? А твой подозреваемый уже нет. Забудь все, тем более заняться есть чем – работу искать. Потому что, если твоя версия сейчас всплывет, живые родственники Селиванова позаботятся о том, чтобы ты составил компанию их милому мальчику. Я прав?
– Конечно. Дело в том, что наша жизнь настолько упростилась в определенном смысле, что быть правым легче всего. Нужно беречь рот для еды, а мозги – для разглядывания снов. Глядишь, так и доживем до естественной смерти.
– Ты среди ментов самый умный. – Коля восторженно посмотрел Славе в глаза. – Я горжусь знакомством с тобой. И если мы сейчас скинемся на бутылку коньяка, я расскажу тебе о своем чувстве подробно.
* * *
– Зачем вам все это понадобилось? Увозить меня в милицейской машине, арестовывать документы. Вы без меня все равно не разберетесь. Я бы на рабочем месте все объяснил вашим сотрудникам. Поверьте, вы не найдете никаких нарушений, тем более фальсификации. Все в рамках закона.
Павел Иванович не мог, как обычно, прямо и пристально смотреть на задержанного Олега Маланцева. В парне чувствовался очень крепкий стержень, уверенность в своей правоте. Моральная сила. Исключительно моральная. В чем только она держится. Калинин прикинул на глаз – веса в этом Маланцеве не больше 40 килограммов. Тело изуродовано так, как будто его вытащили из-под катка. А лицо умное, тонкое, только очень бледное. И глаза страдальческие.
– Но вы согласны с тем, что последовательность фактов выглядит более чем подозрительно? Нормальный человек в расцвете сил и деловых успехов вдруг дарит свою фирму неизвестной женщине, переписывает на нее завещание, которое было составлено на жену. И тут же становится жертвой убийства.