Но как вдруг — боролся-боролся с диссидентами и сам по их дорожке?
Я пока оставался в «Современнике».
Мы уговорили придти к нам директором Сергея Николаевича Семанова, уже приказ был подписан, но Семанова из журнала ЦК в последний момент вдруг не отпустил, мотивировав тем, что у партии на него свои очень, очень высокие виды. Пришёл директором секретарь СП, крепкий русский прозаик, милый человек Николай Шундик, они с Сорокиным знали друг друга ещё по саратовской «Волге» и хорошо сработались, но пасквилянты и Шундика начали изводить. Меня не трогали, мне только притворно слёзно каялись, какую они глупость по пьянке сотворили. Но от этого мне было не легче. Уже шёл на работу, повесив голову. Стыдно признаться, но даже начал разочаровываться в Русской Идее. Пока боролись с «ними», всё было как дважды два. Ты на невидимом фронте и должен выстоять. Но тут в «Современнике» «их» ни одного. На дух «их» нет. Ни один «ихний» автор даже не заходит, договора не просит. Только делай русское дело. Печатай боевые русские книги. Расти молодёжь, поддерживай русскую провинцию. Какие в провинции самобытные таланты! И вдруг такая грязь, такая свара. Мы чувствовали себя, как оплёванные. Как сами на потеху евреям нагишом раздевшиеся! Может, «они» и правы, что мы — народ рабов?!
И тут в конце 1980 года произошёл ещё болеё страшный и нелепый прокол в русском лагере— Брежневу очень понравился очередной номер «Комсомольской правды», поднявшей важные для развития сельского хозяйства вопросы — о расширении птицеводства, недорогом и прибыльном. И Сам решил лично позвонить — поблаго-
{дарить редактора. Второй Ильич очень любил делать такие звонки. Он считал, что так он показывает всем, что держит руку на пульсе страны. Брежнев уже смаковал, как его поддерживающий звонок сразу разойдётся по среде всех «державников». Но на беду именно в этот момент Ганичева не оказалось в служебном кабинете, а подлецызамы (которым Ганичев доверился как русским людям) сообщили, что, мол, совершенно не знают, где их шеф, что он чуть ли вообще не ходит на работу, а, мол, работают одни они. Дешёвка! Но надо было знать натуру Брежнева. Помню, он (он тогда ещё не был генсеком) всегда лично завозил дочку Галю по дороге в Кремль к нам на работу, сам за рулём, — он очень любил сам сидеть за рулём — и задолго до 9.00. По Гале мы проверяли время. А тут сам генсек звонит главному редактору, а тот неизвестно где. Второй Ильич взбесился:
— Подыщите ему другую работу, где не надо ходить вовремя!
В это время у нас происходит и третий сбой.
Мы подготовили штурм главной еврейской цитадели — издательства «Детская литература». Евреи давно приспособили для себя эту кормушку, в детской секции Союза писателей их было под 90%. А у нас практически один Сергей Михалков, ну, ещё два-три имени. Издательство «Детская литература» выпускало мало что дикую макулатуру, но ещё и направленные книги, сознательно разлагавшие молодое поколение — отравлявшие мозги детям и подросткам. После ряда русских сигналов мне поручили подготовить закрытый обстоятельный анализ продукции издательства «Детской литературы» для принятия мёр. Дело оказалось неприятнейшеё — я снова Должен быть рыться в помойке. Только если прежде мне приходилось разгребать и «аналитически обобщать» нечистоты, производимые за кордоном, то здесь я встретился с нечистотами сугубо внутреннего производства. Я занимался уже не столько своим «Современником», сколько «Детской литературой». Каюсь, может быть, поэтому я прозевал у себя пасквилянтов, напавших на Прокушева и Сорокина. Вовремя не засёк двух неблагодарных «старух» из «Сказки о золотой рыбке», и мы «профилактически» не образумили их.
Но — к «Детской литературе». Наши дотошные анализы поразили даже видавших виды аппаратчиков ЦК. Неужели такое у нас прямо под носом возможно? Да что же «кагал» делает с нашими детьми? Срочно в противовес было создано издательство «Малыш», куда пришли русские кадры — наш русский крепкий мужик, поэт Николай Георгиевич Поливин. А издательство «Детская литература» было укреплено — главным редактором — туда пришёл воспитанный Прокушевым в «Современнике» энергичный, стойкий, крепкий русским духом поэт Игорь Иванович Ляпин.
Ляпин — прекрасный русский человек. И о нём стоит сказать чуть поподробнее. В 1971-м году он пришёл в издательство «Современник». Под крылышком у Прокушева и Сорокина быстро вырос и как крупный поэт-трибун с собственным самобытным лицом и как хваткий организатор. Был выдвинут издательством на учёбу в ВПШ, после которой был распределён по линии партноменклатуры в мощное издательство «Советская Россия» заместителем главного редактора — по всей художественной литературе. Там себя хорошо проявил, и был ЦК партии с подачи «Русской партии» брошен на прорыв — главным редактором на эту самую «Детскую литературу». Три года (1979 160 1981) он вёл неравную борьбу. Но провести кадровую чирхку и привести за собой своих людей ему не дали — руки у него оказались связанными. Он много успел сделать. Но один в поле не воин. Еврейское лобби его постоянно ело Предом, а поддержки сверху было ноль. Он трезво оценил обстановку, понял, что практически один одинёшенек в стане противника, и подал заявление о переходе на творческую работу. Так мы не сумели «обрусить» еврейскую «Детскую литературу».
Ни Прокушева, ни Сорокина, ни Ганичева «Русская партия» не дала в обиду. Сидевший на кадрах член Политбюро Константин Устинович Черненко лично принял участие в судьбе «проштрафившихся» русских. Но разговор у меня с ним был тяжёлый:
— Вот они, ваши русские кадры — ничего толком довести до конца не умеете! А ещё хотите, чтобы партия на вас опиралась!
Прокушев из «Современника» ушёл в ИМЛИ — издавать полное академическое собрание сочинений Есенина, делать работу, о которой мечтал всю жизнь. Сорокин ушёл ректором Высших литературных курсов — он тоже всегда мечтал отыскивать молодые таланты. ; Ганичева перевели на очень хорошую должность главного редактора «Роман-газеты», которая печатала массоЭЫм тиражом лучшие новинки литературы и была практически в каждом доме. Для писателя — лакомое место, и хорошо можно влиять на литературную жизнь, щедро поддерживать своих материально и делать их популярными.
Наверное, я тут обязан сказать и о себе. Я встал перед соблазнительным выбором. Главный редактор издательства «Прогресс» Новиков предложил мне перейти к нему, с тем чтобы через пару месяцев, когда будет доработано решение по организации нового издательства «Радуга», которое будет выпускать переводную художественную литературу — русскую на Запад, зарубежную у нас, — стать при нём, директоре, главным редактором. Новиков был директором издательства АПН, и мы хорошо знали друг друга. Но принять его предложение означало вернуться целиком и полностью в систему советской контрпропаганды. Другой вариант был ещё болеё соблазнительным. Валерий Осипов, набравшийся опыта в ЦК, был назначен директором самого большого и самого авторитетного советского издательства «Художественная литература», и ему нужен был человек, с которым он мог бы придти в это чрезвычайно влиятельное заведение — элитарное, очень трудное, с давно сложившимся (в основе своей еврейским) коллективом. Мне предлагалась должность помощника директора, старшего научного редактора, с компенсацией в зарплате и перспективой на главного после определённой чистки. А по обязанностям расписывалась та же работа, что и в «Современнике», — темплан, согласования и подписания в свет. Казалось бы, лучше мечтать трудно. Издам полного Достоевского, остановлю печатание собраний сочинений «жидовствующих».
Держать под контролем и направлять политику практически всех подписных изданий в стране, всё переиздания классики нашей и зарубежной. Вот где можно применить и образование, и эрудицию, и всё свои специфические идеологические познания. Сколько можно издать нужного как отечественного, так и зарубежного и сколько отсеять шелухи, искусственно раздуваемых «ими» своих имён. Но по зрелом размышлении я отказался от обоих предложений, хотя и Новиков, и Осипов меня настойчиво уговаривали. Скажу, я уже немножко избаловался в «Современнике», меня неудержимо тянуло к письменноj^y столу. А тут в обоих случаях о собственном творчестве Предстояло по крайней мере на несколько лёт забыть. Лзлаживать новое издательство «Радуга», начинать всё Практически с нуля. Искать свою издательскую нишу. Ну, внутри СССР всё ещё болеё менеё ясно. А на зарубеж? Да одни международные ярмарки, на которых предстоит сбывать продукцию, тут замучают. А проводить зачистку В «Художественной литературе»? Вдвоём с директором против сплочённого десятилетиями «высоко интеллигентного» коллектива?! Да съедят и не подавятся.
Я пошёл советоваться к Константину Устиновичу Черненко, за номенклатурой которого (среди резерва помощников по ПБ) формально числился. Откровенно высказал свои опасения, сказал, что морально устал, а тут опять в борьбу. Он меня, к моему удивлению, понял. Не стал говорить о партийном долге, а просто сказал: «Ну, посиди, попиши. Приди в себя. Места ещё будут. У нас на идеологическом фронте всегда проблемы с кадрами. Но не проси меня за своих «Хазар». Тут — тема. Ты же знаешь, что тут не я перестраховываюсь. С «хазарами» в России всегда было не гладко. Подожди, конъюнктура изменится. Может быть, тема сама станет востребованной». Я всетаки добился от него разрешения включить своих «Хазар» в план редподготовки «Современника». Но сам понимал, что придётся либо резать роман по живому, выхолащивать до примитива (а зачем тогда его издавать?), либо надеяться на случай. Пока же писать, писать, писать другие книги.
Я пошёл советоваться к Константину Устиновичу Черненко, за номенклатурой которого (среди резерва помощников по ПБ) формально числился. Откровенно высказал свои опасения, сказал, что морально устал, а тут опять в борьбу. Он меня, к моему удивлению, понял. Не стал говорить о партийном долге, а просто сказал: «Ну, посиди, попиши. Приди в себя. Места ещё будут. У нас на идеологическом фронте всегда проблемы с кадрами. Но не проси меня за своих «Хазар». Тут — тема. Ты же знаешь, что тут не я перестраховываюсь. С «хазарами» в России всегда было не гладко. Подожди, конъюнктура изменится. Может быть, тема сама станет востребованной». Я всетаки добился от него разрешения включить своих «Хазар» в план редподготовки «Современника». Но сам понимал, что придётся либо резать роман по живому, выхолащивать до примитива (а зачем тогда его издавать?), либо надеяться на случай. Пока же писать, писать, писать другие книги.
Мы очень даже были довольны партийным решением Русских «недоразумений». Всё хорошо трудоустроились.
Но всё-таки, если честно, то мы ведь проиграли.
Мы хоть не отдали евреям издательство «Современник» — пришёл из ЦК наш верный русский человек, умелый организатор Геннадий Гусев, разгрёб грязь и спас «Современник». Но быстро ушёл — помощником к члену Политбюро, председателю Совмина РСФСР В.И. Воротникову. Остались после Гусева в «Современнике» другие русские люди, хорошие, свои, но не столь знаковые, менеё энергичные. Издательство перестало быть кузницей русских кадров.
Мы не сумели взять под себя издательство «Детская литература». Мы не взяли под себя и «Художественную литературу»: как я и предполагал, Валерия Осипова довольно быстро съели.
А ключевой пост главного редактора «Правды» мы потенциально потеряли. Туда пришёл русский, но «тюха», не боец.
13. ПОЛИТБЮРО ОБСУЖДАЕТ ЗАКРЫТУЮ ЗАПИСКУ АНДРОПОВА ПРОТИВ «РУСИСТОВ». ДЕЛО РУССКОГО НАЦИОНАЛИСТА СЕМАНОВА
На войне, как на войне. А русско-еврейская идеологическая война шла по военным законам. И вот — потеря темпа в наступлении, вынужденное топтание на месте, теряющие время перестроения во время боевых действий.
«Иудейская партия внутри КПСС», совсем было попритихшая, терпя поражение за поражением, опять, как ненавистница-кикимора, ожила:
— Ах, эти русские лопухи! Мы их голыми руками возьмём!
Л Наши идеологические противники мечтали о реванше за высылку «хромого беса», за поражение с «Метрополем», за… компрометацию КГБ.
Иудейское решение было напрашивающимся: мы выявили «жидовствующего» знаменосца (Яковлева) — они ответно взялись вырубать с не меньшим скандалом русского знаменосца.
Андропов-Файнштейн начал охоту за Сергеем Сёмановым. Вроде бы странно с его стороны. Я уже говорил, ято его дети Ира и Игорь прекрасно знали Сергея Николаевича. Игоря он поддерживал в писательских начинаниях (Игорь печатался под псевдонимом «Андросов»). А Ира, очень милая, приветливая, общительная, даже работала у Семанова в «ЖЗЛ». Партбоссы и их ближайшие прислужники вообще любили «засылать» своих детей в «Русскую партию». Не то, чтобы не доверяли спецслужбам, но хотели иметь информацию не «процеженную», а живую, из первых рук и… думали о будущем своих детей. Андроповская дочка тоже не ходила без дела — «контролировала» Семанова, то есть видела каждодневно «Русскую партию».
А начальник страшной чекистской «Пятки» Бобков, он стал затем даже первым замом в ГБ, «внедрил» своего сынка Серёжу по кличке «Подвознесенский» — посредственного поэтишку, подражавшего «ихнему» Вознесенскому, — в редколлегию самой «Молодой гвардии», а затем секретарём по молодёжи в «опасный» Союз писателей РСФСР (сейчас Серёжу не видно; за точность не Поручусь, сам сего имения не фотографировал, но упорно болтают, будто живёт Серёжа «Подвознесенский» рядом с Гусинским в папином имении в Испании; всегда за больней что-то есть, пусть даже и в сильном искажении).
Так вот: открыто напасть на Семанова значило для Файнштейна «засветить» свою «обрусевшую» Иру. А тут ещё и в редколлегии журнала «Человек и Закона» состоит сам первый замминистра внутренних дел, зять Брежнева Чурбанов. Выходило, что Андропову как-то уж совсем не с руки было охотиться за Семановым.
Было и ещё одно немаловажное обстоятельство. Только что прошёл юбилей Михаила Шолохова, на праздновании которого Семанов был весьма востребован, многие юбилейные статьи были за подписью Семанова. Ясно было, что член ЦК КПСС, Нобелевский лауреат Шолохов встанет за Семанова. И второй член ЦК КПСС — уже от армии — замминистра обороны, Маршал Советского Союза Кирилл Семёнович Москаленко, тоже был опекуном Семанова, только что написал восторженное предисловие к книге Семанова «Брусилов», которая как раз легла на стол Брежневу. Москаленко был командующим 38-й армией, в которой политическую работу вёл Брежнев, и они подружились на всю жизнь. Возможно было, что и Москаленко заступится за Семанова.
Получалось, что, выступая против Семанова, Андропов «бил» по самому Брежневу: вот твои семейные друзья, каких «антисоветчиков» опекают. Бил по всем нам — русскому лагерю, сразу компрометируя и отодвигая от попытки дружно войти во власть всех нас. Может быть, это слишком красивое сравнение, но, когда окружение Николая Второго сдало Столыпина, оно, само того не понимая, сдало масонам Русскую Идею — всё русские кадры, которые могли стать рядом с Николаем Вторым и сохранить русский престол. Мы в русском кругу часто вспоминали Столыпина, как его царь сдал, и каждый из нас, с тревогой следя за судьбой Семанова, заранеё примерял его судьбу на себя. Он вроде вырвался вперёд. Но хорошие
^рьерные предложения делались тоща в русском лагере Плотим. Но, уж покаюсь, многие, однако, думали: «А ведь еразу возьмут «они» на мушку, как Семанова. Серёжа-то ^роде всегда был у нас герой. А смогу ли быть героем я? фыдюжу ли под постоянными пулями-то? Вторым-то, каj^iM-нибудь замом или помощником, всегда легче просуществовать. И вроде дело делаешь по силам, и Русской идее красиво служишь, а спрос меньше. Не всем же Столыпиными вырываться со знаменем вперёд и трагически погибать?!»
Я думаю, на наше смятение и рассчитывал Андропов. Показательно, мол, уберу одного героя — присмиреют и другие.
Ну, он и за шкуру свою боялся. Он, конечно, всё взвесил. Понимал, что шустрым русским мальчикам вокруг Брежнева и Черненко палец в рот не клади — только и ждут повода откусить. Понимал, какой он тайной ни обставит свою охоту на Семанова, те, кто за ним, самим Андроповым, по поручению Брежнева зорко присматривают, тоже острого момента, чтобы свою русскую игру сыграть, не упустят. Не Семанова будут защищать — себя всех, а это уже значит, что выходит он войной не на некое лицо, пусть и номенклатурное, но не слишком, а на саму Русскую Идею. Очень, очень опасно. Такое никогда не забывают.
Но тут уж для Андропова всё впрямь было — пан или пропал. Вдруг получить под себя явную «подсидку» — человека, который прёт, как на баррикады, и в идеологии, в отличие от него самого, крепко образован, Андропов никак не хотел.
А о чем думал Брежнев? Не знаю, сознавал ли он, что система уже подгнила. И что никакой самый правдивый и принципиальный журнал «Человек и Закон», никакой
самый талантливый и умный, солидно образованный и с хорошими связями перспективный русский человек уже не мог ей помочь. Но знаю точно, что Брежнев был недоволен тем, что КГБ Андропова-Файнштейна практически воюет не против агентов противника, не против мафии, а против своих, против опоры Державы — русской интеллигенции. Да к тому же ещё именно ГБ целенаправленно распускает слухи про его «брежневскую» якобы нечистоплотность. Раззвонили про супердорогие машины, которые Брежневу за границей дарили и которые он тут же нашим автозаводам разобрать передавал: чтобы лицензии не покупать, а «ноу хау» иметь — мы экономили так валюту. Но сплетничали: ах, какие у Второго Ильича дорогие машины! Сделали жупел из дочери Гали. Она, конечно, не подарок. Пьёт, гуляет, подарки принимает. Старея, чтобы прикрыть морщинки, искрящимися бриллиантами обвешалась. Но всё это раздувалось до предела. Андропов явно копал под Брежнева, пытался, где возможно, скомпрометировать его. Брежнев это просёк, и Андропов подвис. Брежнев «думал». Обложил он Андропова своими замами — друзьями семьи Цинёвым и Цвигуном. Но явно на ГБ был нужен уже свежий и отчаянно русский человек, которого Брежнев осторожно подбирал. Семанов с его опытом главного редактора популярного журнала «Человек и Закон», где он не боялся «щупать» первых секретарей крайкомов, тут очень подходил. Народ бы Брежнева правильно понял.
Но Андропов на то и был Файнштейном, что не сдался, а, почувствовав, что стул под ним качается, пошёл на самую грязную провокацию.
Два года по России ходила, вызывая бурную реакцию, самиздатовская книга без подписи «Логика кошмара», в