Мои руки сжались в кулаки, я словно оказался в тесной комнате, из которой нет выхода.
Я не сразу понял, что весь класс ей аплодирует – нет, не просто аплодирует – одноклассники устроили ей настоящую овацию. Все сочли ее «выступление» блестящим. А я не знал, что мне, черт возьми, с этим делать.
Тэйт вела себя так, словно я был ей не безразличен. Она помнила все хорошее, что между нами было. Но конец… конец был такой, словно она прощалась.
Она поклонилась, и ее волосы рассыпались по плечам, а потом улыбнулась печальной улыбкой. Как будто ей было хорошо, но она чувствовала себя виноватой из-за этого.
Послышался отдаленный звук звонка, и я поднялся с места, прошел мимо парты, за которую она снова села, и к двери, чувствуя себя так, словно шел по какому-то гребаному туннелю. Одноклассники суетились вокруг меня, поздравляли Тэйт с отлично выполненной работой и как ни в чем не бывало занимались своими делами, словно мой мир сейчас не рассыпался на части.
Все происходящее вокруг казалось мне белым шумом. Я как в тумане вышел в коридор, и единственным звуком, который четко отдавался у меня в ушах, было биение моего собственного сердца.
Я прижался лбом к прохладной плитке на стене напротив класса Пенли и закрыл глаза.
Что Тэйт, черт возьми, только что со мной сделала?
Я с трудом мог дышать. Изо всех сил попытался втянуть воздух в легкие.
Нет, нет…
К черту все это.
Тэйт лгала. Все это было игрой.
В четырнадцать лет я мечтал лишь о ней. Всеми мыслями взывал к ней, а она и не думала обо мне. Она не скучала по мне тем летом, когда я уехал к отцу. Я был не нужен ей тогда и не нужен сейчас.
В тот день, когда я вернулся, я нуждался в ней, нуждался так сильно, а она даже не вспомнила обо мне.
Проклятье, Тэйт. Не делай этого. Не лезь ко мне в голову.
Господи, я больше не понимал, чего я хочу. Я хотел оставить Тэйт в покое. Хотел забыть ее. И в то же время нет.
Может, мне нужно было просто обнять ее и вдыхать ее запах, пока я не вспомню наконец, кто я.
Но я не мог. Я должен был ненавидеть Тэйт.
Я нуждался в этой ненависти, потому что, если мне некуда будет сливать всю свою энергию, тогда я снова слечу с катушек. Если я не смогу фокусироваться на Тэйт, мой отец раздавит меня.
– До скорого, Джаред.
Я моргнул и повернулся. Ко мне обращался Бен, а Тэйт была с ним.
Она смотрела на меня словно на пустое место. Так, будто я не был для нее центром всего, как она для меня.
Я сунул руки в карманы толстовки, чтобы они не увидели, как я сжал их в кулаки. На людях я постоянно делал так. Это был мой способ держать эмоции в узде, чтобы никто не заметил, что клокочет у меня внутри.
Я сжал зубы. Тэйт уже не может причинить мне боль.
Но воздух, выходивший из моих ноздрей, был раскаленным, когда я смотрел, как они удаляются по коридору.
Она уходила с ним.
Только что она ткнула меня носом в мое же дерьмо.
Она продолжала жить дальше, а я нет.
И я сжал кулаки еще сильнее, пока пальцы не заныли.
– Подбросишь?
Я напряг челюсть – отчаяние грозило превратиться в ярость.
Мне даже не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что это Пайпер.
Последние дни я думал о ней меньше всего, и мне хотелось, чтобы она поняла намек и отстала.
Но потом я вспомнил, что кое для чего она все же хороша.
– Не разговаривай. – Я резко развернулся и, схватив Пайпер за руку, потащил в ближайший туалет, даже не глядя на нее. Мне нужно было снять напряжение, а Пайпер знала «что и как». Она была как вода. Принимала форму той емкости, в которую попадала. Она не бросала мне вызов, не предъявляла претензий. Она просто была рядом, только руку протяни.
Занятия уже закончились. В туалете было пусто, когда я вломился в кабинку, плюхнулся на опущенную крышку унитаза и усадил Пайпер себе на колени. Она вроде захихикала, но, по правде говоря, мне было плевать, кто она, где я и застукает ли нас кто-нибудь. Мне нужно было окунуться с головой. Погрузиться так глубоко, чтобы не слышать даже собственные мысли. Чтобы не представлять ее светлые волосы и голубые глаза.
Тэйт.
Я рывком стащил с Пайпер розовый кардиган и набросился на ее рот. Это не приносило мне удовольствия. Да и не должно было. Я хотел не разрядки. Нет, это был мой личный способ свести счеты.
Я взялся за бретельки ее майки и спустил их с плеч, а вместе с ними и бюстгальтер. Когда вся одежда оказалась у нее на талии, я погрузился лицом в ее голую грудь, и она застонала.
Мне было не больно, когда рядом был ты.
Я пытался убежать от Тэйт, но она меня догоняла. Я крепче прижал к себе Пайпер и вдохнул ее запах, желая, чтобы это была не она.
Мне было так плохо, когда ты меня возненавидел.
Мое сердце все еще рвалось из груди, будто там ему больше не было места. Я не мог успокоиться. Какого хрена?
Пайпер отстранилась немного и начала двигать бедрами у меня на коленях, а я скользил руками по ее телу, стремясь найти избавление. Пытаясь обрести контроль.
Мое сердце разрывалось на части. Я скучала по тебе.
Я сжал задницу Пайпер и атаковал ее шею. Она снова простонала и ляпнула какую-то чушь, но я не разобрал слов. В моей голове звучал только один голос, который не смогли бы заглушить ни полчища Пайпер, ни другие девушки.
Я любила все эти вещи, и я любила тебя.
И тогда я замер.
Из меня будто выпустили весь воздух.
Тэйт любила меня.
Не знаю, в чем было дело – в ее полных слез глазах, или в тоне ее голоса, или может, я просто хорошо ее знал. Но только я понял, что она сказала правду.
Она любила меня.
– В чем дело, милый? – Пайпер обвила меня руками за шею, но я не мог на нее смотреть. Я просто сидел и, черт меня возьми, дышал ей в грудь, пытаясь хоть на несколько секунд убедить себя в том, что я обнимаю Тэйт.
– Джаред. Что с тобой? Ты ведешь себя так-странно с тех пор, как начался учебный год. – Этот ее долбаный плаксивый голосок. Почему люди не понимают, когда им лучше заткнуться?
Наконец я провел руками по лицу и очнулся:
– Вставай. Отвезу тебя домой.
– Но я не хочу домой. Ты на меня уже месяц внимания не обращаешь. На самом деле даже больше месяца!
Пайпер натянула обратно майку и кардиган, но так и не сдвинулась с моих коленей.
Я сделал глубокий вдох и попытался успокоить нервы, потому что был близок к тому, чтобы взорваться.
– Ты хочешь, чтобы тебя подвезли, или нет? – спросил я, пронзая Пайпер взглядом, в котором читалось: «Соглашайся или проваливай». Она знала, что лучше не задавать вопросов. Я и Мэдоку ни черта не рассказывал, а уж с этой девчонкой тем более откровенничать не собирался.
* * *К тому моменту, как я вернулся домой, мое настроение поменялось с плохого на ужасное. Высадив Пайпер, я просто поехал куда глаза глядят. Мне нужно было послушать музыку, очистить голову и постараться избавиться от этой давящей боли в груди.
Я хотел обвинить во всем Тэйт. Сделать вид, что ничего не происходит, как делал всякий раз, когда она причиняла мне боль.
Но я не мог. Не в этот раз.
Не получится убежать от правды. Не будет никаких вечеринок или девчонок, чтобы отвлечься.
А правда состояла… Я хотел бы вернуться в прошлое, в тот день в парке. Туда, на рыбный пруд, где я впервые решил, что должен причинить ей боль. Теперь я поступил бы иначе.
Вместо того чтобы отталкивать Тэйт, я зарылся бы лицом в ее волосы и позволил бы ей вернуть меня обратно оттуда, куда я ушел. Ей не пришлось бы ничего говорить или делать. Она просто заполнила бы собой мой мир.
Но моя злость в тот день была сильнее моей любви к ней, и прямо сейчас я не мог даже думать о том, что сделал. Я не мог принять, что Тэйт меня ненавидела, что моя мать, похоже, не хотела иметь со мной ничего общего, а отец каждую субботу напоминал мне о том, какой я неудачник.
Пошло оно. Пошли они все.
Я ворвался в дом, захлопнул дверь и швырнул ключи через всю комнату. Дома было тихо, как в церкви, только когти Мэдмэна застучали по полу, когда он засеменил мне навстречу.
Пес начал царапать мои джинсы и поскуливать, чтобы я обратил на него внимание.
– Не сейчас, приятель, – бросил я и пошел в кухню. Мэдмэн не мог успокоить меня. Мне хотелось по чему-нибудь ударить. Открыв холодильник, я заметил, что мать приклеила на дверцу записку.
Сегодня меня не будет. Закажи пиццу. Люблю тебя!
Я снова с грохотом захлопнул дверцу. Вечно ее, блин, нет.
Схватившись за боковины холодильника, я прижался лбом к его стальному корпусу. Это не имеет значения, сказал я себе. Все в порядке. У меня дерьмовые родители, но у кого они нормальные? Я оттолкнул Тэйт, но на свете есть и другие девушки. Я не имел ни малейшего понятия, что я, блин, буду делать со своей гребаной жизнью, но мне было всего восемнадцать – или почти что восемнадцать.
Все. Нормально.
Я вцепился в холодильник еще сильнее, желая поверить в эту ложь.
А потом я увидел себя со стороны: как я стою в кухне один и обнимаю холодильник. Говорю себе, что у меня все в порядке.
Твою мать.
Я ударил ладонью по стальной дверце. А потом еще и еще. Все мышцы в теле словно одеревенели. Мэдмэн взвизгнул и засеменил прочь.
Все то дерьмо, которое мать расставила на верху холодильника, опрокинулось или упало на пол, а я продолжал. Обеими руками снова и снова толкал его в стену.
Мне было не больно, когда рядом был ты.
Тэйт морочила мне голову. Почему я не мог просто забыть ее?
Я остановился, мои плечи опустились, я с силой втягивал и выпускал воздух из легких, но этого мне было мало. Развернувшись, направился к лестнице. Матери вечером не будет, а значит, я могу достать «Джека»[9]. Из-за того, что она была алкоголичкой, я прятал выпивку подальше. Но сегодня вечером мне нужно было отключиться. Я не мог переварить эту боль. Я не мог справиться и хотел напиться до отупения.
На пути к лестнице я заметил, что входная дверь открыта.
Черт.
Она, должно быть, не защелкнулась, когда я захлопнул ее, войдя в дом. А Мэдмэн выбежал на улицу, в этом я не сомневался.
Я пнул ногой дверь, и она закрылась. С грохотом.
Зашибись. Даже собака ушла.
Оказавшись у себя в комнате, я полез в запасы спиртного, которое мы с Мэдоком стащили у его отца, и достал бутылку виски.
Стянув с себя толстовку и футболку, я разулся и, откупорив бутылку, сделал несколько больших глотков, чтобы заглушить голос Тэйт в своей голове.
Но, подойдя к окну, застыл.
Она была там.
Танцевала.
Прыгала по комнате с закрытыми глазами.
Перед мысленным взором промелькнул ее образ в фиолетовой ночной рубашке, но я не помнил, с чем оно связано.
Тэйт танцевала ничуть не лучше меня. Я едва не рассмеялся, когда она подняла руку, изображая «рожки» над головой, и громко подпевая. Грудь сдавило от желания обнять ее.
В этот самый момент мне захотелось ее вернуть.
Но что я, черт возьми, скажу ей? Я не мог рассказать ей всего.
Ни за что.
Я снова поднес бутылку ко рту, закрыл глаза и с усилием проглотил подступившую к горлу желчь.
Мне нечего было ей сказать. Тот парень, которого она знала в четырнадцать, больше не существовал. Мои родители бросили меня. Она меня бросила.
Я остался один, прямо как предсказывал этот козел, мой отец.
Жгучее чувство ненависти и боли словно тисками сковало мою шею, а потом сдавило голову, и внутренности стало жечь так сильно, что мне захотелось содрать с себя всю кожу, просто для того чтобы сделать вдох.
Я швырнул бутылку через всю комнату, она врезалась в стену, и остатки виски вылились на пол.
Проклятье!
Я словно обезумел. Сбежав вниз по лестнице, принялся опрокидывать стулья, разбивать рамки с фотографиями, крошить посуду и хрусталь. Схватил каминную кочергу и принялся махать ею во все стороны. Уничтожил все фотографии, на которых моя мать запечатлела меня улыбающимся, все долбаные статуэтки, расставленные для вида – якобы мы нормальная, счастливая семья. За два часа я разнес наш дом в пух и прах, а сам ощущал опустошение и усталость.
Дом превратился в груду хлама, я был весь в поту, но словно парил в небесах. Никто не может ранить меня, если я могу ранить их.
В блаженном беспамятстве и умиротворении я уселся на заднем крыльце с еще одной бутылкой «Джека» из своей заначки. Дождь остудил мое тело. Не знаю, сколько я там просидел, но я наконец-то снова мог дышать, и это было здорово. Все-таки иногда полезно ломать вещи, как пятилетнему ребенку. Я наконец-то вернул себе контроль, и теперь просто сидел и пил, наслаждаясь тишиной в голове.
– Джаред?
Я повернул голову и едва не задохнулся. Тэйт? О господи. Нет, нет, нет…
Она здесь? В гребаных шортах и маечке?
Я отвернулся от нее, надеясь, что она уйдет. Я не хотел сорваться при ней. Или сделать что-нибудь глупое. Я наконец-то успокоился, но мои мысли еще не вошли в привычную колею.
– Джаред, собака лаяла на улице. Я позвонила в дверь. Ты не слышал?
Черт, она стояла так близко. Я ощущал притяжение. Мне хотелось быть к ней еще ближе. Хотелось раствориться в ее объятиях, забыть о прошлом.
Тэйт спустилась с крыльца и встала передо мной, прямо под дождем, и я ощутил покалывание в кончиках пальцев. Моим рукам не терпелось прикоснуться к ней.
Я поднял глаза на одно мгновение, не в состоянии справиться с притяжением.
Господи. Она вся промокла. И я снова уставился в землю, зная, что́ сделаю, если продолжу смотреть на нее. Ее мокрая майка липла к телу, но она скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться. По ее ногам стекала вода, а намокшие шортики облегали стройные бедра.
– Джаред? Почему ты не отвечаешь?! – закричала она. – Дом разгромлен.
Я снова попытался посмотреть на нее. Почему? Да хрен знает. Всякий раз, когда я видел ее, мне хотелось раствориться в ней душой и телом.
– Собака убежала, – выдавил я. Какого черта?
– И ты закатил истерику? Твоя мама знает, что ты сделал с домом?
И в этот момент стена между нами снова выросла. Моя мать. Тэйт, которая смотрела на меня так, словно я не способен держать себя в руках. Словно я слабак.
Я больше не собирался причинять ей боль, но и в душу пускать тоже был не намерен.
– Какая тебе разница? Я же ничтожество, правда? Неудачник? Родители меня ненавидят. Разве это не твои слова?
Да, вот так намного проще. Просто нападай в ответ.
Тэйт прикрыла глаза, вид у нее был смущенный.
– Джаред, я не должна была так говорить. Несмотря на то, что ты…
– Не извиняйся, – перебил ее я и, покачиваясь, поднялся на ноги. – Подхалимничая, ты выглядишь жалко.
Я пошел в дом, а Тэйт что-то крикнула мне вслед, но я был слишком пьян и раздражен, чтобы разобрать ее слова.
Она вошла в кухню следом за мной, и я стал вытирать собаку, делая вид, что Тэйт рядом нет. А потом эта девчонка снова вывела меня из себя: схватила мою бутылку и начала выливать содержимое в раковину.
Что?
– Твою мать! – Я подскочил к ней и попытался вырвать емкость у нее из рук. – Это не твоего ума дело! Вали отсюда!
Я не хотел, чтобы Тэйт видела меня таким. Она не должна обо мне беспокоиться. Я не сделал ничего, чтобы заслужить это. И мне не нужна ни ее забота, ни она сама!
Я рванул на себя бутылку, и Тэйт повалилась на меня.
Она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо встречал. А когда злилась, была еще сексуальнее. В ее глазах сверкало пламя, а на пухлой нижней губе блестели капли дождя. Я хотел, чтобы этот момент длился вечно. Хотел выплеснуть на нее всю свою энергию.
Во всех смыслах.
И тут я увидел, как она подняла руку, и моя голова дернулась в сторону. Я почувствовал боль и на мгновение застыл, ошеломленный.
Она меня ударила!
Я выронил бутылку – в любом случае мне было на нее плевать, – схватил Тэйт и посадил на столешницу. Я не понимал, что делаю, но сдержаться не мог. И впервые меня это не беспокоило.
Наши взгляды встретились, и она ни на секунду не отвела глаз, пытаясь высвободиться. Мне не стоило хватать ее вот так. Не стоило переходить черту. Но я не прикасался к Тэйт больше трех лет и отпускать теперь не собирался. Чем дольше я смотрел на нее, тем отчетливее понимал, что всецело принадлежу ей.
И эта мысль была невыносимой и в то же время сладкой.
– Ты меня растоптала сегодня.
– Отлично, – бросила Тэйт, и я сжал ее еще сильнее, а потом, рванув на себя, спросил:
– Хотела сделать мне больно? Ты от этого кончила? Приятно было, правда?
– Нет, я не кончила, – хладнокровным тоном ответила она. – Я не почувствовала ничего. Ты ничто для меня.
Нет.
– Не говори так. – Я же не оттолкнул ее окончательно. Она все еще моя, разве нет?
Я ощутил ее дыхание, когда она подалась вперед. Ее губы были влажными и зовущими.
– Ничто, – повторила она, издеваясь надо мной, и мой член мгновенно стал твердым, как камень. – А теперь отпусти…
Но я припал к ее губам, заглушив поцелуем слабый стон протеста. Она, черт возьми, моя, и точка. Ее запах, ее кожа, все это заполнило мой мир, и я перестал соображать. Голова моя плыла, словно я находился под водой, в невесомости и тишине. Боже, этот ее вкус.
Я впился в ее нижнюю губу. Черт, я мечтал поцеловать ее столько лет. Мне хотелось попробовать ее на вкус везде. Я словно с цепи сорвался, но не мог совладать с собой. Словно должен был наверстать все упущенное время прямо сейчас.
Ее грудь была прижата к моей, я стоял у Тейт между ног. Я пытался отдышаться между поцелуями. Именно здесь я хотел быть, и какого хрена я только не осознал это раньше? Тэйт не сопротивлялась, и я улыбнулся, когда она выгнула шею, подставляя ее мне. Я ослабил хватку и скользнул руками по ее телу, притянул к своему паху, чтобы она почувствовала, как сильно я ее хочу.