Ночь. Ночь царила над городом, раскинувшись во все стороны подобно чудовищной птице. Она заполняла собой каждую улочку и каждый уголок. Только вездесущие крысы иногда рисковали пробежать по улице, преследуя ведомые лишь им цели, в то время, когда никто иной не смел даже и помыслить, о том, чтобы выйти за пределы дома. Воры и нищие, грабители и убийцы подходили к окнам и вглядывались долгим взглядом в ночь, но после отходили и ежились от пробегающего по коже холода. Это было не их время. Это было время ночи.
Тихий шорох привлек внимание одного из них, и он замер. Замер, вглядываясь и вслушиваясь. Боясь выдать себя даже дыханием. Боясь за свою жизнь и за остатки своей пропащей души. Шорох не повторился, и он с вздохом облегчения отошел от окна.
- Папа, ты боишься?
Он повернулся к своей приемной дочери, которую нашел сегодня вечером и не смог оставить на улице и сказал:
- Да, дочка… Боюсь.
- Чего?
- Тех, кому принадлежит ночь.
- Папа, ты глупый. Ночь не может принадлежать кому-то кроме себя. И она не страшная.
Девочка встала с кровати, и, пока её приемный отец брал на кухне бутылку дешевого вина, распахнула окно.
- Вот смотри.
- Не-е-ет!!!
Ночь перелилась через подоконник, и вместе с ней в комнату просочилось нечто. Оно обволокло неудавшегося отца, и последнее, что он увидел, было смеющееся лицо девочки. Не прошло и минуты, как она подошла к оставшейся куче костей, подняла череп, и наставительно ему сказала:
- Теперь ты не откажешься со мной поиграть перед тем, как я усну.
Ночь затопила весь дом.
Ночь.
Люди верили. Они старались верить, но с каждым днем их вера становилась всё слабее и слабее. Да оно было и неудивительно, поскольку сложно верить во что-то хорошее, теряя каждый день своих близких и друзей. Каждую ночь они теряли, и все знали об этом. Никто не мог понять что происходит, никто не знал нынешнего Хозяина Ночи, но все знали одно – сейчас всё-таки намного лучше, чем при прежнем. Нынешний хозяин забирал в ночи всего по одному, и очень изредка по два человека, в то время как предыдущий забирал по два десятка, а иногда и более.
А еще люди боялись. И боялись именно потому, что нынешний Хозяин был им неизвестен, и непонятно было силён он или слаб. Непонятно было, будет он защищать тех, с кого кормится, или нет.
Люди отвыкали верить и с детства приучались бояться.
Ночь.
Ночь же жила своей, неведомой этим глупым смертным, этому корму, жизнью. Каждый шорох таил в себе то, что никто не хотел и не мог понять. Каждое дуновение ветра могло поведать не меньше чем книга, написанная талантливым человеком. Каждое колебание ночного мрака было прекрасно и губительно.
Смерть. Смерть всегда шла рука об руку с ночью, поскольку они были двумя частями порождавшими друг друга. И иногда, редко, ночь и смерть сливались в едином безмолвии, чтобы выплеснуть из себя не Слугу Смерти, и не Хозяина Ночи, а их общее Дитя.
Дитя Ночи.
Ренвальд смотрел в ночь без содрогания, которое он испытывал когда-то. Многие дивились его отчаянной отваге и не менее отчаянному безумству. Он и сам понимал, что выходить на ночную дорогу это безумство похлеще, чем прыгнуть со скалы, надеясь, что поток воздуха позволит тебе воспарить, или ты отрастишь крылья, и сам бы отговорил любого, кто собрался бы это сделать, но сам всё равно выходил. И люди крутили у виска при виде его и шептались за его спиной, но ему было плевать на пересуды. Откровенно говоря, ему было плевать на всё, и в особенности на то, будет он жив завтра или нет. Он просто не мог иначе, и что странно, ночь уже третий год обходила его стороной.
Третий год. Да, уже три года минуло с тех пор, как он закончил работу над замком для Хозяина, и вернувшись домой обнаружил мертвыми свою жену и детей. Три года с тех пор, как он в ярости кинулся к новенькому замку и позволил себе вломиться в покои Хозяина.
Он прекрасно помнил этот немигающий взгляд, который погрузился в самую глубину его души, прочел там всё, и вынырнул на поверхность.
- Не Я – бросил тогда безучастно Хозяин.
- Но кто!!!
- Чужак. Или кто-то из людей. Не знаю… пока. Но ты, несмотря на свою дерзость, будешь жить. Это всё, что я могу дать тебе сейчас.
- Зачем мне жизнь теперь!
В глазах Хозяина неожиданно вспыхнул красный отсвет, как будто огонь камина отразился от пустоты в его глазах, и неожиданно низким, рокочущим голосом он отдал приказ:
- Ты будешь жить. Жить и искать того, кто покусился на моё владение. Ты найдешь того, кто убил твою семью, и лишь после этого я разрешаю тебе умереть. А теперь проваливай отсюда Ренвальд - каменщик и не тревожь меня более.
И вот Ренвальд вновь смотрел в ночь. Ночь не страшна тем, у кого есть приказ Хозяина не умирать, а о душе своей он не беспокоился. Его душа умерла вместе с его семьей, и ничто не могло воскресить её. Улицы были пусты и тихи, и та же пустота царила внутри него. Однако бессменный часовой Ночи ощущал нечто, что тревожило его. Ночь была не такой как обычно. Ветер замирал, не начавшись, и даже крысы не высовывали нос. И еще… Еще ночь была пряной на вкус.
Неожиданно раздался крик, и Ренвальд повернулся в ту сторону. Слишком далеко от замка Хозяина, который предпочитал питаться в городе. Губы Ренвальда скривились, когда он подумал о том, что, разумеется, не хочется лезть за едой в погреб, когда рядом накрытый стол. Это были недопустимые мысли, но ему было плевать. Не убьет же его Хозяин за них… А если и убьет – невелика беда. Лучше узнать, что же там.
Его походка была нетороплива, и она не тревожила улицы, на которых кроме него никого не было. Пройдя мимо мэрии, он повернул направо и вновь вгляделся и вслушался в ночь, впитывая её в себя. Здесь явно кто-то есть, понял он. В четвертом или пятом доме, в конце улицы. И это точно не Хозяин, он никогда не будет питаться в таком месте. Он всё-таки гурман, а там живут одни бедняки, да еще и больные насквозь. Не-е-ет… Хозяину подавай еду здоровую… Полную сил.
Сердце Ренвальда забилось сильнее. Неужели это Он? Тот самый чужак, который убил его семью? Неужели?
Ноги сами понесли его вперед и на этот раз он уже не таился. Его крепкие башмаки стучали по мостовой мерным стуком надвигающейся беды. Ярость, давно забытое чувство, разжигала огонь в его груди, а жажда мести придавала бешеные силы. Четвертый дом от конца улицы, понял он уже подбегая, и с разгону, плечом, вышибая дверь. Дом был полон ночи, беспроглядного мрака, но Ренвальду было плевать на это. Он чувствовал колебания воздуха, запах крови и запах чужака. Не думая, поскольку даже секундное раздумье могло стать роковым, он выхватил запрещенный серебряный кинжал, к тому же усиленный магией и кинулся на запах чужака. Новый крик, но на этот раз это даже не было криком, а скорее удивленным воплем, раздался в ночи, когда бывший каменщик, а ныне часовой Ночи вонзил свое оружие в то нечто, которое находилось перед ним. Услышав этот крик, Ренвальд в упоении от его мести принялся вырывать кинжал из раны и всаживать его вновь. Что-то сомкнулось на его горле, что-то еще разодрало плечо, но он не обращал на это внимания и бил, бил, бил… И внезапно всё вокруг стихло. Ренвальд упал на пол и ощутил присутствие Хозяина.
- Я нашел его – сумел выговорить он, и стал проваливаться в пучину беспамятства.
- Вижу. И… Приветствую тебя… Дитя Ночи.
Ночь.
Ночь - по праву время тайн, смертей и кошмаров. Если вы хотите жить – не покидайте свой дом ночью. Некоторые считают ночь временем вампиров, оборотней и прочих, но на самом деле – ночь намного большее, чем просто время, когда эта мелкая шушера может показаться. Ночь это время Игры, столь великой, что смертные и представить не могут её масштабов. Игры древней как сам мир, и сложной как сама жизнь. Игры, где победителю достается смерть, а проигравший - обречен жить.
Ночь, намного больше, чем время для таинств и обрядов, магии и крови. Это сама суть этих вещей, и время в ней несущественно.
Ночь.
Пульсирующие алым линии пересеклись, и образовали идеально правильную фигуру, в центр которой было помещено тело.
- Как мне надоело это представление – подал голос Младший.
- Молчи – ответил Старший.
- Это «представление» - то, чем мы живы до сих пор. И то, чем мы будем жить и дальше. Без этого никак.
- А она ничего… Для человека, конечно – поправился Младший.
- Вспоминаешь терзания плоти? – усмехнулся Старший.
- Скорее смутно их помню… Это было кажется довольно приятно.
- Ну-ну… Хватит трепаться. Пора заканчивать ритуал.
Повинуясь слову и жесту, алые линии взметнулись вверх, и меж ними проскользнуло слабо светящееся поле, которое стало опускаться на беззащитное тело юной девушки лежавшей на земле. Пройдя по телу, оно оставило от него только пыль, и обнажило слабо мерцающую душу, которая испуганно заметалась в ловушке из линий.
- Стол накрыт. Ешь.
Ночь скрыла подробности.
Ночь.
- Ну что же. Эта ночь соткала для нас покрывало, которое укроет нас и от наших врагов, и, что важнее, от наших друзей.
- Ты забавен. Разве от друзей надо скрываться?
- Ещё как надо. Друзья – они хуже врагов, когда они не вовремя. С врагами все проще, им по статусу положено мешать тебе, а вот если друг… То ты будешь потом злиться на него, за то, что он пришел когда его не просили, и помешал тебе. Мелочь конечно. Другу такое простишь, точнее скажешь что простишь, но в душе останется осадок от этого. Один осадок, другой, третий, и вот ты теряешь друга и он становится тем, кого ты видеть не хочешь. Он обижается и оскорбляется, и в результате его обида делает его твоим врагом, а если ты ничего не подозреваешь об этом – то и не ждешь удара от него.
- Ты слишком много говоришь. Лучше иди сюда.
- Наверное, ты права. Эта ночь намного спокойнее, чем остальные. Не будем терять её.
Ночь.
Ночь это не только время кошмаров, но и время любви. В ночи бывает всякое, и бывает так, что скрывающий всё мрак дает вам возможность для любви и нежности, не говоря вам того, что вырастет из вашей любви. Кто знает, будет ли ребенок, зачатый этой ночью, милым и с кристально чистой душой, или судьбой ему будет назначено стать еще одним Дитя Ночи.
Мир вечных сумерек и вечной ночи. Как описать его? Как выразить то, что происходит в каждом его уголке? Как объяснить вам, почему в нем не светит солнце, и как рассказать про то, что творится за высокими стрельчатыми окнами дворцов и храмов. Невозможно объять необъятное, как невозможно рассказать про целый мир. Невозможно, ибо на это уйдет несколько десятков жизней, да и за время рассказа все равно что-то изменится. Однако можно рассказать то, что даст хотя бы общее представление о том, что творится в этом мире.
Ночь.
Все всегда берет своё начало в ночи. Во мраке, имя которому – рождение. Любая жизнь начинается с утробного мрака, а потом – с боли, неважно боль ли эта от удара по ягодицам младенца, или это боль Становления. Боль и мрак – вот истинное начало жизни.
Ренвальд кричал. Не видя ничего, но терзаемый болью, он кричал, хотя уже давно сорвал горло в этом крике. Боль не отступала и не становилась меньше, и сквозь неё он чувствовал присутствие Хозяина. Чувствовал взгляд, запах. Чувствовал, как все его муки оцениваются.
Он не мог вспомнить, чем же он так провинился перед Хозяином, что тот заставляет испытывать его такую боль. Боль, которая затмевала собой всё. Все остальные чувства, мысли, и желания, кроме разве что желания умереть.
Умереть.
Он же сказал, что позволит мне умереть, когда я…
Когда я что?
И кто я?
Кто я такой?
Что я такое?
Боль резко и неожиданно ушла. Его тело безвольно обмякло, и он услышал голос который принадлежал тому, сидящему неподалеку… как его…
- С рождением тебя, Дитя.
- За что ты так со мной? – смог прошептать он.
- Я? Я к тебе и пальцем не прикоснулся. Это всё ты сам. Ты сам вступил на ту дорогу, которая сделала тебя Дитём Ночи. Я же просто следил за тобой.
- Дитём Ночи? – стал крепнуть его голос.
- Да.
- Что это?
- Ответ на этот вопрос жаждут знать все из нас, но не знает никто.
- Из нас?
- Я такое же Дитя Ночи, как и ты. Точнее не совсем такое, но тоже Дитя Ночи. Есть
и другие.
- Кто я?
- Ах, ну конечно… Ты же ничего не помнишь. Кстати, пусть тебя не волнует то, что ты ничего не помнишь. Это слишком небольшая плата за Становление.
- Становление?
- То, что ты только что испытал. Это и есть Становление. Без этого ты не смог бы стать одним из нас. Но, впрочем, хватит перебивать меня своими детскими вопросами. Ты задал пока всего один взрослый, и мне кажется, что именно на него и стоит ответить. Ты спросил, кем ты стал, так вот изволь… Ты стал Мараином.
- Я хотел узнать не кем я стал, а кем я был – вскипел новоиспеченный Мараин.
Неожиданно ярость перехлестнула через край, и его собеседника швырнуло через всю комнату, когда два мощнейших потока ядовито-оранжевой ярости ударили из глаз Мараина. В следующую секунду он разорвал цепи, которыми был прикован к стене и одним прыжком подлетел к упавшему.
Упавшего не было в том углу. Его вообще не было в помещении, и только его голос тихим шелестом звучал отовсюду:
- Люблю возиться с молодыми… глупцами… Ты сейчас упадешь.
И действительно, в ту же секунду Мараин почувствовал, что начинает падать окончательно обессилев.
- Надо приучаться экономно расходовать силы, Дитя. Иначе ты не проживешь долго.
- Кто я!!! И Кто ты!!!
Из воздуха соткалась фигура, в которой угадывалось человеческое начало, но сходство с человеком ограничивалось лишь обликом, и Мараин даже с закрытыми глазами не смог бы его спутать ни с кем другим. Холод и жар причудливым образом смешивались в нем, и били нестерпимым, ярким мраком.
- Ты – Мараин. А я… Я Бладер. Эта ночь для тебя первая, и тебе надо будет пережить еще не одну такую прежде чем войти в силу… Отдыхай, Дитя Ночи.
Ночь.
Ночь за окном была чудесна. Чалдиан никак не могла понять, почему же эти глупые смертные так боятся ночи, и чего ради, они так стремятся укрыться за стенами своих домов, хотя с такой радостью ведут её к себе. Свою смерть они всё равно этим не отдаляют, поскольку Халчала всё равно надо кормить.
Если честно, то Чалдиан считала, что ей крайне повезло, поскольку, как ей было известно, у прочих Детей Ночи не было, да и не могло быть ни напарника, ни компаньона. У неё же был Халчал. Больше чем компаньон. Ближе чем напарник. Часть её самой, которая служит ей так же, как и она служит ему, по обоюдному согласию. Пожалуй, это можно было бы назвать даже дружбой.
Чалдиан уселась на подоконник и свесила свои маленькие ножки вниз.
Всё-таки забавно, подумалось ей, что у них с Халчалом такой совершенный тандем. Халчал не мог войти в дом, если не было хоть какого-то входа, вроде открытой двери или окна, а она не могла войти в него если ей не разрешали войти, но при её внешности ей достаточно было прикинуться невинной сироткой и люди сами звали её к себе, а Халчал… Это уже было легче легкого. Надо будет покормить его побольше, неожиданно подумала Чалдиан. В последнее время Халчал явно перерабатывал пищу намного быстрее, а это значило, что не за горами тот день, когда он выплеснет в неё новую, свежую порцию сил, которые примут вид какой-нибудь новой способности. Так бывало уже трижды за последние два века, и она уже успела соскучиться по тому необыкновенному восторгу нового обладания.
Легкий ветерок теребил её светлые кудряшки, и она улыбалась ему, чувствуя, что он не несет в себе никакой угрозы. Впрочем, даже если бы и нёс, то она на своей территории и Халчала даже призывать ненужно, поскольку здесь она сливается с ним полностью. Хотела бы она посмотреть на того идиота, который рискнул бы напасть на неё здесь.
Старший прошелся по балюстраде и открыл дверь в библиотеку.
- Сидишь? – спросил он Младшего, который оторвался от книги при виде его.
- Сижу - согласился Младший.
- У меня для тебя новости.
Младший потянулся. Любые новости, будь они хорошие или плохие несли в себе разнообразие, которое было нечастым гостем в их поместье.
- И что у тебя? Бониард наконец-то решил умереть? Или Бладер? Может быть Реска решила приехать?
- Всё не то. Этой ночью умер Мараин, и Ночь явила новое Дитя.
- Тоже Мараина?
- Непонятно. Вроде бы да, но что-то в этом есть чересчур странное. Во-первых, Ночь никогда не являла Дитя так быстро. Во-вторых, Мараина убил смертный. В-третьих – неизвестно где именно Ночь явила новенького, и на чью территорию он покусится.