— Первый раз что ли?
— При таких обстоятельствах — первый. Кто-то что-то знал. А кто мог знать про все про это…
— Господин адмирал….
— Не надо, не надо. Ты — в каждом уверен?
— Да как в себе!
— Ты забожись еще. Время такое сейчас — доверять никому нельзя. Совсем никому.
Араб утер пот с лица
— Если так, то звиняйте покорно, но я обратно поеду, Ваше Высокопревосходительство. Потому как нельзя так. Лучше я в станице сидеть буду, землю пахать, оженюсь мабуть, чем пулю в спину от своих же ждать.
— Ожениться — это дело хорошее, это хорошо. Да ты не вставай на редан[48], не вставай. Если бы кто-то из наших сдал — они бы по-другому сделали. Просто за деньгами никто бы не пришел. Или послали бы туда смертника. Когда вы за этим козлом погнались — он успел кому-то по телефону брякнуть. Те и отрубили беспилотник над зоной. Возможно, даже не конкретно нас, а всех пользователей отрубили. Но ты прикидывай, какого калибра эти фигуры. И какие приказы имеют право издавать. И за своими присматривай. Они не обязательно предатели. Возможно, кому то приказали тихо следить и доводить.
— Я уверен в каждом.
— Ну-ну. Этот твой архаровец, который в больницу не захотел.
— Этот? Да он самоход первостатейный, вот я его встречу. Но вы не думайте, я его сам учил. Нет в нем гнили.
— Тебе видней. Пошли на воздух. Небо здесь какое…
— Небо божье, а на земле сущий ад.
— Оно так…
Они вышли один за другим из затхлого мрака подземных коридоров на свежий воздух. Навстречу — кто-то шагнул, Араб схватился за пистолет, накрученный тяжелым разговором. Но тут же расслабился, опознав человека.
— Что случилось?
— Аскер сбежал…
Это был подъесаул.
— Сбежал? — недоуменно спросил Араб
— Так точно. Из больницы. Я ожидать остался…
— Может, его положили?
— Никак нет, у врачей спрашивал…
— Вот же с…нок! — вызверился Араб — машина на месте?
— Так точно.
— Гаденыш. Ничего, придет — поговорим. За мной…
— Полковник…
Араб недоуменно остановился — адмирал очень редко называл его так
— Полегче. Если бы он был врагом — уверен, он бы придумал что-нибудь поумнее, чем тупо сбегать из больницы. Но его могут использовать вслепую по молодости лет, такое очень даже возможно. Если это так, нам надо понять — кто. Начинайте с утра, сейчас не надо, в ночь по городу рыскать. Ясно?
— Ясно… — раздосадовано поговорил Араб — все равно, уши оборву… П…ец!
С психа — Араб использовал выражения, которое давно уже забыл, которое он помнил еще по срочке. Ведь для Араба, хоть он и сам себе не признавался — Аскер уже был как сын, которого у него не было, и, наверное, уже не будет. Вот такая вот — веселая жизнь…
Афганистан, близ КабулаМеждународный аэропорт, госпиталь
Вечер 02 ноября2016 года
Несколькими часами ранее
Небольшой, неприметный «Морозовец» остановился около главного корпуса госпиталя, развернутого в пределах видимости Кабульского международного. Два человека — молодой и постарше — прошли в приемный покой, показав на вхоже военные карточки — удостоверения личности…
— Дальше сам я… — Аскер сделал знак рукой — дорогу знаю…
Молчаливый подъесаул — прошел к кофейному аппарату, в приемном покое одной из лучших в мире больниц, специализирующихся на пулевых ранениях и минно-взрывных травмах. Эта больница — примыкала к кабульскому международному аэропорту, для быстроты доставки раненых, и принимали здесь всех, в том числе и афганцев…
Сашка — прошел по первому этажу, огляделся — тихо. Нырнул под лестницу, достал швейцарский офицерский нож с набором инструментов.
Замок открылся меньше чем через минуту…
Вот и окей…
Аккуратно закрыл за собой дверь. Был вечер, но было еще светло — лето, однако. Солнце — не так сильно жарило.
На полпути — подкатил внедорожник, ствол крупнокалиберного пулемета — был нацелен прямо на него.
— Дреш!
Аэропорт охраняли казаки на последних четырех месяцах ходки, волки из волков, и шутить они не любили и не умели.
Сашка — послушно опустился на колени, подняв руки
— Свой я! Русский!
Двое казаков, страхуя друг друга — приблизились. Один — стянул руки пластиковыми наручниками, хвосты которых болтались на поясе у каждого, по несколько штук зараз, потом начал обыск. Второй — сместился и постоянно держал его на прицеле. Вроде все нормально, но косяки есть: внедорожник приблизился слишком близко, гранату кинуть или пояс шахида подорвать — запросто и их заденет. Пулеметчик — не отвел ствол в безопасное положение, так и целится. Но Сашка — Аскер этого говорить не стал, чтобы не заработать по башке. А она — и так болела…
— Пистолет! — резко сказал казак
— Его тут каждый первый носит — резонно возразил Аскер — удостоверение в нагрудном кармане, справа
Несмотря на то, что они числились в действующем резерве — документы прикрытия были выправлены им в полном объеме, включая и отметку — «вездеход» в офицерскую карточку. Аскер по документам прикрытия числился штабс-капитаном.
Казак — прочитал удостоверение, принюхался
— Свой своему завсегда брат… — сказал он — ты, военный, охренел совсем или как, по запретке как по асфальту. Наш снайпер дважды разрешение запрашивал, пожалели тебя. Из госпиталя что ли смотался?
— Оттуда…
— А пьяный чего?
— Не пьяный я.
Казак перерезал пластиковую ленту наручников, вернул документы и пистолет
— Ну-ну… Счастливо оставаться.
— До главного здания не подбросите?
Казак хмыкнул
— Дяденька, дай закурить, а то так жрать хочется, что переночевать негде? Ладно, садись… ортодокс.
Слово «ортодокс» — казак вычитал из книжки, которая каким-то чудом попала на горную базу — и оно ему понравилось…
В главном зале аэропорта Кабул — Сашке нужна была камера хранения. В любом аэровокзале есть камера хранения, верно? И стоянка для машин, которые остаются здесь надолго — тоже есть. Все это очень нужно…
В туалете — он переоделся и немного привел себя в порядок. Побрызгался концентрированным одеколоном Шакал — это тебе не хухры — мухры, тридцать рубчиков за флакон извольте. В кармане — был ключ от небольшого «Датсун» а, стоящего на стоянке. Машина была неприметной и дешевой, для него, получающего примерно три казенных жалования с боевыми надбавками — и вовсе пустяки.
Из здания аэропорта — он вышел уже совсем не таким, как был в грязном, пропахшем потом контейнере. Журналист, молодой врач… да кто угодно. Только синяки под глазами — то ли от сотрясения, то ли от чего.
По тщательно охраняемой еще с британских блокпостов дороге — доехал до Кабула. Свернул направо, выкатил на сияющий огнями витрин Майванд. Заметил полицейские посты… как всегда запирают конюшню, когда лошади давно смотались. У него и на лобовом стекле была карточка — вездеход, которую он раздобыл окольными путями…
Если свернуть в самом конце Майванда налево, за русским посольством — то там будет район новостроек, обычных по меркам Востока, но достаточно дорогих по местным меркам. Там жили русские, жили и афганцы, разделения не было, главное, чтобы были деньги. Пятиэтажки, панельные, типового, восточного проекта с балконом, таким широченным, что он размером с настоящую комнату. Она жила там…
Оставил машину у подъезда, набрал нехитрый код домофона, скользнул в подъезд, привычно прислушался — тихо. Поднялся на четвертый этаж, протянул руку у звонку — но дверь открылась, прежде чем он позвонил. Она стояла на пороге и смотрела на него своими глазищами, огромными и загадочными, цвета изумруда, который добывают в ущелье Пандшер, севернее…
Он не говоря ни слова, шагнул вперед. Она — не отступилась…
— Эмма…
Она повернулась, чтобы было удобнее смотреть на него.
— Что?
— Выходи за меня, а?
Он сказал это в первый раз, первой женщине. И с замиранием сердца — ждал ответа.
Но она ничего не сказала. Только грустно улыбнулась.
— Нет, я серьезно… — обиделся Сашка — ты думаешь, я шучу? Я уже на квартиру коплю, в Москве. Уже сорок процентов накопил, пятьдесят — и можно заселяться. Там тоже нужны врачи, и я работать буду.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать шесть! — с вызовом сказал Сашка
— А мне — тридцать. Ты — русский, я — пуштунка. И какая из нас семья?
— Самая обыкновенная! Настоящая! И потом — ты же говорила, что ты наполовину француженка…
— Говорила…
— Ну, вот. У нас французы считаются друзьями, весь высший свет говорит по-французски. Ты меня тоже научишь, да?
Она снова ничего не ответила
— Вот увидишь — ответил оскорбленный до глубины души Сашка — я все равно тебя добьюсь. Пойду к твоему отцу и скажу — так мол и так…
— Говорила…
— Ну, вот. У нас французы считаются друзьями, весь высший свет говорит по-французски. Ты меня тоже научишь, да?
Она снова ничего не ответила
— Вот увидишь — ответил оскорбленный до глубины души Сашка — я все равно тебя добьюсь. Пойду к твоему отцу и скажу — так мол и так…
И по тому, как исказилось лицо Эммы — он понял, что сделал ошибку. Очередную… черт бы побрал, почему все так сложно в жизни. Когда происходить такое, начинаешь думать, что лучше бы под пули… там все просто и понятно.
— Эм… Я тебя обидел, да? Ну, извини…
Она ничего не ответила. Просто поднялась с кровати, надела халат и вышла из комнаты.
Сашка молча лежал какое-то время. Потом — ударил кулаком по стене, так что лопнули обои. Треснула кожа на костяшках, вспышка боли — немного привела его в себя.
Твою же мать…
Они познакомились случайно. В госпитале Чатар бистар, что значит — четыреста коек. Он подхватил малярию… совершенно обычное здесь дело, за Кабулом — река Кабул протекает по довольно сырой местности, плюс феллахи отводят воду на поля… появляются комары, а от комаров и малярия. Малярия была четырехдневная, что значит — приступы каждый четвертый день. Не самый худший вариант, и ничего такого, что нельзя было бы вылечить обычной противомалярийной терапией на основе хинина. Но в госпитале — у него обнаружили еще какую-то желудочную инфекцию от грязной воды, пришлось задержаться. Так они и познакомились…
Она была пуштункой — но при этом женщиной совершенно западного типа. Врач — инфекционист, училась в Сорбонне. Невозможно было представить ее в парандже.
Он наскоро оделся, зашел в туалет. Посмотрел на себя в зеркало… видок, конечно еще тот, но голова до странного ясная. Хотя он никак лекарств и не принимал.
Эмму — имя у нее было французское, а не пуштунское — он нашел в лоджии, в одном халатике. Она курила, сбрасывая пепел вниз, и не обращая внимания на прохладу. По ночам в Кабуле холодно, сказывается высота и горные пики с вечными стенами совсем рядом. Если бы не война — это было бы одно из лучших мест для жизни на земле…
Сашка обнял ее за плечи
— Отпусти…
Он не отпустил. Так они и стояли, смотря на ночной Кабул, на реку огней Майванда вдали.
— Хочешь, расскажу про моего отца? — вдруг сказала она
— Не уверен.
— Нет, все равно скажу, если заговорила. Мой отец был доктором, он лечил людей. Я училась у него. Он был доктором в офицерском госпитале, а потом — еще и лечил короля, когда его собственного врача — король повесил за заговор.
Она затянулась. Сашке не нравился этот горький дым, напоминающий горящую кучу листьев в осеннем саду — но он уже понял, что отнимать сигарету бесполезно. Она была слишком независима для того, чтобы подчиняться…
— Потом — короля убили. Я училась в Сорбонне, отец отправил меня к матери, как будто чувствовал. Когда мы последний раз разговаривали по телефону… — она снова затянулась, задержала в легких дым — я ему сказала: папа, приезжай, я скучаю по тебе. Он сказал — нет, я не могу сейчас приехать. Слишком много больных, слишком много раненых…
Она докурила сигарету и выкинула ее во двор. Оба они — проследили глазами за ее падением — маленький красный светлячок. Это походило на то, как в небе падали звезды…
— … Знаешь, он бы мог преподавать за границей. Учить людей за границей, учить их быть докторами. Но он любил свой народ. Знаешь, как он стал врачом?
…
— Мой дед был богатым человеком, баем… Дед со стороны отца. Однажды — он взял сына объезжать владения. У них были лошади, настоящие скаковые лошади, это большое богатство здесь, не каждый может себе позволить держать лошадь. Они встретили племя и как положено по законам Пуштун — Валлай, законам гостеприимства — племя пригласило разделить с ними трапезу, хотя сами они были бедны и голодны.
Эмма поежилась…
— … и мой отец увидел женщину. Рожающую женщину. Пока они ели — она рожала, и никто на это не обращал внимания. Она родила ребенка на грязной тряпке, закутала его в эту тряпку, и пошла дальше вместе с племенем.
…
… Мой отец был потрясен, он впервые увидел такое. Он не мог понять, почему женщина его народа — вынуждена рожать как собака на земле. До этого — он был в Персии, он был в Индии, он был у вас, в России. И он понял, что афганцы живут хуже всех. Его народ живет хуже всех.
— Была война?
— Тогда не было никакой войны. Была передышка. Да, воевали, но воевали племя с племенем, чему англичане были даже рады. А мой отец решил, что так не должно быть. Он упросил деда отпустить его учиться на врача. Дед — долго не соглашался, но потом решил, что врач — это тоже нужная профессия, хороший врач всегда нужен людям и уважаем людьми. Он спросил, где лучше всего учат на врача и ему сказали про Сорбонну…
Эмма достала еще сигарету
— Хватит… — мягко сказал Сашка
На сей раз она подчинилась. Руки у нее были холодные как лед.
— Мой отец пришел к талибам, когда те взяли город, и сказал, что в первую очередь надо наладить медицинское обслуживание людей, восстановить больницы. Он несмотря ни на что — все-таки верил в свой народ, и всегда был частью своего народа. Он не побежал, как побежали все остальные, когда стало совсем плохо, он даже сказал талибам, что готов вложить собственные деньги. А те — схватили его, и сказали, что он колдун, потому что лечит не так, как предписано шариатом, и тем самым оскверняет мусульман и веру. Они судили его шариатским судом, а потом забили камнями на площади…
Повисло молчание
— Знаешь, я не простой солдат… — вдруг сказал Сашка
— Я знаю… — сказала она — уже догадалась.
— Я из русского спецназа. Из отряда особого назначения. Мы воюем с душманами, с талибами на переднем крае, находим их и убиваем. Сегодня нам удалось убить одного и захватить другого. Очень важную птицу. Рано или поздно — мы уничтожим их всех, одного за другим…
Сашка знал, что этого — говорить ни в коем случае нельзя, такие разговоры смертельно опасны Но он хотел сказать хоть что-то, что поможет понять, что это не остается просто так, что с этим борются…
— Вы никогда не уничтожите их всех — сказала она — сколько бы не убивали.
— Уничтожим — твердо сказал Сашка — до последнего человека. Мы — русские, мы никогда не отступаем от своего.
— Тогда вам придется убить весь народ… — сказала Эмма, которую правильно звали Эммануэль, но Сашка этого не знал — вам придется убить всех афганцев до последнего человека. Потому что талибы — это и есть афганцы. Это и есть их ислам, то ради чего они сражаются и умирают.
— Это не так.
— Это так… — вздохнула Эмма — среди тех, кто кидал камни в моего отца на площади — были и те, кто лечился у него, кого он лечил, кого он спас от смерти. Он подарил им вторую жизнь — а потом пришли талибы и сказали, что это харам, и они — бросали камни, как и все остальные. Бросали в того, кто их спас. Таков Афганистан.
— Персия была не лучше — возразил Сашка — но там сейчас порядок
— Я не знаю про Персию. Я знаю про Афганистан. Здесь живут бедные, но гордые люди. Ислам — то немногое, что у них осталось. Они не могут гордиться тем, что у них тучные поля и животные. Они не могут гордиться, что у них лучшие в мире заводы. Они не могут гордиться тем, что они живут лучше всех. Но они могут гордиться тем, что их никто и никогда не победил. И ни один представитель моего народа — не отдаст никому эту гордость. Даже вам.
Она повернулась
— Пойдем, я тебя осмотрю. Ты ведь из-за этого пришел?
Сашка мог бы пошутить, что совсем не из-за этого. Но шутить как-то не хотелось…
Обратно — ему надо было вернуться до подъема, а это значит — до шести ноль — ноль. С этим он явно опаздывал — светящаяся стрелка часов дошла почти до четырех…
Консьержей тут не было… не Петербург — но это и благо. И черного хода не было — афганцы к ним не привыкли. Он привычно огляделся — никого, сбежал по ступенькам подъезда, побежал к своей машине…
— Молодой человек, можно вас…
Он аж вздрогнул от неожиданности — то ли контузия, то ли свидание с Эммой расслабили его настолько, что он не почувствовал, что рядом люди. А они были — сидят в машине, припаркованной к его машине вплотную.
И будь это афганцы — он бы знал что делать. Но это были русские.
— Что надо? Я спешу.
— Мы должны задать вам несколько вопросов…
И тот, кто сидел в машине — назвал его имя и звание. Но не настоящие — а легендированные, под которыми он присутствовал в Афганистане.
— Вы кто такие? — грубовато спросил он, подходя чуть ближе — ровно насколько, чтобы контролировать ситуацию и видеть темный салон машины.
Двое. Водитель и пассажир на переднем.
— ГВСУ[49], сударь… — сказал водитель — извольте…