– Если бы ты знала, Ма, сколького ты не знаешь!..
– Ведь не будете жить!.. Ты не сможешь! Ты чужой там, сына!
– Может быть, Ма, все может быть... Теперь все может быть...
– Сколько ж нам с отцом ждать-то тебя, Андрюша? – Пожилая, утомленная жизнью женщина заплакала. – Сначала из армии твоей ждали, теперь из Израиля... Не молодые уже мы, сына, дождемся ли?..
Ах, какие это были слезы!!! Таким слезам позавидовал бы любой солдат. Да что там любой! Любой из группы Филина!.. А уж эти-то ребята знали цену слезам...
«Мама Аня», как ее любовно называли все друзья Андрея, плакала тихо, по-мужски, по-солдатски, без всхлипов и вздохов. Просто... из ее глаз катились молчаливые, горькие слезы, огромные прозрачные капли...
– Из армии ждали... Только и знали, что по госпиталям ездить... Отец, вон, после твоей Ферганы в две недели седым стал...
– А ты?
– А я еще после Афганистана... Тогда и волосы красить стала, чтобы на работе дурных вопросов не задавали...
– Простите меня, Ма...
– Да, это!.. Ты тогда сам себе профессию выбирал... Нам оставалось только ждать и надеяться... А теперь-то что? Аня?..
– Что, Мама? Что?! Гуляет по мужикам? Так знаю я это!.. Так уж вышло...
– Ну и отпустил бы!
– А Маська? А я?
– Только не говори мне, что не нашел бы, где «голову на подушку притулить»! Знаю я тебя – чай, не ангел в белом!..
– Аня! Оставь его в покое в конце-то концов! – рявкнул вдруг всегда спокойный и уравновешенный отец Андрея, Папа Леша, сидевший на соседней скамеечке, и было видно, что нервничал старик. – Он давно уже мужик! Офицер! Наград, вон, до пупа, что у этого придурка, Лени Брежнева!.. Давно привык сам решать! Посмотри, какие мужики под его командой служили!.. Ты это понимать должна! Раз решил ехать – значит, так надо... Не на всю же жизнь...
– Вы, бля!.. – Женщина срывалась на мат крайне редко, да и то только при сильном волнении, и только в их узком семейном кругу. – Мужики, мать вашу!.. Решают они!..
– Мама! Не ругайтесь! – Андрей не мог не вмешаться. – Я уезжаю не просто так...
– И шо ж тебя туда гонит? Сладкая жизнь?
– Зря ты так, Ма... Знаешь ведь – я такой жизни никогда не искал... Легкой...
– А какого ж тогда?.. Если твоя семья и так развалилась почти?
– Ма... В нашей семье сидел кто-нибудь?
– Где сидел?
– ТАМ!
– Нет... – Женщина непонимающе уставилась на сына. – Сам знаешь...
– Знаю... Потому и не хочу портить семейную традицию...
– А ты что?..
– Лучше быть «невозвращенцем» из Израиля, чем зэком с длительным сроком, лет на двадцать... Если еще дадут им стать...
– Что значит «дадут»?.. Ты что?..
– Я сейчас, Ма, выбираю меньшее из двух зол...
– Наворотил что-то в своем ресторане, а теперь бежишь!
– Я никогда ни от кого не бегал, Ма! – Андрей задумался на секунду. – Просто иногда бывают такие ситуации, когда умнее отступить и даже спрятаться для «меньшей крови»... Поверь уж моему офицерскому опыту... Вот я и отступаю...
– Что ж ты такое?..
– Да уж наворотил...
– А твой Коля? Он помочь не может?
– Это он предложил мне этот «вариант» как самый «бескровный»...
– Ты что, убил кого-то, Андрюша? Господи!..
– Перестань, Ма! Все хорошо... Будет...
– Когда же уже, наконец!..
– Скоро... Поживу там, в этой земле обетованной, годик-полтора, и вернусь...
– Все вместе?
– А вот это уже, Ма, думаю, и сам господь не знает... Но, я вернусь – это-то точно!
– Дай-то бог!..
– Иди, Андрей. Иди, сын, – проговорил Папа Леша. – Попрощайся со своими друзьями... Кто знает, доведется ли еще свидеться?.. Да и тезка вон твой ковыляет, бедолага... А мы тут с матерью посидим по-стариковски да посмотрим на вас издалека... Вояки... Мать вашу...
Ах, как прав был тогда его отец!
Папа Леша тоже был разведчиком... В далеком 41-м десятилетний пацаненок пришел в партизанский отряд, да так и провоевал разведчиком полных четыре года... А медаль его нашла только в 92-м, через 47 лет после окончания войны!.. Преступников, объявленных во всесоюзный розыск, находили быстрее, даже самых отпетых, максимум лет за десять-двенадцать... Видать, они были нужнее этой власти, чем пацаненок-разведчик, которого наградили-таки на 61-й год от рождения...
Провидцем был его отец...
Двоих боевых братьев из своей группы Андрей больше не увидел никогда – Змея и Тюленя.
Они были единственными, кто после всех коллизий не нашел свое место на гражданке и остался служить в уже Российской армии. Да так и остались в ее рядах навсегда...
Первый погиб в Сербии через год, в 96-м... Второй в Чечне, в 97-м, через два...
...Да... Странным и непонятным было тогда, весной 95-го, его решение ехать в Израиль. Странным для всех, потому что все те, кто его знал тогда, все знали и другое: он категорически не хотел ехать в эту страну и уж тем более оставаться там жить... Но так тогда сложились обстоятельства... Которые иногда бывают намного сильнее нас... Понятным и оправданным этот его отъезд был только для очень узкого круга его друзей... Даже его родители не знали и не понимали, что происходит!.. Судьба!.. А потом его понесло... По городам и весям... И началась вся эта сумасшедшая свистопляска 8 марта 1998-го...
...Андрей опять побродил по кухоньке, ровно два шага «туда» и два «обратно», и «его мысли – его скакуны» неожиданно опять свернули «на старую дорогу»...
«...Чего достиг, чего достиг!.. Эх, Ма! Лучше бы ты никогда не задавала мне этого вопроса в надежде на то, что твой сын „выйдет в люди“!.. Ведь вы с батей всю жизнь положили на это... И вы считали всегда, что именно так должен поступать и я, ваш сын... Да я, если честно, именно так и поступал всегда! Только вот подробности этих поступков... Они не для вашего возраста и не для ваших нервов, теперь уже... Так уж сложилось... Ну, не рассказывать же вам, что ваш сын был представлен к званию Героя Союза и не получил его только из-за внутриминистерских коллизий, в самом деле!.. Ну не рассказывать же вам то, что ваш сын почти шесть лет пробегал по джунглям и горам двух континентов, когда вы думали, что он „сидит“ в Израиле и трудится на каком-то заводишке!.. И не рассказывать же вам, что ваш „дебильный“ сын самолично отказался от высшей награды Франции и дворянского титула вкупе с ним из-за своих, русско-офицерских понятий чести!.. Да вы бы мне такое в жизни не простили!.. Хотя... Наверное, и догадываетесь, что та моя пенсия, от которой перепадает ежемесячно и вашему внуку Максиму, и внучке Машеньке, и вам, назначена мне не за красивые глаза и греческо-орлиный „фамильный“ профиль...»
Нет, не сиделось ему сегодня на месте!
Андрей вставал из-за своего «домашнего психиатра» все чаще и чаще... И бродил по кухне, размышляя...
«...Чего достиг?.. Да ни хрена я не достиг, Ма!.. Из того, что ты хотела бы видеть в своем сыне... Генералом я не стал... Своего угла не заработал... Пишу книги? Ну, да, пишу... И даже уже выпустились первые три – „Сделать невозможное“, „Огненный торнадо“ и „Железный прапор“ про моего Медведя, про моего Игорешку Барзова. Скоро выйдут и остальные, про мои „похождения“ в Легионе... Так разве же это „достижения“?.. Хотя... Для кого как... Мне, по крайней мере, есть что вспомнить и о чем рассказать в своих книгах... А вообще, если честно, эти десять лет... Потерянные, никому не нужные годы... Хотя... Есть в этих годах и „светлые, солнечные пятна“!.. Мой сынишка, Максимка, который родился 21 октября 2002-го, моя „надежда и опора“, я надеюсь... Моя любимая и такая долгожданная женщина, моя „поздняя“ любовь, моя половиночка, моя жена Иришечка Бокова, которая сама меня „нашла“ 8 июля 2004-го на пляже Лузановка, когда я через семь лет пришел туда поздороваться с любимым с детства морем в моей любимой Одессе... И есть друзья-легионеры, которые всегда, в любой миг, готовы прийти на помощь, если таковая понадобится, своему командиру, стоит только „свистнуть“!.. Не такие уж они, наверное, и потерянные, эти годы!.. А достижения... Ну, так у каждого они свои! И критерий оценок, „кто чего достиг“, у каждого тоже разный!.. Просто надо жить дальше! И идти своим путем! А достижения... Жизнь, она сама рассудит всех спорщиков и все расставит на свои места... Простите меня, Ма, батя, что, возможно, не оправдал ваших надежд, что лишил вас радости нянчиться с внуками, которые есть, но которые так далеко от вас... Живите! Живите долго! И мы, с моей Иришечкой, еще подарим вам эту радость!.. И не спрашивайте своего сына ни о чем, пожалуйста!.. Мне опять придется придумывать „ложь во благо“, а я так не люблю врать! Особенно вам, моим родным старикам...»
Андрей дописал эти последние строки и захлопнул крышку своего испытанного ноутбука:
«...Все! „День Памяти“ закончен! Сегодня праздник! Женский праздник! А значит, надо веселиться! Иришечка уже проснулась, и сегодня – ее день! А воспоминания... Ну, так им еще будет время... Теперь только и остается, что вспоминать и записывать... А те редакторы, которые эти мои записи теперь читают... Остается им пожелать только одного! Чтобы они мои книги, как это было и до сих пор, расценивали, как сказку и полный вымысел! Потому, что пережить все это заново я и сам, наверное, не захотел бы! Тяжко!.. Да и не верит никто, если рассказывать! И пусть так и будет! Просто миф... Просто сказка...»
1 сентября 2000 г. – 3 марта 2001 г. Израиль.
«Хождения по мукам...»
...Через два часа после прилета в Израиль, проехав в такси по шикарной, современной, скоростной трассе Аялон семьдесят километров, Андрей оказался в Нетании.
Маленький, всего-то на тридцать тысяч населения, компактный город был очень похож на его родную Одессу. Именно из-за этого сходства Андрей и переехал сюда почти три года назад, после развода... В Израиле вообще все города, вернее, русское население этих городов, образовывались по принципу землячества. Кто-то когда-то приезжал сюда «первым», потом за ним тянулись из Союза его близкие родственники, ну не на пустое же место ехать, в самом деле, а так, родственники помогут, не чужие. Потом подтягивались родственники дальние, потом, через несколько лет, друзья, знакомые, друзья друзей и так далее... Снежный ком с горы!.. А к середине 90-х, когда и Андрея судьба занесла в эту страну, в городах уже было четкое разделение на землячества. В Нацерете, к примеру, основная масса эмигрантов была из Биробиджана, Иерусалим стал грузинским, Тель-Авив – дагестано-русским, Арад – украинским, Эйлат – азербайджанским, Ашдод и Ашкелон были израильской Москвой, а вот Нетания стала израильской Одессой... Сюда, в эту «Одессу», и переселился тогда Андрей, и познакомился с неплохими людьми, которые тоже когда-то были одесситами...
...Было сонное, обеденное время, когда из-за изнуряющей жары закрывались даже продуктовые магазины. С 13.00 до 15.00 – во всем Израиле «тихий час»...
Он вышел из такси, огляделся по сторонам и подошел к какой-то крохотной уличной кафешке. Не успел он усесться в пластиковое кресло, как к нему подошла девочка-официантка (это было и есть общеизраильским явлением – официантами в таких забегаловках, как правило, работают старшеклассницы или студентки, чтобы иметь «карманные деньги»):
– Роце лаазмин ма шегу, адони?
– Кэн! – ответил Андрей, не колеблясь.
– Шомэа?
– Бира бвакаша...
– Эйзе бира?
– «Туборг» им еш эцлашем.
– Бэтах, ше еш! Кама? Эйзе кос?
– Хэци литр.
– Бэсэдэр! Хаке рак дака!..[40]
Она убежала куда-то внутрь этой кофейни, а Андрей сидел пораженный... Пораженный тем, что только что услышал от самого себя!
«...Твою мать! Я же еще пять часов назад не мог вспомнить ни единого слова на иврите! Ни единого!.. А теперь... Потарахтел с официанткой, да так лихо, словно никогда отсюда и не уезжал!.. – Он отер ладонью пот со лба и жестко потер виски. – Ну почему же так?! За два месяца так и не сумел вспомнить ни французский, ни английский, родной украинский „возродился“ в башке еле-еле, а этот „еврейский“ всплыл в одну секунду!.. Хотя... Давно известно, что всплывает везде и всегда в первую очередь... Да вот только... На хрена мне это надо! Что же ты, башка моя дурная, меня так подводишь-то? Какие это у тебя такие планы, которые даже мне еще не известны?..»
Андрей потягивал мелкими глоточками ледяное пиво, «Туборг» израильского розлива, редкостная дрянь, по правде говоря, и напряженно думал, как ему быть, «Куда пойти, куда податься?», а поморщить мозг было над чем... Он, «перекати-поле», за пять лет «жизни в Израиле» так ничего своего и не нажил. Жил по принципу «все свое ношу с собой»... Он успел сменить массу съемных, меблированных квартир, которые и подыскивал с помощью своих знакомых по одному-единственному критерию – «У меня нет ничего, кроме меня самого и пары-тройки джинсов, футболок, но я хочу жить как человек!..» И самое странное, что ему это удавалось, – здесь можно было купить все, только успевай раскрывать свой кошелек... Проблема заключалась в другом... На то, чтобы найти такую «коморку Папы Карло», чтобы она была отдельная, без соседей, уходило довольно много времени. Иногда даже месяц-полтора!.. Все это время ему надо было где-то перекантоваться. А вот где?!
«...Идти к Генке?.. Он меня, конечно, примет... Только вот... Жена у него... Алиса, мать ее!.. „Девушка из высшего общества“, как в песне у Валерия Меладзе... Большая проблема!.. Да и сопьюсь я с ним! Как пить дать, сопьюсь на хрен!..»
Его товарищ, друг, можно сказать, одессит Генка Калюжный, работал музыкантом в одном из русских ресторанов, коих не только в Нетании, а и во всем Израиле было великое множество. Они, собственно говоря, именно так и познакомились в январе 98-го. Через ресторан «Одесса», в котором играл одессит-музыкант и пил пиво забредший в ресторан на огонек одессит-посетитель... Они были практически одного возраста – Генка на год младше – и имели массу общих интересов. А когда Андрей узнал еще и то, что гитарист «младший сержант Калюжный» в составе военного оркестра МО СССР летом 88-го побывал в Кабуле, где, так уж случилось с простым «одесским лабухом», умудрился заработать медаль «За боевые заслуги», а через год, в Нагорном Карабахе, в Степанакерте, медаль «За отвагу» – вот тут-то их дружба переросла в нечто, что было на порядок выше, – они стали братишками!..
«Это же что такое надо было сделать, где и как давать свои „гастроли“, чтобы за год заработать две самые уважаемые во все времена солдатские медали? – думал тогда Андрей. – С гитарой наперевес он на „духов“ ходил, что ли?! И сооружал ею „испанские воротники“, не иначе!..»
В общем... Генка его, конечно же, принял бы, даже не задал бы вопроса, на какое время! Проблема была с его теперешней женой... Алиса... Дочка каких-то там московских профессоров-доцентов, которые на земле обетованной себя не нашли, тут своих, «таких умных» девать было некуда!.. Доця их рванула во все тяжкие: «секс, водка, рок-н-ролл», пока не столкнулась нос к носу с Генкой. Который и заделал ей ребенка... Как говорят в Одессе, «дурное дело – не хитрое!»... В 99-м... Ей 19, ему 30... Пацан родился классный! Никитка! Крепкий, умный, смышленый... И Геныч любил его от всего сердца!.. А вот Алиса... Превратилась почему-то из милой, веселой девчонки в мегеру! Она «пилила» своего мужа «тупой пилой» и требовала все больше и больше денег... А он на этой «благодатной почве» все чаще прикладывался к «беленькой», благо в ресторане этого добра было завались...
«...Нет, к Генычу идти нельзя! Без вопросов!.. Алиска нас двоих до смерти запилит! Да и бухать с ним каждый день, как раньше бывало, я сейчас просто не смогу – сдохну!..»
Он посмотрел на опустевший бокал и подозвал девушку-официантку:
– Еще одно пиво, пожалуйста...
Закурил, посидел бездумно, пытаясь отвлечься от «проблем насущных», закурил, какую уже по счету, сигарету, и... опять окунулся в свои раздумья, притронувшись к холодному, запотевшему бокалу:
«...Значит, к Генке нельзя – это понятно и решено!.. А что тогда? Куда идти? К кому попроситься пожить?.. Вот это ты приехал, Андрюха!.. Дурак ты, капитан, другого слова и нет! Куда ты ехал? К кому?!. Что же ты с Маришкой в Обани не остался?!»
Он пил пиво и курил... Так, в тяжелых раздумьях, прошел час... Потом второй... Четвертая «поллитруха» пива и вторая пачка сигарет... Он перебирал в своем мозгу то совсем небольшое количество знакомых и раз за разом отбрасывал в сторону очередного кандидата, «готового принять его на постой»...
«...Ну, что?.. Выбора-то, как оказалось при „ближайшем рассмотрении“, особенного-то и нет... Придется идти к ней... – Он опять с силой потер свой лоб ладонью. – Но как же не хочется-то!!! „Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой“... Есть только один „плюс“ – она тоже одесситка... Может, и поймет, и впустит землячка...»
Он подозвал официантку, рассчитался за выпитое и, выйдя из-за столика, медленно побрел по улице в сторону ненавистного ему дома... Стрелки его часов показывали «местное» время – 15.30...
... – Та-а та-та-та-та та-та та-та та-та та-та-та-а-а!!! – пропиликал звонок мелодию «Ламбады».
Он стоял и ждал, когда откроется дверь, бесконечно долго – минуты три, никак не меньше... Наконец-то щелкнул замок, открылась дверь – и... в дверном проеме стояла Лина и смотрела на него совершенно заспанными и абсолютно ничего не понимающими глазами...
– О!.. – Она «навела резкость», потерев глаза ладонью. – Явление свалилось!.. Чего надо?..
Лето... Лето было жаркое... А эта «мадемуазель» и так вообще никогда не страдала излишними комплексами... То есть вообще никогда, наверное, с самого рождения...
Она стояла в дверном проеме совершенно голая, давая понять всем своим видом «незваному гостю», что ей абсолютно все равно, кто к ней пришел в такой неурочный час...
– Воды попить не дадите, девушка...
Она осмотрела Андрея с головы до ног:
– Ага!.. А то так жрать хочется, шо аж переночевать негде?..
– Ну... Типа того...
Она еще раз «оценила перспективы», смерив Андрея пытливым взглядом, и отступила в сторону:
– Заходи!..
Через минуту Филину пришлось пройти «экспресс-допрос» голого «следователя» на тему: «Где тебя носило с прошлой зимы? Что делал все эти девять месяцев? Что думаешь делать дальше? И... Надолго ли тебя принесло на мою голову в этот раз?!.»