– Идите сюда, Анастасия Юрьевна.
Настя вцепилась в сильную руку мужа, и он принялся лавировать между желавшими попасть на выставку, как корабль, управляемый опытным штурманом. Наконец они подошли к Лисицкой, и та чмокнула Настю в щеку и тут же вытерла следы губной помады.
– А мне сказали, она не отпечатывается, – заметила Людмила Борисовна ни к селу ни к городу. – Кстати, вы уже знакомы с моим мужем? Впрочем, откуда? Но теперь вам выпала такая возможность. Володя, иди сюда.
Настя уже видела Лисицкого много раз по телевизору, когда передачи о нем транслировали местные каналы, а вот Павел лицезрел его впервые. Художник казался полной противоположностью своей жене, ухоженной даме в английском строгом костюме. Он чем-то напоминал Чернышевского: длинноватые волосы, подстриженные почти под каре, густая борода. Наверное, так и должен был выглядеть творческий человек. Лисицкий тепло улыбнулся гостям и протянул сильную руку:
– Здравствуйте. Очень приятно вас видеть. Проходите в холл.
– Настюша, – шепнула ей Людмила Борисовна, – после выставки мы организуем небольшой фуршет для своих. Только это мероприятие будет проходить не здесь. Ты не думай, что мне жалко денег, – сказала она снова неизвестно почему, об этом Настя вовсе не думала. – Просто понимаешь, на выставку пришло много не то чтобы случайных людей, а тех, которые отрицательно относятся к его творчеству. Терпеть не могу двуличных. Есть люди, которые в глаза расхваливают его и придумывают лестные эпитеты, а за глаза критикуют и высмеивают. Обычно такие обязательно приходят на фуршет. Поэтому тем, кому надо, я уже шепнула. После этого мероприятия подтягивайтесь к нам домой. Володя покажет твоему Паше свою мастерскую.
Настя еще раз пожалела, что с ней нет Кати. Вот кому было бы очень интересно побывать в мастерской художника.
– Большое спасибо, – поблагодарила она.
– Да не стоит, – отмахнулась Лисицкая. – А теперь идите раздевайтесь. Гардероб в холле.
Паша и Настя направились в гардероб, сняли верхнюю одежду и прошли в зал, уже до отказа заполненный людьми. Изящная девушка, начинающая художница Ася Березкова, взяла в руки микрофон.
– Уважаемые гости, – провозгласила она. – Сегодня мы находимся на выставке известного приреченского художника Владимира Ефимовича Лисицкого. Его знают не только в нашем городе, но и в других городах России, ближнего и дальнего зарубежья. Уже на протяжении многих лет Владимир Ефимович верен своей тематике – он запечатлевает на своих полотнах женскую красоту. И это не случайно. Женская красота всегда прекрасна и всегда неповторима, она дарит этому миру любовь и всегда остается собой. В минувшую пятницу женской красотой восхищались в музее города Залесска. Сегодня господин Лисицкий любезно приглашает полюбоваться ею жителей Приреченска. Итак, выставка распахнула свои двери перед гостями. Владимир Ефимович, разрешите задать вам несколько вопросов?
Смущенный Лисицкий вышел на середину зала.
– Наверное, многие думают: казалось бы, что может быть проще, чем писать портреты современниц? А я отвечу: что может быть сложнее? Не знаю, удалось ли мне показать все очарование не только своих близких – мамы, сестер, жены, дочерей и жительниц нашего города, но и загадочных незнакомок. Об этом судить только вам. А теперь совершите маленькое путешествие, так сказать, по волнам моего творчества.
Настя и Павел медленно пошли по залу, подолгу задерживаясь возле каждой картины. В этот раз художник представил всего семьдесят пять произведений. Среди его моделей можно было увидеть и юную танцовщицу, и девушку-неформалку, и неизвестную обнаженную натуру, даже мастериц в преклонном возрасте и гламурных дам. Насте особенно приглянулась одна картина: комната в старом доме, домотканый половичок, уютно свернувшийся клубком рыжий кот и чья-то бабушка за прялкой. А рядом – современная магнитола. Только это чудо техники и подсказывало, что Лисицкий писал картину не много лет назад, а совсем недавно.
– Согласитесь, образ женщины – тема очень сложная даже для талантливого художника, – шептались по углам.
– А мне приглянулась вот эта, – Павел указал на рыженькую большеглазую девушку, утонувшую в колосьях пшеницы. В руке она держала букет полевых цветов, таких же голубых, как ее глаза.
– Это олицетворение нежности, – подсказала Ася Березкова. – Видите, какие тона? Светло-зеленый, розовый, желтый. А как вам вот это полотно? Маленький эмбрион, окруженный целым космосом. Такие картины воспевают жизнь и дарят вдохновение. Ой, смотрите, сам мэр здесь.
Глава города шел твердой походкой руководителя и улыбался. Журналисты, вынырнувшие неизвестно откуда и до этого не задававшие художнику ни одного вопроса, сразу направились к новоприбывшему.
– Скажите, что вы думаете по поводу выставки нашего художника?
Мэр, полный мужчина с черными, словно нарисованными усиками на смуглом лице, откашлялся и заговорил:
– На меня сильное впечатление произвели работы Владимира Лисицкого, нашего замечательного и таланливого автора, который очень тонко чувствует природу.
Журналисты ловили каждое слово и торопились записать на диктофоны.
– Думаю, молодежи есть чему поучиться, – назидательно сказал мэр и закончил на этом свою короткую речь.
Инициативу перехватила начальник отдела культуры Галина Петренко.
– Каждый раз выставка – это огромный праздник для всех, – сказала она. – И радуют нас не только картины великих мастеров прошлых веков, но и совеременные авторы.
Когда гости изучили все полотна, слово вновь предоставили Лисицкому. Он, красный от успеха, на этот раз был немногословен.
– Знаете, лучше Некрасова все равно никто не скажет, – улыбнулся Владимир Ефимович. – «Есть женщины в русских селеньях, с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях, с походкой, со взглядом цариц. Их разве слепой не заметит…» А я бы сказал: художник их как не заметит? Тогда он не художник.
На середину вновь вышла Ася Березкова. Она обратилась к представителям города, и все они по очереди хвалили картины.
– Пойдем, я покажу тебе кое-что, – шепнул Павел на ухо жене.
Она послушно кивнула:
– Куда?
– В соседний зал.
Он взял ее под руку. Ему еле-еле удалось пробраться сквозь толпу ценителей искусства. Супруги прошли в соседнюю комнату, чуть меньших размеров, и Киселев показал ей портрет, висевший слева:
– Тебе знакома эта женщина?
Настя пожала плечами:
– Что-то знакомое наблюдаю. Где-то я ее видела. А кто она?
– Марианна Пескарева, – пояснил муж. – Лисицкий ведь писал и элиту нашего города.
– Так это она? – брови женщины взлетели вверх.
– Однозначно. А вот и подпись.
Лисицкий изобразил Пескареву в нарядном летнем платье сидящей на стуле возле бассейна, находившегося в загородном доме. Ее полные губы слегка изогнулись в улыбке, зеленым глазам не хватало доброты. Перед ними была женщина, способная на многое, женщина порочная, с такой же порочной красотой, которая почему-то всегда привлекала мужчин.
– Да, – только и вымолвила Настя. – Все же Владимир Ефимович – очень талантливый художник. Он сумел показать ее характер.
– Возможно, – проговорил Павел. Они еще немного постояли возле картины, пока не услышали голос хозяйки Людмилы Борисовны.
Она взяла Настю под руку и затараторила:
– Куда же вы запропастились? Мы только вас и ждем. Сейчас все начнут расходиться, а вы садитесь в нашу машину – серебристый джип «Сузуки». Он стоит сразу возле входа. Мы поедем к нам на фуршет.
– Хорошо, – кивнули супруги.
Они быстро вышли из Дома творчества и сели в автомобиль. Шофер им приветливо улыбнулся:
– Сейчас выйдет Владимир Ефимович. Ему удалось отвертеться от традиционного фуршета. Вы же знаете, что после таких мероприятий гостей полагается угощать.
– И это правильно, – вставила Настя. – По-моему, проводить фуршет или не проводить – должен решать виновник торжества.
– Лисицкий сказал, что сразу уезжает на несколько дней в командировку в Питер, – пояснил шофер. – Это правда и неправда одновременно. Он уезжает завтра утром.
Киселев улыбнулся, увидев взъерошенного художника, пробиравшегося через толпу. За его руку держалась Людмила Борисовна. Им удалось пробраться к машине, влезть на сиденья.
– Гони, – приказал Лисицкий шоферу, и автомобиль плавно тронулся с места. Толпа несколько секунд шла за машиной, потом начала расходиться.
– Еще несколько семейных пар подойдут прямо к дому, – пояснила декан. – Вы не осуждаете нас за жадность? Понимаете, – обратилась она к Павлу, – таких моментов в нашей жизни было достаточно. Некоторые и на выставку приходили из-за фуршета. А между прочим, мы небогаты. Сейчас продать картину нераскрученному художнику, даже если он талантлив, очень тяжело.
Лисицкий кивнул:
– У меня есть один приятель, которому, так сказать, повезло в этой жизни. Он оказался в нужном месте в нужное время, в городской строительной организации, и когда в стране начался хаос, их организация приватизировала целые дома, естественно, с квартирами. В общем, он простой инженер, а сумел нажить громадное состояние. Квартиры он записывал на дочерей, зятьев и внуков, потом потихоньку продавал и на эти деньги жил с женой и детьми. Денег у него было столько, что хотелось куда-нибудь вкладывать. Жена покупала бриллианты, а он – картины местных художников. Ему почему-то казалось: настанет время – и они сильно поднимутся в цене. А потом случилось большое несчастье. Знаете, – Владимир Ефимович кашлянул, – мне думалось: я в жизни не видел человека здоровее. В поликлинике у него даже не было карты. Он никогда не брал больничный. А потом у него заболел бок. Он долго тянул с походом к врачу, наконец поддался на уговоры жены, потому что боли мешали ему жить, а таблетки не помогали. Ему сделали МРТ и обнаружили рак четвертой стадии. Он стал искать хороших врачей, даже ездил за границу, и ему пообещали продлить жизнь. Деньги стали разлетаться, как листья деревьев в ветреный день. Приятель постоянно лечился за рубежом и потратил все сбережения. Ему предоставляли самое современное и дорогущее лечение. И настал день, когда они с супругой стали думать, что можно продать. Естественно, приятель указал на картины. Он знал, что ко мне в мастерскую заходят люди и иногда что-нибудь покупают. Раньше это случалось чаще, потому что денег люди имели больше. Так вот, он попросил меня продать картины наших приреченских художников и заломил непомерные цены. Я сказал честно: за такие деньги у него никто ничего не купит. Но он настоял, и я выставил их в мастерской. Картины простояли полгода. Посетители глядели на цену и сразу отходили. Когда приятель узнал, что мне не удалось продать ни одной, он забрал все и обиделся на меня. Нас примирила его жена. «Я всегда говорила тебе: нужно вкладывать в золото, – проговорила она тогда, – а ты уперся в картины. Вот теперь и получай».
Лисицкий кивнул:
– У меня есть один приятель, которому, так сказать, повезло в этой жизни. Он оказался в нужном месте в нужное время, в городской строительной организации, и когда в стране начался хаос, их организация приватизировала целые дома, естественно, с квартирами. В общем, он простой инженер, а сумел нажить громадное состояние. Квартиры он записывал на дочерей, зятьев и внуков, потом потихоньку продавал и на эти деньги жил с женой и детьми. Денег у него было столько, что хотелось куда-нибудь вкладывать. Жена покупала бриллианты, а он – картины местных художников. Ему почему-то казалось: настанет время – и они сильно поднимутся в цене. А потом случилось большое несчастье. Знаете, – Владимир Ефимович кашлянул, – мне думалось: я в жизни не видел человека здоровее. В поликлинике у него даже не было карты. Он никогда не брал больничный. А потом у него заболел бок. Он долго тянул с походом к врачу, наконец поддался на уговоры жены, потому что боли мешали ему жить, а таблетки не помогали. Ему сделали МРТ и обнаружили рак четвертой стадии. Он стал искать хороших врачей, даже ездил за границу, и ему пообещали продлить жизнь. Деньги стали разлетаться, как листья деревьев в ветреный день. Приятель постоянно лечился за рубежом и потратил все сбережения. Ему предоставляли самое современное и дорогущее лечение. И настал день, когда они с супругой стали думать, что можно продать. Естественно, приятель указал на картины. Он знал, что ко мне в мастерскую заходят люди и иногда что-нибудь покупают. Раньше это случалось чаще, потому что денег люди имели больше. Так вот, он попросил меня продать картины наших приреченских художников и заломил непомерные цены. Я сказал честно: за такие деньги у него никто ничего не купит. Но он настоял, и я выставил их в мастерской. Картины простояли полгода. Посетители глядели на цену и сразу отходили. Когда приятель узнал, что мне не удалось продать ни одной, он забрал все и обиделся на меня. Нас примирила его жена. «Я всегда говорила тебе: нужно вкладывать в золото, – проговорила она тогда, – а ты уперся в картины. Вот теперь и получай».
– Он умер? – поинтересовалась Настя.
Владимир Ефимович покачал головой.
– Жив. Но разве это жизнь в вечном ожидании смерти?
– Ужасно, – вставил Павел. За разговорами время пролетело незаметно. Машина подъехала к трехэтажному дому-сталинке.
– А вот и наши хоромы, – сказала Людмила Борисовна. – Милости просим. Ой, смотри, Володя, у подъезда уже и гости ждут.
Лисицкий заулыбался и вылез из машины. Человек десять направились к нему с цветами и какими-то коробками. Он поочередно обнялся со всеми.
– Проходите, дорогие гости.
Все поднялись на третий этаж и прошли в прихожую. Павел подумал, что насчет своих финансов супруги немного лукавили. Квартира была отделана прекрасно. Сразу было видно: этот ремонт не обошелся без участия дизайнера по интерьеру, который сопровождал все этапы ремонта от рисования эскиза до выбора и расстановки мебели. Киселев много раз бывал в подобных квартирах, однако нигде не видел такой планировки. Главная цель любого ремонта – создать в доме комфорт и уют, то есть удобное для жизни людей пространство – здесь была достигнута. Судя по всему, хозяевам помешала для осуществления их планов планировка квартиры, и они ее перепланировали. Здесь Павел и Настя увидели все: и многоуровневые потолки, и полы, и дверные проемы, и арки сложной формы. На полу лежал художественный паркет. Стены, естественно, украшали картины Лисицкого.
«Да, тут за перепланировку он немало заплатил», – подумал Павел и посмотрел на Настю. Она ответила ему понимающим взглядом.
– Пройдите в гостиную, – Людмила Борисовна засуетилась и провела всех в огромную, самую большую из пяти, прекрасно отделанную комнату. Посередине стоял стол, ломившийся от всевозможных деликатесов.
– Налетайте, – по-простецки заявила она. – Кто хочет сказать тост?
Белокурый симпатичный мужчина средних лет, по виду тоже из творческой интеллигенции, поднял бокал:
– Сегодня много говорилось о таланте автора. По-моему, это бесспорно. Конечно, первый тост за него. Он написал прекрасные полотна. Желаю тебе, дорогой Володя, создать такие шедевры, чтобы за них дрались музеи мира.
Лисицкий усмехнулся:
– Спасибо, дорогой.
Все пригубили прекрасное шампанское. Ася Березкова, которую тоже пригласили, не могла не вставить свое слово:
– А как вы стали художником, Владимир Ефимович? И получили ли вы специальное образование?
Лисицкий погладил окладистую бороду:
– У меня были небольшие склонности к рисованию в детстве, наверное, как у многих. Однако окончательное решение заниматься именно изобразительным искусством я принял после двух с половиной лет службы в армии, тем более что отслужил я на афганской границе. Сначала я занимался в студии Михаила Павлова, нашего известного художника, и только после четвертой попытки поступил в художественный институт. Как поняли, блата у меня не было. Обязательно ли всем проходить такой непростой путь? Однозначного ответа на этот вопрос, думаю, нет. В наше время очень популярно аматорское искусство: порой главное – не мастерство художника, а креативная концепция. Многие отказываются от кисти и карандаша. Им это не нужно – достаточно лишь выразить свою мысль… Но я считаю, что профессиональное образование все-таки необходимо!
– А что вы понимаете под современным искусством? – задала девушка следующий вопрос.
Владимир Ефимович на минутку задумался:
– Что такое современное искусство? Оно все современно, потому что создается сегодня. Многие под этим выражением понимают нечто модное. А мода диктуется многими факторами: брендовостью, «раскрученностью»… Купить акварельные или масляные краски может позволить себе каждый. Но что с ними делать? Просто размазать по холсту пятно, нарисовать линию, поставить кляксу и потом разводить полемику? Или создать что-то более сложное? Одних будет приводить в восторг мастерство профессионального живописца, а другим нужно непременно что-то креативное… В одном я уверен наверняка: живопись должна нести позитив. А по жанру это может быть и натюрморт, и пейзаж, и портрет. Если говорить о моих идеалах в изобразительном искусстве, то это, безусловно, классика – Крамской и Серов. Они – портретисты с большой буквы, аналогов им я сегодня не вижу.
– Жаль, не слышат журналисты, – шепнула на ухо Насте Людмила Борисовна. – Обычно он не так красноречив. Но сегодня Володя рад. Выставка удалась. Сам мэр обнимал его и называл первым в области.
– А если бы сейчас перед вами встал выбор профессии, чем бы вы занялись? – не унималась молодая художница.
Лисицкий усмехнулся в бороду:
– Этот вопрос мне еще не задавали! Вы знаете, ни с чем не сравнимо то ощущение, когда на чистом листе бумаги или холсте ты рисуешь или пишешь картину. Поэтому я думаю, что все равно бы занимался именно изобразительным искусством – даже если вопрос выбора стал бы именно сейчас. Ничто другое мне так не близко.
Потом еще были тосты, и когда Павел, подналегший на бутерброды с семгой, в очередной раз хотел посмотреть на виновника торжества, то не увидел его среди гостей.
– А где Владимир Ефимович? – спросил он у его супруги.
Та замахала руками:
– Он не выдерживает до конца таких торжеств. Ему нужно как творческому человеку хотя бы на полчаса уединиться. Впрочем, если он вам нужен, вы можете найти его в мастерской. Идите прямо по коридору, потом свернете налево.
Киселев шепнул Насте:
– Я скоро вернусь.
Она понимающе кивнула. Майор отправился в том направлении, которое подсказала хозяйка, и вскоре отыскал нужную дверь. Открыв ее, полицейский оказался в небольшой, но уютной комнате: в самой середине стоял мольберт с начатой картиной. Художник сидел на диване, закрыв глаза. Перед ним стояла кружка с недопитым чаем. Увидев Киселева, он растянул губы в улыбке:
– Вы зря побеспокоились. Мне нужно иногда побыть одному. Такие мероприятия страшно утомляют.
– Я сейчас уйду, – сказал Павел. – Мне было интересно взглянуть на мастерскую художника, ведь я никогда не был в таких местах.
– Да тут нет ничего интересного, – ответил Лисицкий. – Обычный бардак. Незаконченные картины. Одни никогда не будут выставлены, потому что у меня пропало желание их заканчивать, другие ждут своего часа. Но смотрите, молодой человек. Вас я сюда допускаю.
Эти слова Павла не удивили. Мастерская художника – это священное место, куда бывают допущены не все, куда стремятся попасть поклонники таланта и алчущие коллекционеры, куда любят ходить искусствоведы, чтобы посмотреть на объект своих исследований «в естественной среде обитания».
А насчет бардака Лисицкий преувеличивал. Киселев где-то прочел, что настоящий художник не сможет работать в беспорядке – ему нельзя отвлекаться, не может работать пьяным – ему нужен ясный взгляд и твердая рука, и, наконец, не может работать ночью – одно из непременных условий возникновения истинной живописи – дневной свет, который дарит предметам цвет. На журнальном столике Павел увидел множество рисунков.