— Моя тетушка — достаточно уважаемая особа. Кроме того, я не прислуга, а в доме есть свободная комната для гостей. Да к тому же вся семья уехала из города.
— Но они уехали только сегодня.
— Да, но Филипп был в отъезде.
Это было правдой. Предыдущие недели тот провел в Лондоне. Несмотря на это, Джеймс никак не мог взять в толк, каким образом это относилось к делу.
— Но едва ли это выглядело убедительным... — начал было он.
Николь нашла ключ. Вставляя его в замочную скважину, она ответила:
— Никого во всем Кембридже, кроме вас, не беспокоит, в какой именно комнате я провожу свои ночи. И если это доставляет удовольствие Дэвиду...
— Дэвиду? Что здесь происходит? — Прежняя ярость Джеймса вспыхнула с новой силой. Его вдруг осенило!
— Филипп! Вы называете его Филипп! — воскликнул он скептически.
— Так же как и вы, — ответила она тихо и настороженно.
Джеймс сказал:
— Филипп Данн тоже числится в вашем чертовом списке.
Но неожиданно другая догадка осенила его.
— Дэвид. Его отсутствующий отец, о котором вы никогда не упоминали. Он — отец Дэвида.
Николь ничего не сказала в ответ, только стояла подавленная, сломленная, что было для него равносильно признанию.
Она сказала:
— Отец Дэвида умер. Филипп — старый друг Хораса, поэтому достаточно великодушен, чтобы оказать честь сыну адмирала, которого очень волнует его происхождение.
— Филипп, Найджел, Хорас, возможно, Татлуорт. Это тот узкий круг людей, с которым вы работаете? И вы спали с каждым из этих мерзавцев, не так ли?
На мгновение ему показалось, что Николь сейчас отхлещет его по щекам. Она стояла неподвижно, с трудом сдерживаясь. Он видел, как от чудовищного напряжения по ее телу пробежала слабая дрожь. Но когда все прошло, она просто сказала:
— Спокойной ночи, доктор Стокер.
И отвернулась. Николь повернула ключ в замке. Парадная дверь в доме Филиппа открылась. Внутри дома было темно. Она вошла внутрь, захлопнув за собой дверь, прежде чем до Джеймса дошло, что он мог бы вломиться за ней следом и она ничего не смогла бы с этим поделать.
Хотя зачем? С какой целью? Он повернулся и спустился вниз по ступеням. «Прекрасно, — подумал он. — Очень хорошо! Она скоро уедет, она уже намекала об этом не раз. И больше ее никогда не увижу».
Но Джеймс обернулся и увидел тусклый свет в передней. И неожиданно для себя побрел вокруг дома в сторону сада. Он шел через темноту вдоль стены, пока не увидел ее. Он остановился. Николь была в столовой одна. Она стояла, наклонившись над цветами. Это были розы. Пышные бледно-розовые тепличные розы. Филипп послал эти розы к себе домой для Николь, как присылал их в Лондон месяц назад. Вилли... Бедная Вилли... Если она не успела отправиться в Бат, когда их доставили в ее дом, то ей пришлось их распаковывать. Как можно так скоро забыть о семье? Розы предназначались не ей. «Будь здорова. Люблю. Филипп». Вице-президенты. Американские финансисты. Министры. Адмиралы. Епископы. Французский принц. Будущий король Англии. Султаны... цари...императоры...
Джеймс стоял в темноте, шатаясь от ревности и страха, испытывая необычайное волнение. Все, на что он надеялся, оказалось недоступно для него.
Она захлопнула перед Джеймсом дверь, но он отлично знал, где находится вход для прислуги. Он протиснулся между подстриженными деревьями и, приминая траву, широко зашагал дальше через живую изгородь, затем через высаженные розовые кусты. Это были разросшиеся переплетенные колючие летние побеги терна, подстриженные цветы, но он шел, не разбирая дороги, чтобы пройти к задней части дома.
Там Джеймс увидел Николь снова. Она поставила газовую лампу на кухонный стол, достала таз и отвернулась. На плите она подогрела воду, затем расстегнула рукава, вынула шпильки из волос, сняла украшения. Джеймс незаметно наблюдал за ней из темноты. Он запустил руки в свои волосы и, как гребнем, прошелся по ним. У него неожиданно пересохло во рту. Николь собиралась мыться, не подозревая, что он подглядывает.
«Нечестно», — подумал Джеймс. Он должен уйти или обнаружить себя. Но вместо этого затаил дыхание. Волосы Николь рассыпались. Они были темными, тяжелыми, совершенно прямыми и гладкими, как сияющие волосы жен магараджи. Или как у одалиски, гейши или наложницы. Тяжелые волосы, такие здоровые и чистые, что струились единым потоком по спине и плечам. Казалось, что стекает темный водяной водопад. Когда она потянулась за чайником, Джеймс увидел, как волосы рассыпались по ее плечам. Николь встряхнула головой и повернулась, чтобы налить горячую воду в таз, стоявший на кухонном столе.
Затем она расстегнула платье и распустила шнурок на корсете. Николь собиралась мыться, стоя лицом к темноте.
Джеймс поднялся на ступеньку. Встал перед стеклянной дверью, упершись двумя руками в дверную раму, так, чтобы она увидела его через дверное стекло.
Николь подняла глаза, затем отпрянула. Она вздрогнула от неожиданности, взглянув на него, но, как ни странно, не удивилась. Затем она поступила совершенно неожиданно для Джеймса: глядя прямо на него, она в негодовании вздернула подбородок. Глаза ее разгневанно блестели, она спустила платье с плеч. Рукава обтягивали ее руки, как кожа змеи.
Джеймс прислонился разгоряченным лбом к стеклу.
— Николь, — позвал он, — впусти меня.
Он облизнул пересохшие губы и ощутил шевеление в паху. От одного взгляда на Николь он возбудился. Джеймс ударил раскрытой ладонью по деревянной раме двери и закричал:
— Впусти меня!
Николь стояла перед ним, распрямившись, и, глядя прямо на него, спустила нижнюю рубашку, обнажив грудь. О Боже! Она была прелестна. Полная, округлая, с большими темно-красными сосками. Она колыхалась при каждом ее движении. Николь взяла мочалку и отжала ее себе на шею. Вода побежала у нее по шее, плечам и груди.
Джеймс подергал ручку двери — она не поддавалась.
— Николь, открой сейчас же эту чертову дверь! — крикнул он. — Открой ее.
Он толкнул дверь плечом, та задрожала.
Николь ничего не ответила. Не сводя с него взгляда, она взяла кусок мыла и принялась намыливаться. Провела им по шее, плечам, груди. Ее ладонь скользила по коже, делая круги. Она взяла в ладони свои груди, кусок мыла упал в таз. Затем мыльной пеной она принялась натирать груди, легко сжимая их. Соски слегка сморщились и превратились в маленькие темные горошины.
Джеймс с трудом дышал. Он навалился на деревянную дверь всем телом. Та затрещала, он снова толкнул ее плечом. Затем снова и снова. Из кухни из-за двери послышался пронзительный крик. Но Джеймс не обратил на него внимания. Он ломился в дверь, пока не услышал, как дерево затрещало. Замок отошел от рамы, дверь отлетела в сторону с такой силой, что замок или ключ от него ударился о стену так, что посыпалась штукатурка.
Николь в первый момент рассмеялась.
— Вы... вы сломали дверь, — нарочито строго произнесла она. Ее глаза расширились и сияли, она попятилась. — Джеймс! — окликнула она возбужденным голосом. — Что вы делаете? Отправляйтесь домой.
— Нет, что вы делаете? — спросил он хрипло, так как слова с трудом шли у него из горла.
Она снова рассмеялась, на этот раз уже легко. Этот серебристый смех нежно разливался вокруг.
Джеймс шагнул вперед. Николь попятилась. На ее лице не было страха, скорее удивление. Она демонстративно прикрыла руками грудь, но она вздымалась все выше, выпячиваясь отовсюду, — округлая, возбуждающая чувственное желание. Ее соски были на виду, ее пальцы расплющивали грудь; она скорее обнимала себя, чем защищала свою скромность. Николь облизнула губы, и Джеймс почувствовал, как запульсировала кровь у него в паху. Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, не только от тяжелой работы, ведь он только что взломал дверь, но и от одного ее вида. Николь — женщина, которую он желал... Эта женщина с ее нежной кожей, покатыми плечами, шелковыми волосами и мягкой-мягкой грудью. Он весь кипел, брюки натянулись, Джеймс чувствовал жаркое давление плоти.
А ведь он еще даже не коснулся ее. Он следил за тем, как она пятилась, следил, как она уперлась в кухонную плиту у стены, следил, как она вздрогнула, когда ее обнаженные плечи коснулись стены с подставкой для кастрюль на ней. Джеймс поймал ее там: одной рукой он уперся в стену, другой схватился за край плиты. Его хриплое дыхание заглушило шуршание тафты, когда он наступил на юбку, лежавшую между ними, и смял ее. Джеймс остановился как раз напротив Николь, понимая, что загнал в угол такую желанную для него женщину. Боже милостивый! Какое выражение глаз, похожих на терн! Зрачки расширены, губы приоткрыты. Казалось, что она была вся натянута, как струна, в ожидании его дальнейших действий.
Джеймс отнял ее руки от груди и глубоко и судорожно вздохнул, когда коснулся ладонями ее грудей. Ее кожа была невероятно мягкой и нежной на ощупь. Она прикрыла глаза и склонила голову к плечу, вздохнув от удовольствия. Это был едва уловимый звук, но он разрушил последние преграды, сдерживавшие его.
Джеймс принялся ласкать Николь, проводя руками по ее обнаженным плечам, вниз по животу, между ногами, ощущая ее даже через платье. Затем он припал к ее губам. Он целовал, одновременно борясь с ее платьем: он расстегивал крючки там, где они поддавались, рвал там, где не мог добраться до нее через эту чертову материю. Своим языком Джеймс старался проникнуть поглубже в ее рот, а рукой стаскивал с нее турнюр. Он погрузил свои пальцы в холодные скользкие шелковые складки, сжал ее ягодицы и притянул к себе так, что ее бедра оказались прижатыми к его. Когда ее бедра коснулись его бедер, он почувствовал, как она отпрянула назад. Николь подняла руки. С ее стороны не было ни малейшего притворства, волнения, неведения или сопротивления. Она подставила ему свои губы. В следующее мгновение ее юбки и кринолин были сброшены. Когда Стокер не смог справиться с ее корсетом, Николь помогла ему раздеть себя.
И ей это понравилось. Ее дыхание участилось. Он ласкал Николь между обнаженными ногами, плотно прижимался, его палец нащупал то, что искал. Он почувствовал, какая она шелковистая и влажная. Она стонала и вздыхала в его руках, ее колени разомкнулись. Джеймсу пришлось опереться о стену, чтобы удержать равновесие, пока он расстегивал свои брюки. Затем они продолжили.
Николь не выказывала признаков утомления или отвращения. Она осознавала, чего хочет. Действительно, с некоторой спешкой она опустила свою руку между ними, чтобы довести его до предела и — по-другому не скажешь — овладела им: поднявшись так, чтобы принять нужное положение, она начала движение бедрами вперед, забросив согнутую в колене ногу ему на бедро. Она помогла ему проникнуть глубже.
— Всемогущий Боже! — глухо прохрипел Джеймс.
Его голова кружилась, перед глазами все плыло, предметы приобрели неясные очертания — такими острыми и восхитительными были ощущения.
Она висела на нем, обвив одной рукой за шею, пригнув к себе. Джеймс обхватил руками ее ягодицы и поднял, стараясь как можно лучше поддержать, чтобы резкими толчками проникать все глубже и глубже...
Сознание на мгновение отступило из-за того, что наслаждение стало нестерпимым. Он откинулся назад, но прежде чем смог прийти в себя, чтобы вновь бщутить блаженство от этого глубокого проникновения, почувствовал, как и она вздрогнула вместе с ним, проворковав что-то низким голосом и притронувшись рукой к его лицу, а ее бедра заколебались.
Он не мог в это поверить. Она достигла пика раньше, чем он. Джеймс рассмеялся, изумленный таким сюрпризом. Это было великолепно! Он поддержал себя, опершись вытянутой рукой о плиту, а другую согнул, поддерживая ее за бедра. Затем он посадил Николь на угол плиты. Все остальное он проделал, как хотел. В одном глубоком деловитом толчке, без извинений, без стеснения. Пока она не закричала, прильнув к нему, и не задрожала.
Джеймс почувствовал напряжение в своем теле, жаркий экстаз охватил его. Дрожащий, с обнаженной Николь в объятиях, он соскользнул вдоль стены на пол кухни.
Глава 14
Когда Николь пришла в себя, то увидела, что лежит на кухонном полу в объятиях Джеймса. Он нежно ласкал ее волосы, иногда брал их в пригоршню и подносил к своему лицу. Его взгляд застывал где-то поверх ее головы, на причудливых тенях, отбрасываемых светом лампы.
— Что вы делаете? — спросила она его. Джеймс покачал головой.
— Это, — сказал он, подняв прядь ее волос, — самые красивые волосы на свете. А это, — он поднял ладонью одну, затем другую грудь, — самые великолепные груди.
Николь прикрылась руками, стараясь небрежно спрятать за ними свою наготу. Она сознавала, что ее грудь больше не была полной и упругой, как раньше. Ее тело изменилось: предательский возраст сделал свое дело. То, чем она некогда гордилась, что всегда вызывало в мужчинах интерес, что очаровывало других, больше не очаровывало ее самое: в бедрах она стала полнее, кожа потеряла былую упругость, ее груди... Ну что же, ее груди были уже не так великолепны, как прежде, они несколько обвисли.
Джеймс раздвинул ее руки.
— А самое прекрасное в них — то, как они колышутся, — сказал он. — Они качаются из стороны в сторону и вздрагивают так, что очаровывают меня.
Николь скривила рот и скептически прищелкнула языком.
— Джеймс, они... качаются, потому что они обвисли. Я старая.
Молодой рыцарь запротестовал:
— Они великолепны! Они опьяняют. Они женственные, чувственные... Я люблю их.
Джеймс рассмеялся, немного нервно, как ей показалось, когда произносил слово «люблю». Он провел рукой по ее груди, спустился ниже, к животу.
— И твои бедра, твой живот, ступни — я обожаю твои ступни...
— Мои ступни?
— О да! — Его пальцы обвили ее лодыжки. Он провел ее ступней по своей груди.
Она от неожиданности вскрикнула.
— Какие чудные ступни! — сказал он снова.
— Вы лжете, — рассмеялась в ответ Николь.
— Я никогда не лгу. Посмотри на этот подъем, — сказал он и провел пальцем на ее лодыжке. — Высокий, элегантный. И этот изгиб. За исключением другой, — он усмехнулся, — более изящной не найти. А здесь... — Он провел пальцем вдоль жилки. — Маленькая синяя жилка, небесно-голубая, как слабое сияние под вашей кожей, нежной и белой. У вас сияющая кожа.
Джеймс поцеловал кончики ее пальцев.
Николь почувствовала себя встревоженной, как это уже не раз случалось с ней в присутствии Джеймса.
— Вы... вы такой... — наконец она нашлась, — такой обольститель.
— Я никогда не лгу, — повторил он.
— Все иногда лгут.
— Да, возможно, раз или два, но не с вами. Зачем мне лгать, когда правда так замечательна?
— Хорошо, значит, у вас поэтический дар.
Если бы она не лежала уже на полу, то от последовавших за этим слов она непременно бы упала.
— Нет, — сказал Джеймс. — Просто ученый влюблен.
Николь приподнялась на локте и уставилась на него. Было бы естественно, если бы она сказала «О нет!» или поддразнила его, стараясь отговорить от его глупых мечтаний. Глупость — вот что это было такое. Она постаралась убедить себя, что его романтический вздор — заблуждение молодости. Потом перестала поджимать губы и спрятала лицо у него на груди.
Любовь. Это слово оставило глубокий след в ее душе. Она испугалась безрассудства, испугалась самой себя, своих поступков и желаний.
Джеймс продолжил:
— Вы самая красивая из женщин, которых я встречал в своей жизни.
— Стоп.
Николь не могла позволить ему продолжать в том же духе и игриво щелкнула по запонке на его рубашке, чтобы перевести разговор в шутку.
— Видимо, вы встречали не так уж много женщин на своем пути.
Она попыталась снова повернуться на спину. Джеймс держал ее за лодыжку.
— Сотни. Мне встречались сотни женщин, — рассмеялся он. — На самом деле четыре, считая двух моих вдов в Африке. Они считаются? Я имею в виду, что они были и они из совершенно другого мира.
— Они считаются, — подтвердила Николь.
«Четыре», — подумала она про себя. Четыре женщины. Она рассмеялась, вспомнив о своем головокружительном прошлом.
— Четыре, — повторила она. — Расскажите мне. Назовите имена. — Николь передразнила, как он говорил неделю назад: — Подробности, где подробности?
— Хм. Подробности... Что ж, была Грета, посудомойка, считавшая своим долгом быть первой женщиной у каждого.
— Забавно. Я знала Грету, очень похожую на эту. Она тоже была буфетчицей.
— Еще была Чи, так я ее называл, потому что не мог правильно произнести ее полное имя. А еще одну я называл Лита.
— А четвертая?
Он рассмеялся:
— А ее звали, по-моему, Коко.
— Продолжайте! — сказала она. — Значит, четвертая ваша женщина — я? — Она расхохоталась. — О Боже! Дитя! Я совратила дитя!
— Ха! — Он вытянул ее ногу так, чтобы она легла на него; его рука обвила ее, ладонью он похлопал по ее обнаженным ягодицам. — Я опытен настолько, насколько необходимо, миссис Уайлд, — заверил он. — Просто был очень занят до недавнего времени. Я, возможно, немного экспериментатор, но подаю надежды. Из-за этого не стоит беспокоиться. У меня никогда не было проблем. — В его голосе слышалась радость. — Я подхожу вам.
— Хорошо, — сказала она.
Так как ей не удалось высвободить ногу, то она вытянула ее вперед и села.
Его глаза округлились.
— Bay, — скорее выдохнул он, чем произнес. Это было выражение высшей оценки, а не огорчения. Она стянула с его плеч пиджак.
— Сними его.
В первый момент Джеймс не понял, что она делает, помогая ему, чтобы потом накинуть его пиджак на себя.
— Ты одет так, как только может быть одет мужчина, в то время как я совершенно голая.
Николь расстегнула его белый пикейный жилет.
— Ты просто хам: раздел меня до нитки, зная, что моя тетушка с дочерью находятся в Гиртоне, моя горничная — в Лондоне, а все семейство Данное — в Бате.
Джеймс запротестовал, когда она принялась снимать с него подтяжки брюк.