Гарик достал из кармана джинсов мобильный. Он смотрел на экран. Музыка Морриконе оповещала о получении sms.
Катя и Мещерский остановились. Он не видел их, вообще не глядел по сторонам. И вдруг сделал странную вещь: разжал пальцы, и мобильный выскользнул из его ладони на песок у кромки воды.
Гарик медленно направился к причалу, к лодкам.
– Он что, хочет уплыть? – шепнула Катя. – Слинять отсюда?
Гарик развязал канат и ногой отпихнул моторную лодку от причала. Он прыгнул туда. Лодка закачалась. Он сел и начал грести рукой.
– Сереж, он хочет отсюда сбежать! – ахнула Катя. – Переплывет на ту сторону и… Я сейчас позову наших, пусть его остановят, пока отплыл недалеко.
Но Мещерский внезапно схватил ее за руку – погоди.
– Да ты что? Он же сбегает!
Лодка, качаясь, тихо плыла от берега на глубину. ГарГарик, видно, не хотел поднимать шума и поэтому не заводил мотор.
– Он делает ноги! – воскликнула Катя.
Она вырвала свою руку из руки Мещерского и хотела уже бежать в сторону полицейской палатки – подозреваемый пытается скрыться!
Но в этот момент она услышала всплеск. Обернулась.
Гарик в полный рост стоял в лодке и вдруг сделал шаг за борт. Как оловянный солдатик с борта бумажного корабля.
Всплеск!!
– Нет! – крикнул Мещерский и рванулся к воде.
Он бултыхнулся в черную холодную воду и, загребая руками, поплыл туда, где качалась пустая лодка и не было видно пловца.
– Катя… он…
Бултых! Всплески!
Катя тоже побежала к воде, скинула кроссовки, стащила гольфы, подвернула брюки до колен, сунулась отважно вперед, но остановилась, когда вода дошла ей до середины икр. Она умела плавать, конечно же, она умела плавать, однако…
Мещерский резкими саженками доплыл до лодки и нырнул.
Вынырнул, отплевываясь, и снова нырнул.
Вынырнул.
Опять один.
Гарика на поверхности видно не было.
– Гарик!!! – заорал Мещерский что есть мочи.
И снова нырнул.
– Помогите! – завизжала Катя. – Они утонут!
Ей казалось, что она орет громко, как резаная, но горло ее сипело от волнения, от страха.
Темная вода…
Блики света…
Мещерский вынырнул и снова нырнул.
Его не было ужасно долго, и вот он вылетел из воды чуть ли не до пояса.
Катя увидела, что он вцепился в какой-то темный предмет.
Это было тело Гарика Тролля.
– Аааааааааа! – закричал Мещерский и поплыл боком к берегу, выбиваясь из сил и таща за собой несчастного утопленника.
Катя пересилила свой страх перед этой темной ночной водой и ринулась вперед – вода дошла до колен.
И вот Мещерский уже здесь, тянет за собой тело. Катя помогла ему, схватила Гарика за мокрую футболку-поло.
Вдвоем они вытащили его на мокрый песок. Гарик казался мертвым.
Катя совсем растерялась.
– Помогай. Не стой столбом! – крикнул Мещерский.
Он никогда не разговаривал с Катей резко, а тут сорвался. Вода текла с него ручьем, как и с Гарика. Он рухнул на колени, резко надавил ему руками на грудь.
Катя лихорадочно пыталась вспомнить правила помощи утопающим. Искусственное дыхание?
– Помогите! – закричала она. – Человек утонул!
Ей опять казалось, что она кричит громко. Но горло сипело. Слышал ли их кто?
– Помогите!!!
Мещерский быстро перевернул Гарика на живот, подсунул под него колено, приподнял, так что голова Тролля отказалась внизу. Надавил.
Гарик глухо закашлял, из его горла хлынула вода. Мещерский снова быстро перевернул его, приподнял голову, жестом показал Кате – держи. Она быстро подсунула под голову Гарика сжатые кулаки. Мещерский резко надавил ему на грудину, еще раз. Еще, еще раз.
Гарик снова закашлял, вздохнул, и его начало рвать водой. Мещерский повернул его на бок, начал массировать его грудь, руки, пытаясь согреть.
Катя снова закричала что есть мочи: «Помогите!» Потом вспомнила про свой мобильный, набрала номер Гущина. Гудки, гудки…
Она вскочила на ноги и заорала так, что эхо…
Эхо над темной водой.
Крик о помощи.
К ним уже бежали сотрудники полиции. Гарика рвало, но он дышал.
Его подхватили на руки, потащили в дом. Внезапно Мещерский отстал от процессии и бегом вернулся на пляж. Он ползал по песку у воды, шарил, что-то искал. Катя не понимала, что он ищет. Но вот он что-то схватил.
Катя увидела айфон – телефон Гарика, который тот то ли уронил, то ли бросил, перед тем как топиться.
Мещерский потряс его, ткнул пальцем в экран и на мгновение экран вспыхнул – sms все еще висело.
Короткое, всего два слова:
Он умирает…
Экран мигнул и погас, телефон сдох, в него попала вода.
Катя и Мещерский догнали полицейских, тащивших ГарГарика, лишь у самых дверей.
– Зажгите камин! – крикнул Мещерский. – Принесите одеяла, его надо срочно согреть!
Глава 23 Морок
Гарика приволокли в каминный зал. Туда сразу же набилась уйма народа: полицейские, обе горничные, Раков. Он спешно растопил камин. Гарика усадили в кресло у огня. Он стучал зубами, но раздеваться отказывался. Пришел полковник Гущин, пришли обе теледивы – Юлия Смола и Евдокия Жавелева. Евдокия разглядывала Гарика, словно редкое причудливое животное. Юлия бросилась к креслу:
– Гарик, что случилось?
– Юлька, уйди, – процедил он сквозь зубы.
Глянул на Мещерского.
– Ты меня вытащил?
Во взгляде – никакой благодарности.
Горничная Валентина принесла одеяла. Гущин отозвал Катю в сторону – что еще за дела? Катя торопливо рассказала. Она поймала на себе взгляд Евдокии – та окинула ее с головы до босых ног, и рот ее скривила гримаска.
– Взял по-тихому лодку? Пытался отсюда сбежать? – спросил Гущин.
– Мне так показалось сначала. Но потом он шагнул за борт. Хотел утопиться.
– Может, просто оступился, когда пытался включить мотор?
– Нет. Хотел покончить с собой, – твердо повторила Катя. – Он утонул там, на глубине. Сережка за ним много раз нырял, еле нашел. Если бы не нашел, Гарик утонул бы.
Она не сказала Гущину про sms. Она пока не осмыслила этот факт. Мобильный сдох, все равно теперь не узнаешь. Или узнаешь? Но позже.
Он умирает…
Катя ощутила холод внутри. Сердце сжало как тисками.
Все, что произошло с ней впоследствии, этот странный, ни с чем не сравнимый опыт, который она пережила через несколько минут, был подготовлен этими вот мгновениями.
Впоследствии она много раз думала об этом. Открывала память, словно шкатулку, выстраивала для себя в ряд вполне рациональные причины и объяснения. Страх, шок… Усталость – она ведь так вымоталась за этот бесконечный день в деревне Топь. Быть может, это было что-то полуобморочное, замешанное на страхе, тревоге, усталости, голоде – ведь она ничего не ела, ни маковой росинки! Голова кружилась…
Может, это все объясняло то, что она увидела и ощутила? Она спрашивала себя бесконечное количество раз: а сколько всего может вместить в себя наша душа? Есть ли предел, черта, за которой от избытка пережитого реальность словно бы истончается, размывая границы упорядоченной логики восприятия? И являет какие-то новые горизонты, новый опыт?
Или то был лишь морок, фантом, иллюзия? Галлюцинация, замешанная на подсознании?
То, что она почувствовала и ощутила так внезапно, преследовало ее. Этот бесконечно длинный день, начавшийся у воды и закончившийся у воды, вместивший в себя труп утопленницы-няни, страшные событий в детской, шок от гибели ребенка и мгновенную надежду на то, что, может, не все потеряно и ребенок не умер, звонки в больницу, оперативную канитель и новый шок, связанный со спасением утопающего, со спасением молодого самоубийцы…
Все это подготовило почву тому, что она ощутила там, в картинной галерее…
Они с Мещерским и не собирались туда. Вокруг Гарика хлопотали все. Гущин пытался что-то у него спросить, но Гарик не отвечал. Катя сказала Мещерскому:
– Тебе надо переодеться, ты весь мокрый.
Они вышли из каминного зала, и Мещерский повел ее через гостиные. Катя шлепала по наборному паркету босыми ногами, держа кроссовки за шнурки. Решила – доберется до комнаты Мещерского, там и приведет себя в порядок.
Они попали в проходную комнату и услышали, что где-то хлопнула дверь.
– Это в картинной галерее, – сказал Мещерский. – Там кто-то есть.
Он быстро пересек комнату и открыл еще одни двери, белые. И – никого.
– Там снова кто-то был, – сказал Мещерский.
– А что в этой галерее? – спросила Катя.
– «Пейзаж с чудовищем» – четыре картины Юлиуса фон Клевера.
Катя в тот момент никак на это не отреагировала. Она и про картины эти не знала, и про художника не слышала.
Мещерский распахнул двери галереи шире и…
Галерею освещали лишь два тусклых бра в дальнем конце. Все пространство тонуло в темноте, кроме дальней стены, где висели четыре полотна.
Катя увидела их сначала издалека – общий вид и…
С этого момента она что-то плохо помнила и себя, и окружающий мир. Словно морок или обморок приключился, однако она крепко стояла на ногах, хотя колени дрожали. Но это она ощутила позже.
Катя увидела их сначала издалека – общий вид и…
С этого момента она что-то плохо помнила и себя, и окружающий мир. Словно морок или обморок приключился, однако она крепко стояла на ногах, хотя колени дрожали. Но это она ощутила позже.
Морок… странное состояние какое-то…
Там…
Совсем рядом…
Лишь руку протянуть и…
Пахнет влажным мхом, розами… Если раздвинуть вон те нависшие ветки… ветки мирта, то вилла отлично видна…
Если она сделает еще шаг, то умрет.
Это существо, что смотрит теперь прямо на нее, а до этого смотрело в сторону виллы… оно знает… оно чует и кровь…и плоть…
А вон окно на первом этаже…
Окно раскрыто, забраться в комнату не составит никакого труда.
Белому павлину только что сломали шею. Вырвали зоб и сожрали печень. Птица еще теплая, ее потрошили живой.
Это что? Кровь?
В детской такой кавардак…
Тут славно порезвились, попировали…
Но добычу унесли с собой…
Три прыжка… мокрая трава… на четвереньках, как волк…
Еще три прыжка и…
– И все эти ужасные события на вилле Геката были проиллюстрированы петербургским художником Юлиусом фон Клевером, автором знаменитой картины «Лесной царь», в конце девятнадцатого века. Фон Клевер сосредоточился именно на легенде, а не на реальном происшествии на вилле, с детоубийством и убийством молодого кузена из корысти, в котором были повинны супруги Кхевенхюллер…
Сергей Мещерский рассказывал ей все это, завороженно глядя на четыре жутких полотна. И Катя не могла оторвать от них взор свой.
Тварь на четвертой картине…
Пейзаж с чудовищем…
Это не чудовище, это человек. Лицо как у демона.
Нарисованное создание смотрело прямо на Катю.
Луна на заднем плане над виллой Геката светила так ярко и прямо в глаз.
Точно соринка попала или вас укололи…
– Кать, да ты слушаешь меня?
– Что?
Катя с трудом оторвала свой взор от картин, еле освещенных тусклыми бра.
И уставилась на свои грязные босые ноги.
Тельце истерзанного ребенка, перекушенное пополам нарисованными челюстями… нарисованными клыками…
Хруст костей…
Катя отвернулась и пошла прочь из галереи.
Этот момент она тоже плохо помнила.
Она не падала в обморок, просто забылась, а затем как-то тупо очнулась.
Мещерский стоял рядом – белые двери галереи за его спиной.
– Кать, ты что?
– Голова закружилась, – сказала она и оперлась на его руку.
В этот момент он снова насторожился.
– Кто-то сюда идет.
Маленькая фигурка вышмыгнула из-за угла коридора. Катя увидела рыжего мальчика. Это был Миша Касаткин. Узрев Мещерского, он остановился, хотел повернуть назад.
– Миша! – окликнул его Мещерский.
Мальчишка весь сжался в комок. Он явно испугался.
– Мальчик… Миша, да? – Катя потихоньку приходила в себя. – А ты что тут? Так поздно?
– Меня мама за полотенцами послала, – сказал Миша. – Я уже спать ложился, а тут крики. Он утонул, да? Гарик? Это вы его вытащили, тетя?
– Нет, не я, вот он, – Катя кивнула на Мещерского.
Миша посмотрел на него с подозрением.
– Он за шлюхой голой подглядывал вчера, – сообщил он. – Тетя, а вы из полиции?
– Да, я из полиции.
Глаза Миши наполнились слезами.
– Что же это все? – спросил он испуганно. – Я боюсь. Мама тоже боится. Мы тут жили, все хорошо. Я хотел на каникулах еще лучше ездить научиться – у соседей пони, конюшни. Я хотел… А они вдруг явились все. Пьяные. Мелкого нашего прикончить кто-то захотел. Он же маленький! И Свету убили. Я боюсь, мне страшно очень.
– Ты с Аяксом дружил? – спросила Катя.
– Он мелкий, маленький еще, – повторил Миша. – Такой глупый. Я его не обижал. Он мелкота, я сам таким был когда-то, мама говорит. А он повторял все за всеми.
– Как это повторял?
– Ну, что увидит, сразу комменты выдает – кто чего сделал, кто куда пошел. – Миша вытер нос рукавом серой толстовки.
Дядя грустный смотрит в окно, а дедушка Спартак таскает коробки…
Мещерский вспомнил слова маленького Аякса. Малыш и тогда, в первую их встречу, комментировал действия взрослых. Его голосок звенел, словно комариный.
Мещерский стиснул зубы.
Он умирает…
Вот что было в sms, полученном Гариком. И он решил покончить с собой.
Неужели это угрызения совести? Раскаяние убийцы?
– А ты когда Аякса видел? Что он делал? – спросила Катя.
– Я к нему вечером заглянул – меня мама попросила его проведать, потому что нянька Света от нас ушла. Я пришел, а он с Феликсом. Он ему книжку читал, сказку.
– Сказку про что? – спросила Катя.
– Про Белоснежку, про гномов. – Миша грустно усмехнулся. – Маленькому как раз. А потом Вера пришла, молока принесла для него. А я молоко на фиг не выношу. И я пошел с ней на кухню за яблочным соком. Утром вдруг все так закричали… Так страшно было. А сейчас еще хуже. Няню Свету убили, Гарик чуть не утонул. Эти все, – Миша покосился на Мещерского, – как вурдалаки. Чего они сюда приехали, пьяные морды?
Катя отметила, что двенадцатилетний мальчик, описывая клиентов клуба «ТЗ», в выражениях не стесняется. Но что она могла сказать ему о Сережке Мещерском? Этот дядя хороший, он тебя не обидит, если что… если что? Опасность, угроза жизни – прямо к нему, он защитит.
Все это такой абсурд! Мальчик ей не поверит. Он до смерти напуган. И что за история с «голой шлюхой»?
– Это ты был сейчас в галерее? – внезапно спросил Мишу Мещерский.
– На фиг мне ваша галерея! Меня мама за полотенцами посылала для Гарика.
– А я думал, это ты смотришь те картины с монстром. Еще удивился, как это ты не боишься. Ночью, в темноте… картины не самые веселые.
– Я их сто раз видел, – сказал Миша. – Чего их бояться, монстров нарисованных? Мама говорит – бойся живых. Будь осторожен. По дому один не бегай. На конюшню не ходи, на пляж не ходи, в рощу тоже. В разговоры ни с кем не вступай, сиди у себя. Это летом-то?
– Хочешь, мы проводим тебя до твоей комнаты? – спросила Катя.
– Что я, совсем, что ли, уже? – возмутился Миша. – Это наш дом. То есть Феликса… Но все равно, мы тут живем.
Он направился к лестнице, оглядываясь на них. Побежал по ступенькам наверх.
– Сереж, тебе надо все мокрое снять, – обратилась Катя к Мещерскому. – И принять горячий душ. Идем.
Но дойти до его комнаты она не сумела. Голова что-то снова закружилась и…
И тут перед ней, перед ними, как фантом, возникла Юлия Смола.
– Мне надо срочно поговорить с вашим начальником, – сказала она. – Это важно.
Мещерский отправился к себе один. А Катя повела Юлию к полковнику Гущину.
О «Пейзаже с чудовищем» она больше не думала.
Но порой ей мерещилось, что она все еще смотрит в то открытое настежь окно.
Второе по счету полотно фон Клевера.
И за окном – в доме… на вилле Геката – непроглядная тьма.
Глава 24 Мертвый дядюшка
– Вы его допрашивали, да? – встревоженно спросила Юлия Смола, едва Катя подвела ее к полковнику Гущину, обсуждавшему в пустом вестибюле с оперативниками ситуацию с неудавшимся суицидом. – Допрашивали Гарика? И после этого он… вот так решил, да? Что вы наделали!
– Мы делаем то, что предписывает закон, – ответил ей Гущин. – Здесь произошло покушение на убийство трехлетнего ребенка, и женщину убили. Мы ведем расследование.
– Но Гарик ни при чем! – пылко воскликнула Юлия. – Я знаю, я уверена. Он… да вы не знаете его так, как я!
– А вы его хорошо знаете? – спросила Катя.
– Очень хорошо, я его изучила. Мы встречались, хотели пожениться. Но поссорились. Это ничего не значит. И я не об этом с вами хотела говорить. – Юлия смотрела на полковника Гущина. – Вы же с этой женщиной разговаривали. С этой злобной тварью.
– С какой еще тварью? Выбирайте выражения, – огрызнулся Гущин.
– С Капитолиной. – На миловидном лице ведущей кулинарного телешоу появилась злая брезгливая гримаса. – Мне горничная сказала – вы ее искали. Имейте в виду, что бы она ни говорила – все ложь. Капитолина ненавидит их.
– Кого их?
– Обоих братьев – и Феликса, и Гарика. Всю их семью. Это давняя история. Вы обязаны это знать.
– Что вы хотите сообщить нам? – Гущин терял терпение.
– Капитолина ненавидит Феликса и ненавидит Гарика, – повторила Юлия. – Она все время ищет яблоко раздора, чтобы подкинуть им, чтобы они ссорились между собой. Она ненавидит всю их семью. И этого ребенка тоже. Малыша. Ненависть эта началась не сейчас, она все эти годы просто весьма ловко скрывала ее. Но она готова на все, понимаете? Это хорошо подготовленная отложенная месть.
– За что месть? – снова встряла Катя.
– За неудавшуюся жизнь, за не полученное когда-то крупное наследство, с которого Феликс стартовал в жизни так удачно. А вот она, Капитолина, так не смогла. В результате он стал звездой, очень состоятельным человеком, знаменитостью. А она живет в роли приживалки со своим отставной козы барабанщиком Спартаком.