Но зато молоко, яблоки, огурцы, помидоры, сливы, смородина — все свое, свеженькое, самое-самое полезное. Вон Илья Трофимович со своими негодными легкими (пол-легкого он потерял после ранения в сорок четвертом году) в городе уже давно бы, может, загнулся. А на свежем воздухе, на свежем питании — ничего. Не здоровяк, конечно, но и не законченный инвалид. До шестидесяти лет с третьей группой доработал.
И еще одна немаловажная деталь. Сад-огород частично кормит семью Игоря. Почти каждый выходной в теплое время года прикатывает он на «Москвиче». Помогает по хозяйству — нельзя на него обижаться. Уезжает — с полным багажником. Чего только не насуют в него отец и мать! Фрукты-овощи, яйца, творог, сметану, варенья-соленья всякие… Катя дорогу на городской рынок не знает.
И вот еще что доставляет им радость жизни. Илья Трофимович с Верой Игнатьевной в Варваровке — весьма уважаемые люди. Ушел Илья Трофимович на пенсию, а многие односельчане, случись у кого несчастье со скотиной, обращаются не к молодому ветеринару с высшим образованием, а к Чевычелову, у которого не только довоенный техникум, но и огромный опыт. А еще бескорыстен он. Молодой, говорят, за то, что слегчит поросенка, от трешки не откажется. А Илья Трофимович ни разу и копейки не взял.
У Веры же Игнатьевны чуть ли не половина жителей села — бывшие ее ученики. И они с благодарностью вспоминают свою добрую и справедливую учительницу химии.
Илья Трофимович — коммунист, уже который год — депутат сельского Совета.
Вера Игнатьевна на своей улице, может, самая искушенная во всех житейских делах. Всегда поможет уладить и взаимоотношения взрослых с детьми, мужей с женами. Идут к ней женщины за советом, как лучше платье пошить, как лекарственные травы заваривать, как шампиньоны, наконец, мариновать, которых, случается, на лугу бывает видимо-невидимо.
Никого не обделит вниманием Вера Игнатьевна. Каждого, приветит, каждому подскажет только лучшее. И за это ей людское благодарение…
Теперь, если послушаться Андрея, многое в укладе жизни должно пойти по другому руслу. Еду — молоко, яйца, сало — они станут покупать в селе? И что подумают о них люди — те, которые приходят сегодня за помощью или советом? На все готовенькое, скажут, перешли жить Чевычеловы. Ни про сено для коровы теперь не думают, ни с наземом не возятся. В городе квартира. А сюда приехали, заплатили трешку-пятерку за те же сало, яйца, молоко — и живут в свое удовольствие. Чисто устроились! Ну и хитрецы! Как же это мы их не раскусили, уважая столько лет?!
А может, махнуть рукой на все возможные разговоры? Почешут люди языки — и успокоятся. А авторитет? Из него шубу не сошьешь. Потихоньку и он вернется.
Но зато сколько Чевычеловы выигрывают! В городе будут жить рядом с сыном, рядом с Оленькой. Она прибаливает часто, и Катя вынуждена с ней подолгу сидеть на бюллетене. А теперь бабушка с дедушкой ее заменят. Да и вообще могут Оленьку забрать из детсада, где, по словам Кати, часто меняются воспитательницы, отчего уход за ребятами оставляет желать лучшего…
Уехал Андрей, и ему там в своей Пензе сейчас ни холодно, ни жарко. Живет — и в ус не дует. А Илья Трофимович с Верой Игнатьевной потеряли покой, хоть и пытаются утаить друг от друга признаки душевного неравновесия. Только ведь Вера Игнатьевна догадывается, даже точно знает, почему Илья Трофимович, ворочаясь в постели, долго не может уснуть (чего раньше не наблюдалось). Илью ж Трофимовича тоже не проведешь. «И она мучается», — с сожалением думает он в это время, слыша тяжелые вздохи жены. Ему известно, что вздыхает жена по той же причине, по какой навалилась на него бессонница.
Не спали, переживали, а сказать друг другу: «К черту все эти Андреевы планы!» — смелости не хватило. Ибо было в тех планах что-то заманчивое. Вроде блесны-приманки посверкивало оно, звало: не бойтесь, мол, будьте посмелее, а крючки — чуть пониже искрящейся заманчивой блесны — это совсем не больно и не опасно.
4
Первым не вытерпел Илья Трофимович.
— Слушай, Вер, — обратился он к жене, когда они вдвоем готовили корове соломенную резку, — отчего ты стала такой хмурой и неразговорчивой?
Вера Игнатьевна распрямилась и с усмешкой ответила:
— Я у тебя давно хотела спросить о том же.
— Ну и что ты предлагаешь?
— Решай сам. Ты — хозяин, ты и решай.
— Я тоже пока решиться не могу. — Помолчал. Поправил сползшую на лоб шапку. — Но больше склонен к переезду… Тут Андрей прав: жить рядом с сыном на старости лет — не последнее дело.
И еще — не сказал, а подумал: «Скучаем мы без Игоря. Уже сколько лет прошло, как он отдельно живет — сразу после поступления в институт, а все еще не привыкнем к его отсутствию, все надеемся: не сегодня завтра вернется под родную крышу. А если здраво рассудить — зря надеемся. Чего он в селе не видел? Да и специальность у него не сельская — химик он. А что касается нашей скуки без него, похоже, он принимает ее за старческое чудачество…»
К сыну, к любимому единственному сыну, летела сейчас душа Ильи Трофимовича.
Но сам оставался еще на земле.
Илья Трофимович любил и ценил честный уклад жизни, честные поступки — свои и окружавших его людей. Посему главным для него во всей этой начинавшейся истории, сейчас, в момент принятия окончательного решения, оставался вопрос: честно ли я поступлю по отношению к закону? Андрей уверял, что все тут честно. Может, он и прав, но лучше не пороть горячку, лучше еще раз все-таки проверить законность переезда.
И, закончив дела с резкой, Илья Трофимович стал собираться в магазин — якобы за хлебом. Но заглянул — вроде бы случайно — в первую очередь в сельсовет, что стоял напротив сельмага. Председатель сельсовета Полина Максимовна Еськова только что получила из райисполкома сообщение о том, что ее сельсовет, занял первое место в общественном смотре организации здравоохранения, а поэтому настроение у нее было самое что ни на есть радужное. Первым, с кем она поделилась своей радостью, был депутат сельсовета Чевычелов.
— А я смотрю, в кабинете председателя окно светится. Дай, думаю, зайду: не пожар ли? А это Максимовна сияет, — добродушно подначил Илья Трофимович Еськову. — Ну, поздравляю.
Слово по слову, поговорили о всяких делах, Илья Трофимович потихоньку и выведал все, что ему было нужно; Но о своей затее пока умолчал: надо все-таки начистоту поговорить еще и с Игорем. А вдруг у него свои жизненные планы.
С Верой вопрос решен: она — как он. А он — за переезд. В сельсовете Илья Трофимович уяснил: никаких нарушений и впрямь не будет, если он все хозяйство оставит за матерью, а сам с Верой Игнатьевной выпишется и переедет жить в город, к сыну. Ну, хотя бы формально: Пенсии — свою и женину — туда переведет. И чтобы не ездить за ней, попросит перечислять их на сберкнижки. А жить будут пока здесь — не бросишь же больную мать.
Дома за обедом Илья Трофимович уже более решительным голосом сказал:
— Сегодня позвоню Игорю. Согласится прописать нас — буду действовать дальше. Должен согласиться. Это ведь и в его интересах: и за Оленькой, если надо, присмотрим, а получим квартиру — можно и впрямь съехаться. Когда это ему еще удастся расшириться.
5
На следующее утро Илья Трофимович с паспортами в кармане, пугливо поглядывая на окна соседей, шел в сельсовет. Ноли подкашивались, казались чужими, непослушными, будто направлялся он не на житейское дело, а на костер, где должен гореть за измену Варваровке. «Ну зачем мне сдался на старости лет тот город? Зачем мне эти приключения? Вернуться — и никогда не вспоминать про Андрееву затею! — нервно покусывая губы, думал он. — Зачем звонил Игорю? Тот, конечно, быстро оценил ситуацию. Дядя Андрей, говорит, подал вам гениальную идею, смотрите, не передумайте!.. Ему, Игорю, что — он отрезанный ломоть. А для меня Варваровка — жизнь… Это ж и похоронят в городе… Ужас!»
Сто пятьдесят метров до сельсовета казались Илье Трофимовичу самой мучительной дорогой за всё его; шестьдесят два года.
Однако шел, не в силах повернуть назад. Да и привычка у него была: принял решение — не отступай от него; не уважал людей нетвердых, особенно, если это были мужчины. Женщинам он мог простить непостоянство, мужчинам — ни за что. Пусть даже это был мальчишка, сын его. Когда Игорь, учась в десятом классе, вдруг по чьему-то наущению раздумал поступать в политехнический, а навострил лыжи в институт культуры, Илья Трофимович всячески обругал его: «Слабак, нюня, мякиш, баба в штанах! Своего мнения не имеешь. Да и какой из тебя культработник? Поёшь хорошо, но ведь и картавишь. Не дрейфь быть самостоятельным». И два дня не разговаривал с сыном, пока тот не вернулся к мысли о политехническом.
Пуще прежнего следил теперь за исполнением каждого своего слова — чего бы это ему ни стоило.
Пуще прежнего следил теперь за исполнением каждого своего слова — чего бы это ему ни стоило.
Однако Илья Трофимович не был сотворен из железа; и, как всякого чувствующего человека, его не покидали тревоги и терзания.
Вере Игнатьевне тоже было не по себе. Пробовала читать, чтобы отвлечься, — глаза не видели букв; она стала крошить курам бураки — нож не держался в руках. Выглянула за калитку, посмотрела вслед мужу — тот шел, неровно ступая, словно в подпитии.
Тогда-то она решила для успокоения души проведать свою старшую сестру Дарью, что жила напротив, через дорогу. В житейских делах она грамотнее ее. Найдет, чем и как успокоить, всегда даст правильный совет. Вера Игнатьевна даже удивляется иногда, почему к ней чаще обращаются односельчане за этими самыми советами, а не к Дарье. Потому, что Дарья — рядовая колхозница? А в должности ли дело?..
Дарья только что управилась с уборкой, теперь протирала вазу. Стол был накрыт новой — с декоративным орнаментом — скатертью. Не хватало на нем только вазы с цветами.
Вера Игнатьевна, поздоровавшись, удивилась:
— Ай праздник у тебя какой?
— Завтра ж Восьмое марта.
— Точно. А я счет дням потеряла… Тепло у тебя.
— Решила: чего топливо беречь? Дело к весне, хватит… Илья-то твой не хворает? Видела — идет по улице, шатается. Не в больницу направился?
— В сельсовет.
— Чего они с утра заседают?
— По своим делам пошел.
Знала, понимала Вера Игнатьевна, что поздно или рано нужно открыться сестре, но медлила. А вдруг вот сейчас, через секунды, которые она тянула в разговоре, зайдет Илья Трофимович и скажет: «Знаешь, я по дороге раздумал». И спадет тогда тяжесть с души, и не нужно тогда будет объявлять Дарье невеселое известие. А что оно не обрадует сестру, Вера Игнатьевна была уверена. Ведь сейчас она для Дарьи — единственный в селе близкий человек, который делит с ней и горе, и радость. А уедут они с Ильей Трофимовичем, Дарья останется одна-одинешенька. Мужа у нее нет — на войне погиб, а сорокалетний сын живет с семьей на самом краю земли — аж в Магадане. От него помощи никакой. Последний раз приезжал четыре года назад и в ближайшее время даже не сулится мать навестить.
— Вы что, поругались с Ильей? — заметив скованность, нерешительность в поведении Веры Игнатьевны, спросила Дарья: когда у Веры Игнатьевны случалась с мужем размолвка, она уходила в себя, становилась замкнутой, неразговорчивой.
Спросила это Дарья и осеклась: «Что это я лезу в чужую душу? Нужно будет — сама расскажет, что там сделалось у них. И про сельсовет зря расспрашиваю. Может, Илья по секретному депутатскому делу пошел туда».
Поставила на середину стола вазу с искусственными гвоздиками, отошла на три шага — полюбоваться.
— Красиво?
— Красиво.
— Люблю цветы. Отчего бы это? Всю жизнь в навозе провозилась — на ферме да и у себя дома, а под старость лет цветы полюбила.
Дарья присела рядом с Верой Игнатьевной. Минуту помолчали. Но и молчание было в тягость Вере Игнатьевне: Илья Трофимович не возвращался, а молчать о задуманном, как она ни крепилась, больше сил не было.
— Сказать тебе, зачем Илья пошел в сельсовет?.. — У Веры Игнатьевны перехватило дыхание. В студенческие годы она занималась в аэроклубе и даже совершила четыре прыжка с парашютом. Боязно было, особенно в первый раз. Казалось, сердце остановилось, когда подошла ее очередь прыгать. Вот и сейчас было такое же ощущение. — Только, Даш, не осуждай нас… Нелегко мы принимали такое решение, но… Жизнь, сама знаешь, штука сложная…
— Ты чего вокруг да около? — прервала ее Дарья.
— Уезжаем мы…
— К Андрею? В гости захотелось?
— Хуже, — потупленно ответила Вера Игнатьевна. — Совсем уезжаем. В город. Сначала к Игорю, а потом свою квартиру получим.
Дарья, однако, не восприняла всерьез эту новость.
— А кто ж вам эту квартиру даст?
— Как — кто? Государство.
— Так лет десять на очереди стоять…
— У Ильи ведь льгота: инвалид, участник войны.
— И мать с собой возьмете?
— Мать — пока дома. Ей ведь жить осталось…
Дарья аж подпрыгнула от этих слов! Такого кощунства она не слышала от Веры Игнатьевны за все ее пятьдесят восемь лет! Мыслимо ли — в своих каких-то мелочных расчетах планировать смерть близкого человека! И это она слышит от образованной Веры!
Дарья встала напротив Веры Игнатьевны, дрожа от негодования.
— Верка! Дрянь! Да тебя-то кто в навозе вымазал?! Андрей, поди? Он может, он у вас деляга. Или ты сама вляпалась? Подумай, что мелешь!..
Вера Игнатьевна закрыла лицо руками и уткнулась в подол юбки. Стыдно и больно ей было — и за переезд, и за слова о свекрови.
Она беззвучно плакала.
Не без удивления — растерялась даже — восприняла Полина Максимовна Еськова известие Чевычелова: «Решили переезжать».
— К-как? — заикнулась она.
— Да мы же пока здесь остаемся, — виновато сказал Илья Трофимович. И изложил суть дела. Доверительно. Чистосердечно. Рассчитывая на полное понимание председателя сельсовета. Тем более что была она для Ильи Трофимовича не только официальным лицом, а и родственницей, пусть и дальней, — дочерью его двоюродной сестры.
С лица Полины Максимовны слетело сияние, теперь она тупо уставилась в какую-то бумажку на столе.
— Вы не разыгрываете меня?
— Не те уж мои годы, чтобы разыгрывать.
Она протяжно вздохнула.
— Ох, поторопились вы. Подумайте еще, а? — В ее сознание не укладывалось, как это на склоне лет сняться с обжитого места. Да гнала бы еще Чевычеловых нужда, острая необходимость. А тут — блажь. Недоразумение. — Подумайте, Илья Трофимович, прошу вас.
— Все, Максимовна, продумал, аж голова трещит от этих думок. У меня только просьба к тебе: пока не здорово распространяйся о нашем решении. — И положил на стол председателю сельсовета паспорта — свой и Веры Игнатьевны.
Еськова минуты две-три не притрагивалась к красным книжечкам: а вдруг Илья Трофимович в последний момент заберет их.
Но он встал со стула и потихоньку попятился к двери.
— Извини, Максимовна, не буду мешать.
6
С пропиской в городе осложнений, считай, не было. Председатель кооператива, к которому зашли Илья Трофимович и Игорь, правда, поворчал маленько: «Тесновато же будет вам — пятерым на двадцати восьми метрах. Доживали б уж лучше в селе». Вопросительно поверх очков посмотрел на Илью Трофимовича и Игоря: может, уважаемые товарищи, откажетесь от своей затеи?
Но тут вмешался Игорь:
— Ничего, потеснимся. А в селе невмоготу им: он, — Игорь кивнул на отца, — со своими легкими задыхается — ни воды принести, ни огород вскопать, а мама — та вообще хворая — с ногами у нее что-то.
«Ловко привирает, — подумал про сына Илья Трофимович. — Я-то еще воду могу носить, хотя, конечно, и не богатырь; и Вера пока нормально себя чувствует. На ноги она как-то пожаловалась при Игоре — то ли с непогоды стало их ломить, то ли еще от чего. Я и забыл про то, а Игорь, вишь, находчивый, вспомнил».
— Ладно, — махнул рукой председатель кооператива, — беру трех на душу, посодействую прописке: участник войны все-таки, инвалид. Другому б не разрешил: не хватает у вас до нормы — на человека ведь положено не менее шести квадратных метров.
Следующим делом была пенсия. Их Илья Трофимович перевел в Промышленный райсобес города — по официальному месту жительства.
В конце марта подал заявление на расширение жилплощади — просил себе и жене выделить однокомнатную квартиру.
С бумагами было покончено, теперь дело за временем.
И Илья Трофимович ощутил облегчение. К тому же отвлекали заботы по хозяйству: отелилась корова, купили маленького поросенка. Переживания о переезде отошли на второй план, как бы отболели. Илья Трофимович нервно морщился, даже страдал, если случайно что-либо напоминало о предстоящих переменах в жизни.
Однажды вечером зазвонил телефон. Илья Трофимович снял трубку, утишил звук телевизора — шла программа «Время», которую он непременно смотрел.
Звонил Игорь.
Вера Игнатьевна, сидевшая тут же, в горнице, напрягла слух, но ничего не разобрала. Илья Трофимович говорил односложно:
— Так… Угу… Понял… Раз надо, так надо… Первым автобусом буду… Ключ? Захвачу. До свидания.
Положил трубку, озадаченно почесал левый висок.
— Что случилось? — не выдержала молчания мужа Вера Игнатьевна.
— Первым автобусом надо ехать в город. Сегодня из собеса приходили обследовать жилищные условия — это в связи с расширением, так положено. Ни Игоря, ни Кати дома не было. В двери — записка: «Придем завтра, будьте кто-нибудь». Игорь просил, чтобы я приехал, — они с Катей остаться не могут.
Вера Игнатьевна тяжело вздохнула.
— Поезжай… Ох, заварили мы с тобой кашу…