– Скажи, ты могла бы назвать Хеннинга плейбоем? – спросила у меня Кора.
Я недолго размышляла над ответом:
– Еще как могла бы!
Кора очень обрадовалась моему ответу и стала похожа на веселого чертенка.
Я ни разу больше не звонила Йонасу и чувствовала некоторые угрызения совести.
Как-то утром даже Кора заметила:
– Тебе надо бы снова доложиться, не то Йонас начнет тебя искать с полицией или растревожит моих родителей.
– Ну, сегодня вечером его все равно не будет дома.
– Вообще-то говоря, Майя, ты втянула меня в хорошенькую историю.
– Надеюсь, твои родители перенесут это с достоинством.
– Нет, я не об этом. Я говорю про Белу. Хеннинг просто без ума от него. Вчера у него возникла идея фикс просить – не думай, не моей руки, – а просить у меня ребенка.
Я растерялась.
– А ты что ответила?
– Я засмеялась. Но мой смех его обидел. Он говорил вполне серьезно.
Я призадумалась: Бела хоть и не был желанным или запланированным ребенком, но теперь он стал для меня всем на свете.
Кора угадала ход моих мыслей.
– Такой прелестный ребенок – редкое исключение, а от пожилого человека может родиться только какое-нибудь чудовище.
– Кора, все это вздор. Вдобавок уже предварительные исследования покажут, если что-то не так.
Хеннинг вернулся домой раньше обычного, чтобы повидаться с Белой Бартелем до того, как тот уснет. Я прекрасно знала, что его симпатия ко мне держится в определенных границах, и желанным гостем я была для него только как мать Белы. А может, он надеялся найти во мне союзницу. В тех редких случаях, когда мы оставаясь вдвоем, он охотно расспрашивал меня о родителях Коры и о ее прошлом. В своих ответах я соблюдала осторожность. Кора явно наговорила ему всякой всячины насчет того, что рассорилась с родителями и не получает никакой финансовой поддержки.
– Не понимаю я этого отца, – говорил Хеннинг, – он хоть и профессор, но даже ученый не должен быть в такой степени не от мира сего. Молоденькая девушка, одна, в Италии – и без гроша в кармане. Это ведь может плохо кончиться.
Он считал себя спасителем Коры, он спас ее от воровства и тюрьмы, от проституции и наркотиков.
Мне стало жаль профессора, который и по сей день переводил своей дочери изрядную сумму на обучение, но она не снимала деньги со счета, а напротив, копила проценты. Хеннинг был человек щедрый, мы ни в чем не испытывали недостатка, в том числе и в наличности. Он собирался провести большую реставрацию. Кора бегала по ремесленникам и архитекторам из опасения, что Хеннинг без ее вмешательства изуродует виллу.
Позвонив Йонасу, я услышала в трубке вздох глубокого облегчения:
– Ну наконец-то!
Отца моего он положил в больницу, все печеночные анализы выглядели пугающе. Возможно, не обойтись без серьезного обследования. И он, Йонас, собирался позаботиться о том, чтобы после больницы отец не вернулся к нам, а сразу попал в дом для престарелых.
– А когда ты сама наконец вернешься?
Мы уговорились, что Йонас возьмет неделю отпуска и приедет в Италию, чтобы отвезти меня и Белу домой. С этого дня счастливые денечки были сочтены. Когда прибыл Йонас, утомленный долгой ночной поездкой, я при всем желании не смогла изобразить глубокую радость. Правда, мне было приятно попасть в объятия собственного мужа, но воспоминания о нашей тесной квартирке и серых буднях делали меня глубоко несчастной.
Короче, последнюю неделю мы с подругой проводили вместе. Йонас спал со мной на узкой железной кровати, мы съездили на скачки, навестили Хеннинга в его гольф-клубе, побродили по Флоренции. С той же скоростью, что и я, Йонас лишился своей бледности, очень похорошел и стал намного веселее. Им с Хеннингом, в общем, было не о чем говорить, хотя Йонас проявил неподдельный интерес к похождениям Хеннинга в Рио. А я, напротив, на дух не переносила этих мачо. В последний вечер, когда мы вчетвером сидели в нашем ресторане, Хеннинг сообщил, что намерен жениться на Коре и хочет обзавестись ребенком. Йонас его отлично понял. Короче, мужчины сошлись во взглядах, тогда как мы, женщины, только переглянулись, взвешивая все преимущества и недостатки.
Когда все наконец легли, я тихонько вылезла из постели и, как, впрочем, и ожидала, обнаружила Кору в кухне. На террасе по ночам еще было слишком холодно. Пахло базиликом, который Эмилия выращивала в жестяных банках на подоконнике.
Мы подсели поближе к очагу – он все еще источал тепло – и поделились мыслями по поводу всего происходящего.
– Майя, я хочу подвести итоги: Хеннинг намерен обзавестись ребенком, и поскорее, что вполне понятно в его возрасте. Женитьба для него всего лишь путь к достижению цели. Со мной все наоборот: я решительно не желаю иметь ребенка, но выйти замуж за богатого человека было бы, по-моему, совсем неглупо.
– А про любовь ты никогда не говоришь. Представь себе, вдруг возьмешь и влюбишься в какого-нибудь молодого человека.
– Вполне может случиться. Ну, в крайнем случае я подам на развод. Не позже чем через двадцать лет я наверняка овдовею и уж тут-то смогу делать, что захочу.
– Двадцать лет – это долгий срок. Неужели только ради денег?…
– Скажу тебе честно: деньги – это для меня очень важно. Ты только подумай: став законной супругой, я могла бы оборудовать эту виллу по своему вкусу, велела бы построить студию для себя и рисовала бы сколько моей душеньке угодно. И не стану я тратить время на экзамен по языку, а буду брать частные уроки живописи. В таком доме можно бы отлично устраивать всевозможные праздники и приглашать на них интересных людей.
– А Хеннинга?
– А Йонаса?
Тут мы обе признали, что назвать нас идеальными супругами никоим образом нельзя.
– Ладно, Кора, выходи за него! И ребеночком я бы тоже обзавелась, иначе это будет непорядочно по отношению к нему.
– А со стороны Хеннинга, считаешь, порядочно создавать семью с девятнадцатилеткой?
Словом, Кора считала, что имеет законное право не отказываться от противозачаточных пилюль.
Когда мы наконец собрались скользнуть в постель, каждая – к своему мужчине, в темной прихожей нам повстречалась Эмилия.
– Порой мне кажется, что она подслушивает, – заметила Кора, – хотя она знает только итальянский.
– Это все верно, но она очень умна. Мне сдается, Эмилия здесь все знает и понимает.
На другой день состоялось грандиозное прощание. Бела, который за все время, проведенное в Италии, практически ни разу не плакал, теперь возмущенно орал дурным голосом. Хеннинг ласкал Белу, Кора меня, а на долю Йонаса досталась только Эмилия, которой он, не уставая рассыпаться в благодарностях, пожимал руку. После чего мы двинулись на серый север, а нашу пару оставили наедине с ее планами на будущее.
На середине пути – почти за два часа мы не обменялись ни словом – я громким голосом изрекла:
– Мне надо получить водительские права.
– Да, – сказал Йонас.
Держа на руках спящего ребенка, я поднялась к нашей квартире, а Йонас тем временем силился выгрузить из машины коляску и чемодан. Я открыла дверь и с порога унюхала: отец никуда не делся, иначе говоря, он уже снова был здесь. Лежал и спал на диване в окружении пустых бутылок. Окно было закрыто наглухо, а воздух – хоть топор вешай. Не спуская Белу с рук, я снова пошла вниз по лестнице.
– Можешь сразу отвезти нас обратно на вокзал, – набросилась я на Йонаса. – Отец у нас.
С перепугу Йонас выронил бутылку молока.
– Клянусь тебе, его должны были выпустить из больницы только через неделю. Я там твердо договорился, что его прямиком переведут в дом престарелых.
Может, этот дом представлял собой на самом деле учреждение, где лечат от запоев, и, проведав про такие перспективы, отец просто сбежал? Йонас взял Белу у меня из рук и пошел с ним наверх, чтобы собственными глазами посмотреть, как там обстоят дела.
– Понимаешь, когда ты уехала, мне пришлось дать ему ключ от нашей квартиры, иначе он не мог бы выходить. Просто мне надо было отобрать этот ключ, когда его положили в больницу.
Мы оба устали, и час был поздний, короче, мы оба пошли в постель после того, как я перепеленала Белу.
Хорошенькое начало, думала я про себя. Ни за что здесь не останусь.
Нельзя сказать, что утро выдалось доброе. Йонас ушел на работу, и мне пришлось в одиночку возиться с Белой, а на диване лежал отец, и разбудить его не было никакой возможности. Наконец я вылила на него кружку холодной воды. Он вскочил в такой злобе, что тут же залепил мне пощечину. Но я никогда не позволяла так обращаться с собой, я изо всей силы двинула его по щиколотке, так что он со стоном упал на диван.
– Отец, дальше так нельзя. Если ты и впредь будешь здесь хозяйничать, я уеду в Италию.
– Ну и катись. Без тебя и без твоего визгливого ребенка здесь куда уютнее. Откуда у меня вообще завелась такая Ксантиппа вместо дочери?
– Отец, ты хочешь разбить мою семью? Хочешь, чтобы я из-за тебя развелась с мужем?
– Отец, ты хочешь разбить мою семью? Хочешь, чтобы я из-за тебя развелась с мужем?
– Хороший брак может выдержать небольшое испытание, иначе что это за брак.
Больше я с ним не разговаривала. Охотнее всего я бы вышвырнула его на помойку. Я надеялась, что в больнице у него обнаружили неизлечимую болезнь. Но Йонас позвонил в больницу и узнал, что пациент сбежал до получения результатов обследования. В больнице все возмущались его поведением и теперь не хотели снова его принимать. Вдобавок он приставал с гнусными предложениями к больничным сестрам. И настал день, когда даже у кроткого набожного Йонаса лопнуло терпение. Он схватил отца за шиворот, отнес его вниз, в свою машину и, не сказав ни слова, отвез его в уже упоминавшийся ранее дом призрения. Потом, довольный и гордый, Йонас возвратился домой.
– Теперь все опять будет хорошо, – сказал он и сам верил, что мы снова станем маленьким счастливым семейством, таким же, как прежде.
За всем этим последовало несколько спокойных недель. Я убиралась, стряпала, мыла лестницу. Не сказать, чтобы это доставляло мне удовольствие, вообще-то я хотела выучиться водить машину, но Йонас так поздно возвращался с работы домой, что на это совсем не оставалось времени, в конце концов, надо же было, чтобы кто-то сидел с Белой.
Как-то нам позвонила мать Йонаса – при ее немногословности уже само по себе сенсация. Отец захворал. Врач сказал, что тот должен переложить часть тяжелой работы по хозяйству на своих сыновей. Йонас догадался, что его призывают к выполнению сыновнего долга, и я почувствовала, что он колеблется.
Предложение последовало через неделю:
– Майя, а как ты относишься к идее переехать к моим родителям? В наше распоряжение предоставят две комнаты, платить за квартиру нам не придется.
Тебе это сулит много преимуществ, потому что дома всегда несколько женщин, которые могут позаботиться о Бартеле – мать, бабушка, сестры. Ты могла бы получить права и вдобавок пройти какой-нибудь курс обучения. А я хотел бы наконец-то помогать отцу, потому что работа в качестве референта «Фармы» меня не удовлетворяет.
Это была самая длинная речь, которую когда-либо произносил Йонас. Я готова была запустить ему в голову липким дуршлагом с макаронами, но взяла себя в руки и не запустила. Некоторые аспекты этого плана представляли собой достойную размышлений альтернативу, но мысль о том, чтобы жить на крестьянском дворе, постоянно сидеть за одним столом с семейством Дёринг, мыться в той же ванне, что и они все, и, наконец, приличия ради трудиться в хлеву и на поле, вызывала у меня содрогание. Вдобавок я представила Белу в кожаных крестьянских штанах. Я немножко всплакнула, чтобы чисто женскими средствами сообщить о своем неудовольствии. После чего мы несколько дней не возвращались к этой теме.
Родители Коры позвонили мне в тревоге. Их дочь прислала открытку, где сообщала, что собирается выйти замуж. Они спрашивали, не знаю ли я каких-нибудь подробностей. Я навестила семейство Шваб и со всеми возможными предосторожностями сообщила им, что Хеннинг уже не слишком молод. Они как-то странно на меня посмотрели, но точнее сказать, сколько лет Хеннингу, я не могла.
– Если бы мы знали ее новый адрес, – сказал профессор, – завтра же выехали бы к ней.
Родители Коры, разумеется, ожидали, что я им помогу. Крайне неохотно я сообщила им адрес Коры и номер ее телефона. Профессор тут же позвонил во Флоренцию, но, к счастью, не дозвонился. Эмилия не имела обыкновения снимать трубку, Коры и Хеннинга явно не было дома.
Фрау Шваб заметила:
– Когда я была молодая, родители крайне волновались, просто даже если неженатая пара проживала совместно. Сейчас против совместного проживания вроде бы никто не возражает, но возражает против непродуманного и слишком раннего брака.
Хотя я и сама вышла замуж слишком рано и без всяких раздумий, мне оставалось только молчать.
– Ну, если результатом брака является такой симпатяга, как Бела… – примирительно протянул профессор, – в таких случаях я бы не стал возражать, – и поцеловал мальчика.
Дома я принялась каждые десять минут звонить во Флоренцию, чтобы дозвониться Коре раньше, чем ее родители. Когда я наконец дозвонилась, подруга пришла в ярость:
– Мне только не хватало, чтобы старики в один прекрасный день оказались у моих дверей!
– Кора, ты ведь сама написала им о предстоящей свадьбе. Видит Бог, они не заслужили, чтобы ты не давала о себе знать.
– В общем-то ты права, и все же я знаю, что они непременно будут ворчать.
Впрочем, я это тоже знала.
– Мы собираемся пожениться через месяц, само собой, ты, Йонас и Бела приглашены на свадьбу, но других гостей я при этом видеть не желаю. Но когда мои родители узнают о сроке, их ведь ничем не остановишь!
На другой день все опять пошло наперекосяк. У Белы поднялась температура, и он отказался от еды. Ставя компрессы ему на икры, я впервые подумала, что моя мать тоже делала со мной что-то подобное. Родители Коры успели тем временем выяснить, сколько лет жениху. Они были просто вне себя. Ко всем бедам, Йонас вернулся домой раньше времени и тоже выглядел, как старик. Он узнал, что у его отца произошел удар, после чего тот был доставлен в больницу. От Йонаса ожидали, что он немедленно вернется домой, чтобы помогать по хозяйству. «Мы должны укладывать вещи», – сказал мне муж.
– Бела заболел, нельзя ездить с ребенком, у которого температура…
Он ворвался в спальню и взял на руки своего пылающего жаром сына.
– Бартельхен, скоро ты будешь у нас играть с котятами, скоро будешь вместе с бабушкой печь пироги и целыми днями дышать чистым воздухом…
– А разве тебе разрешили брать отпуск? – спросила я.
– Подумаешь, пусть хоть выгонят. Семья для меня всего важнее.
Интересно, что имел в виду Йонас – свое крестьянское семейство или нас с Белой? Судя по всему, он так и не уразумел, что жизнь в деревне, будь там даже прекрасный-распрекрасный воздух, представлялась мне отвратительной. И с каких доходов нам прикажете жить, если он лишится своего места? И вместо того будет горбатиться в хлеву и на ноле? Запах свиного помета, кухня, полная мух, режущий ухо диалект, нетопленая спальня и совместные трапезы на потрескавшихся скамьях причиняли мне чисто физическое страдание. Йонасу его родина представлялась райским уголком, в моих глазах это был сущий ад. А рай для меня – Флоренция, почему я и решила снова туда уехать. Кора была права: надо выходить только за богатого человека. А возраст жениха – это даже преимущество: Кора еще проживет в три раза больше, чем он.
Глава 10 Зеленая вдова[8]
На Пасху во Флоренции бывает шествие, в котором я обычно не принимаю участия, и фейерверк, который я люблю смотреть. На праздник в день Вознесения мы, как и все флорентийцы, ходим в парк и устраиваем пикник, иными словами, покупаем хлеб и молочных поросят. Многие дети несут с собой клетки с маленькими птичками, но Беле это не нравится, он предпочитает воздушные шарики.
Я даже и не могу припомнить, водили меня родители хоть когда-нибудь на такие народные гулянья или нет. Когда я наконец стала достаточно взрослой, чтобы ходить туда вместе с братом, Карло неизменно ухитрялся омрачить мне всю радость. Он отнимал у меня все деньги, чтобы купить для нас обоих билеты на скутер, после чего бесследно исчезал. Словом, мне не хотелось, чтобы у Белы были сестры или братья, ему наверняка пришлось бы от этого страдать. Но я радовалась, что он вообще растет в Италии, Италия как раньше, так и по сей день остается землей моих грез.
Когда я после своего первого пребывания во Флоренции снова попала в Германию, у меня уже не было ни малейшего желания жить на холодной и неприветливой родине. Ребенок заболел, Йонасу приходилось ездить к матери. Он собирался увезти и нас, как только Бела начнет поправляться. Но едва муж уехал, позвонила Кора. У нее был взволнованный голос: надвигалась встреча с родителями. Я же со своей стороны известила ее о моем предстоящем визите.
– Ну и слава Богу, – воскликнула Кора, – ты всегда оказывала на моих родителей положительное воздействие. Мало того, Хеннинг каждые пять минут спрашивает про Белу, с младенцем на руках, он выглядит совершенно как святой Иосиф, а не как плейбой.
Места в большом доме вполне хватало, даже и для родителей Кора сумела выделить комнату.
– А вы уже начали ремонт?
– А ты как думаешь? Ванная комната будет просто мечта. Я даже раздобыла плитку в стиле модерн. К тому же мы купили мебель, в твоей комнате стоят два плетеных кресла, на подушках будет узор из роз. Не возражаешь?
Я порадовалась, что деньги Хеннинга нашли такое удачное применение.
Детский врач меня успокоил: у Белы обыкновенная простуда, температура упала так же быстро, как поднялась. Буквально за три дня малыш превратился из горячего апатичного свертка в прелестного человечка. Он уже и разговаривать начал, хотя, когда я рассказывала об этом, мне никто не верил. В шестимесячном возрасте он всячески старался выговаривать «да-да», хотя понять и услышать это могла только я.