Нет, неверно. Франкенштейн жил в замке, а его лабораторией было огромное помещение с высоченным каменным потолком, как в церкви, может быть, как в соборе «Реки крови». Эта же комната представляла собой каюту или три объединенных вместе каюты с низким потолком, где на металлических столах хаотично стояли и лежали разнообразные банки, колбы, металлические коробки, горелки Бунзена, кипы брошюр-инструкций, кучи фотографий и другой мусор. Напротив столов разместились высокие табуреты. Окон не было, на стенах висели увеличенные фото кости, рентгеновские снимки, полученные с помощью негатоскопа, календарь с изображение двух пасущихся на лесной полянке оленей — что же случилось с календарем улыбающейся девушки с разводным ключом в руке? — огнетушитель и вымпел Массачусетского технологического института.
И никакой охраны. Дверь открыта.
Внутри комнаты — двое мужчин в белых халатах (На настенной вешалке возле двери виднелось еще полдюжины лабораторных халатов). Один из мужчин угрюмо уставился в микроскоп, а другой пристально смотрел на экран компьютера. Когда Градец и Дортмундер вошли, они подняли свои головы, как те пугливые олени на календаре.
Градец улыбнулся работнику возле микроскопа, который был ближе к нему:
— Привет, Джон, а вот и еще один Джон. Джон Макинтайр из исследовательского университета Джонса Хопкинса, позволь представить тебе Джона Диддамса.
Макинтайр — смущенный парень с оранжевыми усами, с двумя рыжего цвета бровями, как у моржа и взлохмаченными волосами такого же цвета по всей голове, протянул руку, но нахмурился и спросил:
— Диддамс?
— Валлийские предки.
— О-о.
Между тем Градец повернулся ко второму мужчине, который отвлекся от своего компьютера, обошел несколько металлических столов и направился к ним.
— Кажется, я не знаком с вами, — сказал Градец, но не с подозрением, а как хозяин, устроивший большую вечеринку с кучей приглашенных. Вот они — пресловутые меры безопасности на судне.
— Боюсь, что еще один Джон, — послышался голос с английским акцентом. Протянув руку Градецу, он представился: — Джон Мицкельмусс, Кембридж. Джон Файерведер попросил приехать и помочь ему в течение нескольких дней.
— О, да, конечно, — согласился Градец не в силах скрыть растерянность.
— Я так понимаю, вы — посол Краловц?
— Мы не придерживаемся формальностей. Зовите меня просто Градец.
«Ты, без сомнения, не придерживаешься правил», — думал Дортмундер, глядя на то, что должно было быть само по себе вещью, простым предметом. Это покоилось на куске черного бархата и почему-то освещалось голубым светом. Оно выглядело гораздо меньше, чем ожидал Дортмундер. Возможно, молодая девушка из средневековья не была очень высокого роста. Под лучами голубого света кость мерцала неземным блеском, как если бы это была отполированная слоновая кость, клык слона, а не нога умершей святой. Удивительно белая с едва различимым бледно-голубым отливом, какой можно увидеть только на очень бледной коже.
Мысли Дортмундера о реликвии прервал Джон Мицкельмусс, который нахмурившись, спросил:
— Диддамс?
— Валлийское.
На этом, как правило, и заканчивался разговор, но внезапно он добавил:
— Я знал одного Диддамса из Кардиффа.
— Может быть, — ответил Дортмундер.
— Подойдите взглянуть на реликвию, — позвал его Градец.
10
— Но ведь это самая обыкновенная вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни, — сказал Дортмундер. — Мне даже немного стыдно идти на это дело. Мы могли просто позвонить ему и попросить отдать кость или послать ребенка за ней. Все так просто, невероятно.
Они снова встретились на месте Тини, но на этот раз без Ж. К, которая по словам Тини, решила взять отпуск.
— Она взяла билет на самолет и сказала мне, что «я вернусь, когда я вернусь». Нет, наверное, наоборот, — рассказывал Тини остальным.
— Мы понимаем, — отозвался Дортмундер.
Впятером, попивая пиво, они сидел в гостиной Тини. Они обсудили несанкционированный уход Дортмундера с «Маргарет К. Моран». Джон обратил внимание, что все их прогнозы, когда он покинул тот якобы буксир — больше похожий на прыгающий мячик, именно такой образ всплывал в его памяти — оказались ошибочными. Его не арестовали, план не был разоблачен, его связь с Тсерговией не вышла наружу. Кроме этого, он избавился от «приятной» поездки с ними, а также внезапного шквалистого ветра на Баттери на обратном пути, о котором остальные предпочли не говорить.
Произошла только одна вещь — встреча с послом Вотскоэка, с действительно приятным парнем, который показал Дортмундеру весь корабль. В том числе и кость.
— Он пользуется дурной славой, — мрачно заметил Грийк, — говорят, что Градец Краловц убивает младенцев и ест их.
— Ну, по крайней мере, он не был замечен ни в чем подобном, пока я находился на корабле, — возразил Дортмундер. — Все, что он сделал — всего лишь показал мне судно. Мы прогуливались туда и прогуливались обратно, перебрасываясь косточкой словно мячом, и никаких проблем
Келп, Стэн, Тини и Грийк смотрели на него заинтересованно.
— Расскажи нам, — попросил Келп.
И Дортмундер рассказал им.
11
— Пен-та-гон се-годня про-ин-фор-ми-ро-вал Кон-гресс, — Линда — диктор на телевидении, задыхалась, путала слова, а капли пота скатывались с шеи вниз между двух неестественно упругих грудей, — я боль-ше не могу, ах!
Лежа на спине на чем-то, что иногда заменяло якорь, Градец Краловц восхищенно улыбался женщине с разгоряченным лицом. Она сделала паузу в своей декламации, но продолжила аэробику, часто и тяжело дыша.
— Обожаю, когда ты говоришь о политике, — подстрекал он ее.
В течение многих лет он задавался вопросом, почему корреспонденты женщины в телевизионных новостях говорили одним и тем же ритмичным, пульсирующим тембром, не обращая внимания на смысл того, что они вещали. Теперь тайна стала явью.
— Еще, — настаивал он, подстегивая ее ритмичной пульсацией своих бедер. — Еще. Снова.
— Пре-зи-дент присоединился к сам-миту в Жене-е-е-е-е-е-е-е-ве! А! А! А!
Кончить вместе с ней? Градец пришел к выводу, что приятный душ вдвоем будет хорошим продолжением начатой активности в кровати. Зазвонил телефон!
Черт его побери, он отбросил его.
Но не Линду. Ее красный огонек был прекрасен и хорошо горел — Линда летала. «Забудь о телефоне, почувствуй мой ритм. Лети со мной».
Смельчаки парят в воздухе, крыло к крылу, виражи в облаках, бок о бок перед ровной посадкой, касаясь друг друга внизу; вздох. И двигатели прочь.
Светлые волосы обрамляли ее анонимно красивое лицо. Линда улыбалась сверху этому послу — второстепенного государства в Восточной Европе, согласен, но и она была лишь «кормом» местного производства, так что они нашли друг друга — и промурлыкала:
— Мы скоро повторим.
И она сползла с него и легкой походкой направилась в ванную комнату: прекрасная, мерцающая, словно маяк надежды в темном и опасном мире. Посол перевернулся, крепко сжал трубку телефона, стоящего возле кровати и чуть более жестко, чем это было необходимо, произнес:
— Да? (Он профессиональный дипломат, поэтому должен сдерживать брюзжание и жестокость внутри себя, под маской спокойствия и любезности).
Звонил Ласк из офиса, конечно:
— Диддамс — посол.
Что? Что за детский лепет? Градец переспросил:
— Ласк? Что ты сказал?
— Джон Диддамс, посол. Мужчина, с которым ты познакомил нас.
Джон Диддамс! Незваный гость с моря. Или правильнее сказать с реки.
— Держи меня в курсе событий, — попросил он парня дипломатическим тоном и будь он проклят, если не послушается его.
«Верно», — сказал Градец сам себе и присел, прислушиваясь к звуку льющейся воды в туалете — возможно, ему стоит поговорить с Гарри Хочменом, чтобы кто-нибудь из службы сервисной поддержки поставил более тихую сантехнику — и нажал кнопку приема звонка.
— Мистер Диддамс! Какой приятный сюрприз!
— Вы сказали, что я могу вам позвонить.
— Да, верно, и я рад вашему звонку, — послышался шум воды уже в душе. Воображение нарисовало образ Линды в пене. Хм, позволь мне помочь тебе, но не сейчас.
— Вы так интересно рассказывали об… ах, об Вотскоэке. И скоро у меня намечается отпуск…
— Серьезно?
— …и я подумал, что, ну, может быть, я мог бы поговорить с вами или с другими людьми, которые работают, как это называется.
— Называется «что»?
— Маршрут путешествия, — ответил Диддамс. — Да, именно так.
— Да, конечно, — Градец сохранял спокойствие, сдерживал возбуждение в своем голосе, так же как и до этого свое недовольство.
Турист, в Вотскоэке! Путешественник в Нови Гладе, в горах Штумвельдта, на реке Варья…
Турист, в Вотскоэке! Путешественник в Нови Гладе, в горах Штумвельдта, на реке Варья…
Ну, нет, будем надеяться, что не Варья, еще один труп в реке не нужен. Естественно, сейчас не нужно вдаваться в такие подробности, но, тем не менее, неожиданная встреча была спланирована тем осторожным гостем.
Она не была случайной. Не сбежавший сумасшедший из Трансильвании, одержимый мыслью об убийстве; не ошарашенный украинец на 4-дверной Ладе, который, доверившись своей советской карте, попутал дороги; не французский воздухоплаватель, который из-за порыва ветра отклонился от курса; не Берлинер, полный берлинцев уснувших в прямом поезде; не замбийский энтомолог, случайно пересекший черту границы с сачком в руке в погоне за какой-нибудь бабочкой; не тсерговец с бомбой, чтобы подорвать палату депутатов, а простой турист, намеревающийся посетить Вотскоэк. И американец, что немаловажно, с долларами!
— Я был бы очень рад, — ответил искренне Градец, — увидеться с вами, мистер Диддамс, и поработать над комфортным для вас маршрутом путешествия в Вотскоэк. Когда Вы хотели бы приехать?
— Э-э, после обеда?
— Отлично, — заверил Градец. — В котором часу?
— Э-э, 4:00?
Градеца слегка тревожило то, что Диддамс прежде чем ответить сходу на любой элементарный вопрос, прежде тщательно проверял его на наличие ловушек и подвохов. Однако он был настолько ослеплен перспективой первой «ласточки», первого туриста в Вотскоэк, что отбросил всякие предупредительные сигналы, которые издавал Диддамс.
— Значит, в четыре часа, идеально, — радостно сообщил посол будущему гостью его станы. — Я предупрежу моих сотрудников о вашем визите и с нетерпением жду встречи.
— Я тоже, — ответил Диддамс. — Все, чего я хочу — это вместе поработать над моей поездкой.
— И я, — начал Градец, услышав, что вода в душе остановилась, — ах, не успел — тоже этого хочу, мистер Диддамс.
12
Было 03:50 дня. В офисе посольства Вотскоэк на борту «Гордость Вотскоэк» посол Градец Краловц и его сотрудники Ласк и Термент тщетно искали больше брошюр, фотографий, пресс-релизов и другого рекламного мусора, чтобы хоть чем-нибудь наполнить скудный туристический информационный пакет для Джона Диддамса. (В конце коридора, в комнате с реликвией, Джон Мицкельмусс закончил ввод результатов последних тестов и занялся гораздо более сложным процессом — приготовлением чашки кофе). Если бы у Градеца было больше времени, то он обратился бы за помощью к своему гостиничному другу Гарри Хочмену. Ну, ладно.
По-прежнему 3:50. Энди Келп и четверо мужчин с боевой раскраской на лице и сумками из грубого материала, которые должны были наводить на мысль о боеприпасах внутри, но все же выглядели они как обычные сумки, стояли на пароме пришвартованному в Ист-Ривер в конце 23-ей улицы, где гидросамолеты проглатывали и выплевывали своих пассажиров. И снова прилетел самолет, рассекая волны, тяжело двинулся к берегу, как индийский слон сквозь муссон. Пока Келп, слегка нахмурившись, смотрел на реку, четверо других людей приводили в порядок свои штаны и наплечники.
По-прежнему 3:50. Мама Марча на своем такси промчалось мимо абсолютно законных клиентов на Третьей авеню — это между 19-ой и 20-ой улицами. Все четверо отчаянно размахивали — руками, тростью, дипломатом, долларовыми купюрами (а пройти мимо этого было ой как трудно) — чтобы резко остановиться напротив Дортмундера, который вообще не двигался. Он плюхнулся на заднее сиденье и поздоровался:
— Привет.
Мама Стэна потянулась к таксометру и пояснила:
— Джон, я должна «выбросить флаг» иначе какие-нибудь трусливые инспекторы выпишут мне штраф.
— Без проблем, — согласился Дортмундер, — я ведь чувствую себя богатым, да и к тому же здесь ехать-то всего несколько блоков.
Три пятьдесят одна на часах. Тини Балчер широким шагом направился на восток через 28-ю улицу, словно «коса судьбы», оставляя позади себя широкий и пустой прокос. Он просто шел, размахивая болтавшимися по бокам руками, а лицо его не выражало никаких эмоций. Несмотря на это не только обычные граждане, но и наркоманы, освобожденные маньяки, неконтролируемые психи, даже матери толкающие коляски с детьми — все шарахались по сторонам от Тини. Однако он не обращал на них никакого внимания.
Три пятьдесят две.
— Ладно, что есть, то есть, — произнес Градец. (Это звучало бы лучше на венгерско-хорватском, на котором он периодически разговаривал). — Итак, — добавил он, — все это мы дополним нашим собственным опытом и описанием родины. И, только позитивным, пожалуйста.
Ласк и Термент, кивнули согласно, вынужденные подчиниться.
Три пятьдесят три. Гидросамолет неуклюже остановился возле парома. Тотчас же из него выбрался пилот — низкого роста, коренастый мужчина. Он был босиком, а на лице красовались посеребренные «авиаторы» (что еще кроме них?). Одежда состояла из майки-алкоголички и цвета хаки британских армейских шорт. Пилот принял неестественный, напыщенный вид, так как вскоре из самолета показались две слегка подуставшие дамы в спандексе яркого цвета. Келп продолжал всматриваться вниз по течению.
Три пятьдесят четыре. Такси мамы Марча с Дортмундером на заднем сиденье и работающим счетчиком застряло в правом ряду на Третьей авеню, а чуть правее 23-я улица, куда женщина и намеревалась повернуть, но возникла преграда в виде строительных или, наоборот, демонтажных работ. Экскаватор шумно работал, периодически «врезаясь» в движение автомобильного потока, вызывая затор (бип бип бип бип) и освобождая дорогу () и снова останавливая трафик (бип бип бип бип) и опять уходя в сторону ().
— Как наши дела? — спросил Дортмундер, как бы невзначай.
— Просто замечательно, — прорычала мама.
Три пятьдесят пять. Тини, не обремененный машиной, преодолел пять блоков. Он пересек Третью авеню на запрещающий сигнал светофора, но никто даже не посигналил.
Три пятьдесят шесть. Джон Мицкельмусс сделал глоток кофе и подумал, что он недостаточно хороший, но пить можно. Затем переключил свое внимание на священную реликвию, на левую бедренную кость Святой Ферганы, которая лежала теперь словно обнаженная маха на черном сукне, на высоком металлическом столе возле рентгена.
Процесс обследования этой кости усложнялся еще и наличием специальной инструкции. Согласно ней физическая целостность артефакта не должна быть нарушена, другими словами не законным считалось откалывать небольшие элементы от предмета и макать его во флаконы с кислотой. Таким образом, тестирование проводилось опосредованно при помощи света, температур, взвешивания и так далее, что, естественно, требовало больше времени, нежели расщепление и погружение в жидкость.
Три пятьдесят семь (бип бип бип бип бип бип бип бип).
— Возможно, — советовал Дортмундер, — мы должны выбрать другую дорогу.
— Ты говоришь, — произнесла мама Марча совсем недружелюбным тоном, — как мой мальчик Стэнли.
По-прежнему пятьдесят семь. Четыре парня с кучей багажа закончили посадку в гидросамолет. Пилот, приподняв бровь, спросил у Келпа:
— Ты идешь или нет?
— Нет, — ответил тот и посмотрел вниз.
Пилот как будто не услышал:
— Послушай, приятель, я улетаю.
— До свидания, — попрощался Келп.
Мужчина покачал сердито головой:
— Это гидросамолет и он стоит сейчас в доке. И если ты не летишь, то что делаешь здесь?
— Прогуливаюсь по городу, — объяснил Келп, но, заметив, что пилот не собирается оставить его в покое, решил покончить с этой болтовней и добавил: — Очень скоро, ваши люди попадают за борт.
Что было чистой правдой. Самолет на холостой ходу в доке беспокойно колыхался на волнах, поэтому лица пары пассажиров уже приобретали зеленоватый оттенок. Пилот, заметив это, выругался, вскочил на борт своего верного коня и попрощался.
Три пятьдесят восемь. Градец посмотрел на часы: 3:56.
— Он скоро будет здесь, — сказал он апатичным Ласку и Терменту.
Снова пятьдесят восемь.
— Хватит, — взвыла мама Марча, резко вывернула руль влево и промчалась сквозь перекресток, оставив за собой семь автомобильных аварий, но сама выбралась без потерь.
— Время, — пробормотал Дортмундер, поглядывая одним глазом на свои часы, а другим — на счетчик.
Три пятьдесят девять. Тини, остановив движение, пересек Первую авеню.
Ровно четыре часа дня. Как только гидросамолет отчалил от парома, на котором Келп остался единственным «уцелевшим», на севере, двигаясь в сторону побережья, рассекая волны, показался небольшой отполированный катер с подвесным мотором, как в фильмах о Джеймсе Бонде, на который тот имел привычку прыгать с проходящего мимо гидроплана. Стэн Марч в желтом мокром плаще и шляпе стоял у руля. Проворно и уверенно он корректировал скорость судна и мастерски остановил его прямо у ног Келпа.