Знакомьтесь, Градец Краловц — 47-летний мужчина, прибывший в Нью-Йорк в качестве посла новообразованной страны (с небольшой резиденцией в Уотергейт, Вашингтон, в которой он практически не бывал) и в ближайшее время, как только завершиться дело о признании подлинности кости Святой Ферганы, претендующий на пост уполномоченного ООН. А между тем он вынужден был жить здесь как в осаде (вынужденные меры по охране реликвии), но это не мешало ему наслаждаться преимуществом, вытекающими из его позиции в Нью-Йорке и этими великолепными апартаментами.
Градец Краловц был компанейским человеком, дипломатом до мозга костей. И так уж случилось, что одним из его друзей, с которым он наладил дружеские отношения, был гостиничный магнат Гарри Хочмен. У последнего возникла идея построить свою всемирно известную сеть отелей «Гостиницы счастливого часа» на территории так называемого железного занавеса, как только его сняли и убрали на чердак вместе с железным нафталином (на всякий случай, вдруг он снова пригодится).
Кроме этого, Гарри Хочмен являлся владельцем высококлассных отелей в крупных городах, горнолыжных курортах, на Карибских островах и просто милым миллионером. В его подчинении находилась армия плотников, водопроводчиков и электриков. И когда в прошлом году Градец появился в городе Нью-Йорке на «Гордость Вотскоэка», Гарри Хочмен так обрадовался встрече с другом, что даже переместил всю обстановку и сервис одной из своих гостиниц на борт судна. Он превратил довольно мрачное и практичное место в корабль мечты дипломата плейбоя. (Ранее, еще в Нови Гладе Градец оказывал небольшие услуги Гарри Хочмену, а именно следил за тем, чтобы представители Хилтон, Мариотт и Шератон всякий раз, когда на горизонте появлялся Хочмен, тонули в море бюрократической волокиты. Как говорится: одна рука моет другую).
Апартаменты как раз и были следствием «мытья рук». Палуба «Гордость Вотскоэка» превратилась в райское наслаждение. Жилая комната располагалась на корме. Через большие распахивающиеся окна можно было, к сожалению, видеть лишь мертвый каркас паромной станции, но, если не заострять на этом внимание и поднять глаза к небу, то открывался красивый вид на Манхэттен, великолепный днем и романтический ночью.
Спальня располагалась неподалеку. В результате демонтажа стены две небольших и мерзких каюты объединили, и получилась довольно просторная и уютная спальная комната. Отсюда можно было наслаждаться южным пейзажем: мосты, словно ожерелья, связывали между собой Манхэттен и Бруклин.
В передней части корабля располагался бывший мостик, который теперь выполнял функции гостиной с видом на восток, на реку и Бруклин с Квинсом. Безусловно, отсюда открывался не такой обзор как с жилой комнаты, но по-своему необычный в штормовую погоду. «Ах, как великолепны вспышки молний над Лонг-Айленд-Сити!». Когда светило солнце, Градец обычно не обращал никакого внимания на мост и виды из окна. Сегодня же, делая обход своих апартаментов и проверяя в них порядок, поскольку вечером ожидал визит венгерской балерины, он по чистой случайности заметил буксир на реке.
Сначала его внимание привлекло то, что буксиры в этих водах появлялись редко, а после он удивился, что судно было только одно. Все буксиры, которые ему доводилось видеть, толкали либо тянули более крупные и более неповоротливые корабли. Буксир в бездействии приковывает внимание.
Присмотревшись более внимательно к этой необычной лодке, он заметил, что она не движется в каком-то направлении, а просто легла в дрейф. Хозяин бросил ее плыть по течению? Закончилось топливо или произошла иная беда? Как человек на борту — житель лодки, кем он и являлся — обязан ли он оповестить кого-нибудь о произошедшем, позвонить куда-нибудь, принять участие в случившемся?
Пока он терялся в догадках и сомненьях, буксир резко пришел в движение. Какое облегчение: от него не требуется никаких решений.
Но очень скоро стало ясно, что буксир движется в его сторону, направляется сюда. Этот старый буксир устремляется к миссии Вотскоэка, к оплоту и просто уютному дому Градеца Краловца.
Он сразу же подумал о бедренной кости Святой Ферганы, запертой в импровизированной лаборатории. А может, это морская атака развращенной Тсерговии с целью захвата реликвии для достижения собственных жалких целей в ООН? Абсурд. Не так ли?
Тем не менее, буксир явно плыл в его сторону. Итак, один человек находился в рулевой рубке и еще четыре на палубе. Заметили ли они Тсерговию? Один из них, огромный и тяжелый, как полная бочка нефти, точно заприметил.
Может позвать охрану за бортом, возле ворот? Рация, которую они выдали ему для мгновенного обмена сообщениями, на случай, если понадобиться что-то, находилась где-то здесь. Правда, он никогда не пользовался ею, но, если глуповатые бандиты, нанятые на работу охранным агентством, справились с нею, то и он сможет?
Он ведь положил рацию где-то в этой комнате, бывшем мостике и это было более «логичное» место для нее, чем другие помещения на корабле? Да, он так и сделал. Бывший мостик сохранил больше элементов прошлого декора, чем остальная часть судна, включая рулевое колесо и всю экипировку капитана корабля. (Это все еще было судно. И теоретически при желании оно может выйти в открытое море, не дай Бог, с Градецом Краловцом на борту. Он не выдержит трансатлантического перехода на этом толстом и отвратительном старом шотландце).
И ящики тоже. Под многими окнами мостика стояли ящики, Бог знает, с чем внутри. И где-нибудь в этом смешении навигационного, бюрократического и профессионального стилей лежала, Градец был почти уверен, рация.
Но подожди. Что, если он найдет уоки-токи, выяснит как ее пользоваться и свяжется с двумя охранниками на воротах, а позже выясниться, что это была уловка, хитрость Тсерговии и настоящее нападение придет не с моря, а с земли?
Что делать? Что же делать?
Пока Градец пребывал в замешательстве и ничего не делал — самые главные черты характера профессионального дипломата — таинственный буксир достиг, в конце концов, паромного причала и теперь едва находился в поле зрения Градеца. Он прижался лбом к — холодно! — стеклу одного из окон экс-мостика и смотрел вниз, бросая косой взгляд возле своей щеки. Что же происходит там, внизу?
А вот и результаты. Огромный мужчина, очень похожий на тсерговца, зажал мясистым кулаком металлический столб на пристани и таким образом придерживал буксир на месте. Трое других на палубе спорили, а еще один мужчина в рулевой рубке наверху время от времени что-то кричал остальным пассажирам.
Наконец, один из мужчин, точно не тсерговец, с покатыми плечами, с бороздами между бровей и каштановыми безжизненными волосами на голове, макушку которой шевелил легкий ветерок, словно мертвую траву на пляже, пытался покинуть лодку. Теперь он стоял на подгнивающих досках и продолжал спорить с мужчинами на буксире, пока, наконец, не махнул раздраженно рукой и не отвернулся. В тот же самый момент, гигант, возможно-не-тсерговец, отпустил столб, и буксир слегка под углом направился обратно в сторону реки.
По бокам бывшего мостика располагались две двери, ведущие на палубу. Градец выбрал одну из них, вышел и увидел двумя палубами ниже незнакомца неуклюже идущего вдоль берега.
— Эй, вы, там! — крикнул он.
Мужчина остановился. Посмотрел по сторонам. И снова продолжил свой путь.
— Вы, там! Сюда!
Человек снова замер. Он сильно запрокинул свою голову назад и уставился прямо в глаза Градецу.
Чудной момент. Два незнакомца смотрят друг на друга через вертикальную призму воздуха. Градец, как цивилизованный и культурный мужчина, был поражен внезапно возникшему детскому желанию поплевать вниз. Подавив это низменное желание, он крикнул:
— Это частная собственность! (В Америке это была самая магическая и действенная руна).
— Я просто иду мимо, — крикнул в ответ человек, показывая в сторону берега, — хочу поймать такси.
— Почему вы не остались на своей лодке? — Градеца съедало любопытство.
— Только не я, — ответил тот с мрачным энтузиазмом. — Не на той развалюхе. Больше никогда в жизни.
«Кажется, парень пострадал», — думал Градец. В памяти снова возникла сцена из прошлого, ярче, чем когда-либо до этого: его путешествие в Новый Свет на борту неуклюжего суденышка. Неожиданного на него снизошел дух товарищества, а это случалось крайне редко в этой далекой стране чужеземцев, где лишь несколько подчиненных говорили на его родном языке (венгерско-хорватстком).
— Подождите там, — попросил он. — Я скоро спущусь. Стойте, потому что без меня охрана не впустит вас.
Посредине корабля находился лифт как раз напротив его спальни. Он был крохотным, шумным, темно-зеленого цвета и в нем всегда пахло моторным маслом, но все же удобнее, чем лестница. Градец спустился через «внутренности» судна и вышел к тому, что раньше называли трюмом. Две нижние палубы использовались для перевозки грузов или пассажиров. Теперь же они были поделены на просторные, сырые и затхлые отсеки, по три на каждой палубе и все с овальными люками, выходящими через обшивку корпуса наружу. В настоящее время пятью или даже шестью отсеками не пользовались, поскольку Вотскоэку не было что хранить во влажных и вместительных помещениях. Однако плотник Гарри Хочмена при помощи недорогой панельной обшивки и ковра превратил шестой отсек в отвечающий требованиям посольский вход на корабль и лифт. По ту сторону гладких стен и навесного потолка располагался без сомнений трюм, где царила вонь и раздавалось эхо, но Градеца это не волновало.
Овальная люк-дверь во внешний мир была открыта, как собственно и всегда в хорошую погоду. Градец сначала поднялся по одному трапу, затем спустился по другому и оказался в доке. Незнакомец стоял слева от него и хмурился. Градец подошел к нему с одной из своих, имеющихся в запасе, дружеской начальной фразой:
— Вы, вероятно, будете удивлены, узнав, что больше не находитесь на территории Соединенных Штатов Америки.
Парень, конечно, посмотрел на него как на сумасшедшего, даже с опаской:
— Это так, — ответил он.
— Да, этот так, — сказал ему Градец и улыбнулся слабой, доброжелательной улыбкой. Посольства и представительства иностранных государств на американской земле с юридической точки зрения не принадлежат к США. Мы являемся независимым государством, соблюдаем свои законы и имеем свой флаг, не ваш, поэтому здесь уже не территория Америки, — и, взмахнув рукой, он завершил свою речь приветствием. — Добро пожаловать в Вотскоэк!
— Да? — мужчина взглянул на корабль, и казалось, не был впечатлен увиденным. — Об этом говорит название на корме корабля, — и ткнул пальцем в направлении судна. — И это вся страна?
— Нет, конечно, нет, — возразил Градец, находясь под впечатление от услышанного, и думая, что коллеги-дипломаты в ООН посмеялись бы над этим забавным случаем. — Мы являемся миссией ООН, а в скором времени будем выполнять и функции посольства, — он решил обратить его внимание на себя. — Я Градец Краловц, посол, — протянув руку, он добавил, — а вы?
Мужчина на минуту задумался, будто вспоминал свое имя. Должно быть, поездка на лодке действительно не пошла ему на пользу. Затем он схватил руку Градеца и, пожав, представился:
— Диддамс (см. бедняжка).
Градец удивленно моргнул:
— Диддамс?
Диддамс побледнел, затем снова «выздоровел» и пояснил:
— Это валлийская фамилия.
— А-а, — удивился Градец. — А имя…
— Джон. Джон Диддамс.
— Ну что ж, э-э… Джон. Могу я называть вас просто Джон?
— Я планировал найти такси и двигаться дальше.
— Я помогу вам, Джон, — продолжил Градец. — Так что же случилось на той маленькой лодке.
— Не напоминайте мне, — попросил Джон Диддамс и приложил руку к области желудка.
— И со мной происходит подобное, — откровенничал Градец. — Верите мне или нет, я преодолел весь путь из Одессы на этом, — и он ткнул пальцем в собственный корабль, — и это было ужасно.
— Ну и ну! Я и не сомневаюсь даже, — посочувствовал Джон Диддамс.
— В дороге, — рассказывал Градец, — я узнал великолепное лекарство, устраняющее этот дискомфорт. Есть ли у вас несколько свободных минут?
Джон Диддамс выглядел удивленным:
— Вы предлагаете подняться на эту штуку?
— Не волнуйтесь, она не движется, — заверил он. — Не так, как тот крохотный по всем меркам буксир. Честно говоря, у меня полно свободного времени вплоть до вечернего балета. Приглашаю на борт, где вы сможете восстановить силы и рассказать о себе.
— Балет?
Никогда в своей жизни Градец не слышал стольких непонятных подозрений, упакованных в одно небольшое слово. И чтобы покончить с этим раз и навсегда, он ответил:
— Я буду ужинать с одной известной балериной после представления, — сказал он, а затем, на случай, если его объяснений не было достаточно, добавил: — Балерина — это девушка.
— Это знают все, — сказал Джон Диддамс.
Чувствуя смутное раздражение и, не понимая почему, Градец произнес:
— В любом случае добро пожаловать на борт.
9
Все получилось слишком просто. С бокалом сладкого напитка в руке, который ему дал для успокоения болей в желудке Градец, Дортмундер прогуливался по кораблю. Краловц показывал ему судно. Абсолютно все. Он даже видел кость.
Интересно, кому-нибудь когда-нибудь хозяин показывал место будущего преступления?
Экскурсия началась в кухне, где Градец приготовил ему коктейль — ну, не совсем на кухне. Турне взяло начало в тесном, шумном и зловонном лифте, который доставил их из лобби отеля в кухню в конце, по правой стороне узкого, длинного коридора. Именно здесь Градец вынул большой стакан и много продуктов, кухонный комбайн «Cuisinart» и приготовил волшебный эликсир, который должен был вылечить недомогание желудка у Дортмундера. Пока длилась эта алхимия, Джон внимательно смотрел в сторону — во все стороны — потому что у него было чувство, что если он откажется от предложенного напитка и, неважно какие ингредиенты тот содержал, то покажет свои плохие манеры, поэтому он предпочел не знать, из чего приготовлен этот эликсир.
После кухни и стакана с лекарством — которое оказалось очень сладким и с привкусом какого-то китайского десерта, но вцелом неплохо и, возможно, даже поможет его желудку — Градец повел его вверх по лестнице в свою квартиру, которой, чувствовалось, он очень гордился.
Здесь было довольно-таки мило, и из окна открывался красивый вид. Дортмундер, конечно же, ничего не сказал, но чувствовал, что «Гордость Вотскоэка» немного покачивалась взад-вперед, постоянно приспосабливаясь к движению воды, канатов, небольшим подъемам и буксиру, проходящему между рекой и причалом. Однако Дортмундер решил не говорить об этом, по крайней мере, не с Градецом, а стакан с тонизирующим средством сделал свое дело, и в любом случае они не задержатся в апартаментах надолго.
Нет. Позже они снова вызвали лифт и спустились на два уровня ниже или, по-другому — на этаж, который располагался под кухней, и именно здесь находился офис посольства. И кость.
Но сначала разберемся с посольством. Оно представляло собой большое помещение с несколькими круглыми окнами, выходящими на северную береговую линию Манхэттена, где здание ООН сильно бросалось в глаза и сверкало, словно зеркало в лучах полуденного солнца в ванной Поля Баньяна. Офис был заставлен флагами, фотографиями, статуями и сувенирами.
К нему примыкала еще одна комната поменьше и без окон, где проживало два человека: мужчина и женщина, которые выполняли всю работу на судне. Они говорили по-английски, но с ужасным акцентом, как у Грийка. Градец представил их:
— Диддамс? — удивился мужчина и нахмурился.
— Валлийская фамилия.
— А-а.
— Если вы когда-нибудь решите посетить нашу прекрасную страну, Джон, — произнес Градец, — то один из этих квалифицированных клерков урегулирует абсолютно все вопросы с визой, отелями, транспортом внутри страны, налогом на выезд и многим другим.
— Я думаю, что охранники снаружи не впустят меня, — Дортмундер решил схитрить.
— О, вы просто скажете, чтобы планируете получить туристическую визу, — решил проблему Градец. — В обычные рабочие часы, естественно.
Дортмундер знал, что когда люди упоминают нормальные рабочие часы, то они имеют в виду свое время, а не просителя. Он просто кивнул и сказал работникам Градеца, что возможно скоро они увидятся снова. Мужчина сдержанно улыбнулся, женщина же ответила застенчивой улыбкой, и они вернулись к работе.
А после была кость.
— Теперь черед самой удивительной вещи, — сказал Градец, когда они вышли из офиса посольства и зашагали по длинному центральному коридору. — Это реликвия, точнее, кость святой. Обычно она храниться в кафедральном соборе «Реки крови» в нашей столице Нови Гладе — прекрасный город, вы должны побывать в нем — но череда фантастических событий привела к некоторым трудностям при подаче заявки на вступлении в ООН, слишком сложных, чтобы вы забивали ими голову.
Дортмундер размышлял: должен ли я спросить? Должно ли это заинтересовать меня? С другой стороны, выдержит ли мой моральный дух и сила воли повтор той истории?
— Ах, хах, — промямлил он.
Казалось, Градец немного удивился отсутствию интереса у Дортмундера, но одновременно был доволен тем, что не должен рассказывать историю, с которой его гость уже был знаком. В приятном обществе друг друга они прошли в другой конец коридора, и Градец открыл дверь в лабораторию, как в фильме ужасов Франкенштейна.
Нет, неверно. Франкенштейн жил в замке, а его лабораторией было огромное помещение с высоченным каменным потолком, как в церкви, может быть, как в соборе «Реки крови». Эта же комната представляла собой каюту или три объединенных вместе каюты с низким потолком, где на металлических столах хаотично стояли и лежали разнообразные банки, колбы, металлические коробки, горелки Бунзена, кипы брошюр-инструкций, кучи фотографий и другой мусор. Напротив столов разместились высокие табуреты. Окон не было, на стенах висели увеличенные фото кости, рентгеновские снимки, полученные с помощью негатоскопа, календарь с изображение двух пасущихся на лесной полянке оленей — что же случилось с календарем улыбающейся девушки с разводным ключом в руке? — огнетушитель и вымпел Массачусетского технологического института.