Вывод из всех моих наблюдений напрашивался один: киллер поджидал Павлова на лестничной клетке. Сделав свое дело, он не бросил жертву в подъезде, а вынул ключи из кармана убитого, открыл ими квартиру и затащил туда труп. Быть может, убийце требовалось обыскать квартиру. Но не успел он прикрыть за собой дверь, как тут появляется лейтенант Голокопытенко. Киллер в него стреляет, и тот бежит во двор, а вслед ему летит еще одна пуля. Голокопытенко повезло и не повезло одновременно. Повезло в том, что он застал киллера буквально на месте преступления, как бывает разве что в американских фильмах, а отнюдь не в российской действительности, ну и еще в том, что после этого он вообще остался жив. Пусть меня благодарит за это…
А не повезло лейтенанту во всем остальном. Кстати, надо будет выяснить, что, собственно, он видел. Но прежде я должна попытаться задержать киллера. Если я уж во все это ввязалась, то, черт меня побери, нужно идти до конца!
Прежде всего я быстро и решительно обыскала квартиру, хотя сильно сомневалась, что киллер еще здесь. Безрезультатно. Затем я обследовала подъезд — поднялась до девятого этажа и обнаружила, что замок, на который была закрыта решетка лестницы, ведущей на крышу, сорван. Причем — выстрелом.
Я вздохнула скорее облегченно, чем разочарованно. Исчезновение киллера через крышу снимало необходимость дальнейших его поисков в данный момент. Немедленная погоня все равно ни к чему не приведет: раз киллер ушел по крыше, он спокойно выйдет через соответствующие люки — в любой из пяти оставшихся подъездов. И поминай как звали. Вдвоем с Голокопытенко мы при самом большом желании его не остановим.
Так что я вздохнула и начала спускаться вниз по лестнице.
* * *На пятом этаже я столкнулась с лейтенантом Голокопытенко, который пренебрег моими указаниями и все-таки поднялся. Правда, на сей раз он держал в руках какой-то массивный металлический щит, при ближайшем рассмотрении оказавшийся крышкой от канализационного люка.
— Собери пятнадцать крышек и получи приз — по морде от работников «Водоканала», — раздраженно сказала я. — Вы похожи на Дон Кихота, Володя. Хотя нет, по телосложению — больше на Санчо Пансу.
Мы вошли в квартиру и захлопнули за собой дверь.
— Я прямо на него наткнулся, — мрачно выговорил Голокопытенко. — Он, конечно, сбежал?
— Ну конечно. Через крышу. Сбил выстрелом замок и сбежал. Это Павлов? — Я указала пальцем на бородатого мужчину, распростертого на полу.
— А мне откуда знать? Я Павлова ни разу не видел.
— М-да, — протянула я, присаживаясь на корточки возле трупа и внимательно осматривая его. — И как тут все было после того, как мы расстались с вами у подъезда? Как выяснилось, ненадолго расстались.
— А что было? Я поднялся на пятый этаж. Пешком, разумеется, потому что, если вы успели заметить, лифт выключен.
— Успела…
— Я смотрю — а дверь приоткрыта! Ну, думаю, не иначе как Павлов в двенадцатом часу ночи мусор выносить пошел, трудолюбивый наш. Я туда сунулся, а там этот мужик на полу, и второй его тянет. Я онемел на секунду. Тот, что тащил убитого, меня увидел, а вот я его не очень: он был в черной вязаной шапочке, натянутой до бровей. В общем, милая картина.
— И он в вас выстрелил?
— Да прямо с ходу! Я не знаю, как это он умудрился промазать, потому что я в двух метрах стоял. Наверно, уж очень быстро я бежал.
— Да, из подъезда вы, лейтенант, выскочили с крейсерской скоростью, — насмешливо сказала я. — Ничего не скажешь, бегун вы хороший.
— А что мне оставалось делать? — обиделся лейтенант Голокопытенко. — Ринуться на стрелка и голыми руками завалить его, хотя у него в руках «ТТ»…
— Зато сейчас у вас в руках крышка канализационного люка, — перебила его я. — Ладно, вызывайте своих, район ведь к Волжскому РОВД относится. А я пока осмотрю квартиру, раз уж влипли в дельце…
Лейтенант Голокопытенко набрал номер и начал доносить до коллег смысл происшествия, свидетелем и жертвой которого едва не стал, а я осмотрела труп и саму квартиру. Вне всякого сомнения, следов обыска не было, значит, либо квартира интересовала киллера куда меньше, чем хозяин данного жилья, либо он просто не успел ее осмотреть. Лежащий же на полу мужчина, который действительно являлся дрессировщиком Леонидом Георгиевичем Павловым — подтверждение тому я нашла в обнаруженных при нем документах, — был застрелен двумя выстрелами в упор. Первый пришелся в сердце, а второй, видимо, контрольный, — в лоб. Оба, безусловно, были смертельны.
Милиция явилась неожиданно быстро. Правда… не та, какую мы ожидали. Я стояла на лестничной клетке, а Голокопытенко по моей просьбе вворачивал лампочку, чтобы лучше осмотреть место убийства, и тут послышались голоса и неторопливые шаги — при свете загоревшейся лампочки нам явились двое. Это были старший лейтенант с красной наглой мордой и старшина, морда которого была краснее и наглее физии старлея примерно настолько же, насколько меньше было его звание.
— Нар-рушаем? — рявкнул последний на Голокопытенко, который стоял на табуретке, расставив в стороны руки с зажатой в одной из них вытащенной им из патрона перегоревшей лампочкой. — Лампочки выкручиваем? Вот тут вызов поступил, что хулиганят. Кто-то орал на весь подъезд, вот и вызвали. В этом подъезде торгуют самогоном.
— Вы кричали, Володя? — повернулась я к Голокопытенко.
Тот пожал плечами и ответил:
— Ну, когда драпал от стрелявшего, то, наверное…
— Все понятно, — подвела итог я.
Все действительно стало понятно. Кто-то из жильцов, потревоженный воплями Голокопытенко, вызвал милицию, думая, что буянят алкаши, отоварившиеся по здешнему адресу живительным самогоном.
— Ты, что ли, вызывал, етишкин кот? — спросил старлей у Голокопытенко.
— Вообще-то мы с вами на брудершафт не пили, — ответил Голокопытенко, раздраженно шевеля бровями, — так что не надо мне тыкать. А милицию действительно вызывал я. Но не вас. По-моему, убийства — не в сфере деятельности патрульно-постовой службы.
— Да ты че, мужик? А ну-ка, Колян, бери его, — кивнул старлей своему напарнику. — Я сейчас сообщу куда надо, что тут пьяный и оскорбля-ет… милицию при исполнении.
— Спокойно, — сказала я. — Насчет пьяного я бы, пожалуй, поспорила, кто именно здесь пьяный, а вот что оскорбляют… Вы прежде разберитесь, лихие хлопцы, а потом картофельную шелуху на уши цепляйте.
— Я сотрудник уголовного розыска, — сказал Голокопытенко, шаря по карманам в поисках удостоверения. Видно, в пылу побега и последующего возвращения «со щитом», запамятовал, где именно у него обычно лежат корочки.
— Ага, сотрудник, — отозвался наглый старшина, — а я папа римский. Давай, лепи. Веди себя прилично, дятел, а то пятнадцать суток впарю!
— Да что же это такое? — произнесла я, еще до конца не уразумевая всей гнусности поведения приехавших «стражей порядка». — Тут человека убили, а вы нам лекции по культуре поведения вставляете!
— Я бы тебе вставил… — пробасил краснорожий старлей. — Чего там с ней базарить… Видно же — пьяная! Кантуем всех в машину — и поехали.
— Я, конечно, всегда знал, что на пэпээсных разъездах много встречается даунов, но чтобы до такой степени… — не выдержал Голокопытенко. — Еще раз повторяю: здесь произошло убийство. А что касается вас, ребята, то я разберусь. Подам докладную записку. Кстати, в прошлом году совместно с хлопцами из прокуратуры я выловил двух лихачей типа вас: вымогали у подвыпивших граждан деньги, угрожая долгосрочным задержанием. При этом сами были нетрезвы. Сержант Васягин и старший сержант Круглов. Слыхали про таких? Вас, случаем, не на их место взяли? Если что, то местечко можно опять подчистить.
— Убит Леонид Георгиевич Павлов, — сквозь зубы произнесла я, — дрессировщик городского цирка. Сейчас сюда прибудут представители уголовного розыска. Поезжайте вылавливать алкашей и хулиганов в другом месте. Не создавайте лишних проблем, их и так хватает.
Я открыла дверь квартиры, и взорам изумленных «стражей порядка» во всей красе предстал труп Павлова.
* * *Сотрудники угрозыска появились через полчаса. Их тоже было двое, и по тому, как дружески, хотя, впрочем, с легким оттенком иронии, поздоровались они с Голокопытенко, я поняла, что на этот раз выяснения отношений со стражами порядка не предвидится. Пока приехавшие осматривали труп и квартиру, я вышла на лестничную клетку и закурила. Вообще-то я была равнодушна к курению, но на этот раз обстановка как-то располагала.
С верхних этажей послышалось пыхтение, матерная ругань и бухающие шаги, а потом в поле моего зрения снова показались знакомые старлей со старшиной из ППС. На этот раз они были отягощены добычей: в их руках болтался замысловатого вида алкаш, обросший бородой, в рваном полупальто, которое, верно, было очень модного фасона, только мода относилась где-то к концу шестидесятых — началу семидесятых.
Алкаш ворочался в руках милиционеров и причитал:
— Дык я ж только… ик… на пять минут вышел, до-р-рогие… Я, честна-а слова-а… мусорное ведро выносить вышел и — потерял… Меня ж Катька со свету сживет…
— Улов тащите? — хмуро произнесла я. — Что-то я его не видела в подъезде.
— Может, это и есть твой киллер? — хохотнул краснорожий старшина. — Дура-баба…
— Вам, кажется, уже говорили, что повежливее нужно с людьми разговаривать, — проговорила я. Впрочем, меня вовремя посетила мысль, что апеллировать к благоразумию этих бравых работничков из ППС в данный момент — это, как говорится в древней поговорке, метать бисер перед свиньями. Margaritas ante porcos.
Пэпээсники поволокли добычу вниз, а я докурила сигарету и уже хотела было пойти попрощаться с Голокопытенко и его коллегами да идти домой — хватит, пора бы и честь знать, и так помогла по-соседски, — но тут внизу зазвенело разбитое стекло, пролился глухой тягучий звук сочного удара, и кто-то крикнул:
— Деррржи!..
— Так и есть, — высказала свои мысли вслух я, — синемор сбежал. Наверное, даже такой улов оказался не про честь двух уродов в милицейской форме.
И тут… Фраза старшины вступила в мозг неспешно, как уверенный, самодовольный победитель на белом коне в ворота захваченного им города. Она вошла, облекаясь мутной дымкой, и выросла во вполне явственный голос внутри меня: «Может, это и есть твой киллер?» Нагловатый сарказм, сопровождавший вопрос старшины, куда-то улетучился, и я бросила окурок в стену так, что полетел сноп искр.
А может, красномордый пэпээсник попал, что называется, пальцем в небо?..
Я неторопливо, словно боясь спугнуть появившуюся гипотезу, спустилась вниз и на лестничной клетке второго этажа увидела лежащего на бетонном полу лейтенанта — голова запрокинута, из угла рта стекает и струйкой падает на пол кровь. Старлей был без сознания.
Рядом с ним на полу копошился старшина. Он качал перед собой, словно младенца, правую руку и стонал. Я отрывисто спросила:
— Что, сбежал алкаш?
— Он, сука, Гену грохнул! — плаксиво пожаловался тот.
— Жив твой Гена, жив, — буркнула я. — Давай быстро и без рассусоливаний: как все произошло?
Наверное, он хотел что-нибудь возразить, но я говорила повелительно и напористо, да еще так зыркнула на него… А боль в поврежденной руке не давала проявиться обычной наглости старшины. И он заговорил:
— Да мы шли потихоньку… тащили этого урода… А он вдруг вывернулся, Гену хвать за ремень, прямо за пряжку, да об стену! Я его было схватил, так он мне руку сломал, сука, и свалил!.. А ведь пахло от него!.. Алкаш типичный!
Я не стала слушать дальнейшие рассуждения старшины и склонилась над лежащим без сознания старлеем.
— За ремень, говоришь, он его схватил, да? А на вашем алкаше перчатки были?
— Да какие у него могли быть перчатки? Сизые такие ручищи, здоровые… — отозвался старшина. — У-у, падла, найду его — башку отверну!
«Смотри, как бы не он тебе, — подумала я. — Однако где доказательства, что так называемый алкаш и есть киллер? Тем более что и одежда на мужичке другая, Голокопытенко вроде не таким запомнил стрелявшего в него. Хотя что он там успел увидеть, этот Голокопытенко. Да и вообще, мало ли у нас пьяниц, способных без труда раскидать двух не самых хлипких пэпээсников. Но уж больно все один к одному! В любом случае надо проверить. Все хорошенько проверить».
И я, бросив беглый взгляд на собственные перчатки — не запачкала ли их в квартире, я ведь их так и не снимала, чтобы не оставлять свои «пальчики» на «мокром» месте, — стала расстегивать ремень на старлее. Его напарник смотрел на меня выпученными глазами, потом хрипло выдохнул:
— Это… ремень-то зачем?..
— Полюбила со страшной силой, — коротко бормотнула я, — хочу оставить память о любимом…
* * *Не знаю, что меня так захватило в этом деле, но я не поехала домой, а в сопровождении Голокопытенко отправилась в городское Управление внутренних дел, где у меня много знакомых. Сегодня дежурил один из них — капитан Кириллов. Я хотела установить, есть ли на ремне отпечатки пальцев и чьи они. В любом случае, если отпечатки сохранились и можно установить по ним личность того, кого задержала парочка красномордых стражей порядка, то появлялась какая-то определенность и отсекался боковой виток для плетения версий. Тот, что мог объединять задержанного пэпээсниками невесть откуда проклюнувшегося алкаша и киллера, убившего дрессировщика Павлова.
У коллег Голокопытенко своей работы хватало, так что я решила действовать по собственным каналам. Капитан Кириллов встретил меня радостным восклицанием:
— Отличная встреча! И не поздно еще, всего пять минут второго. Может, к этой встрече приобщить еще и коньячку с лимончиком? У меня в сейфе застоялась бутылочка.
— У вас застоится, как же, — сказала я. — У меня тут, Арсений Петрович, ма-аленькая проблемка.
Кириллов вздохнул:
— Ну что там у вас, Евгения Максимовна? Вы же знаете, что я всегда рад помочь.
От него легонько, но явственно пахнуло алкоголем. А вообще-то Арсений Петрович относится к категории мужчин, которых в народе шутливо именуют малопьющими. Проще говоря, им, сколько ни налей, все мало. Если не считать тех редких русских мужчин, которые принципиально не пьют вообще, то существует еще две категории: одних принято именовать застенчивыми — они, выпив, хватаются за стены, чтобы удержаться на ногах, а вторых невыносимыми, они же — «русская недвижимость». Что — то сегодня все, решительно все мужчины на моем пути оказывались подшофе. Исключение составлял бровастый Голокопытенко, шмыгающий сейчас носом за моей спиной.
— Вы сказали, Арсений Петрович, что у вас бутылочка застоялась, — с легкой укоризной сказала я, — а сами уже, я смотрю…
— Но как же иначе, Женя! — запротестовал Кириллов. — Ну как же не плакать, слез горьких не лить, как говорится в песне? Была сегодня комиссия из главка. Эти спиногрызы пока все не разроют, так не уйдут. Разве можно после них не выпить, когда пронесло? Полковник у себя в кабинете с первым замом до сих пор пьет и собирается с гаишниками дунуть на шашлыки, прямо отсюда. А что? Я, кстати, скоро сменяюсь с дежурства. У нас и эксперты тоже не удержались, хотя им сегодня две «баллистики» отрабатывать. Комиссия ж была, понятное дело!..
— Эксперты тут еще, говорите? Вот они-то и нужны. Хотелось бы «пальчики» посмотреть, — произнесла я. — Можно, конечно, и до завтра отложить, да только… сами знаете… куй железо, не отходя от кассы.
— Ничего страшного, — бодро сказал Кириллов. — У нас люди крепкие, бодрые. Марья Васильевна сейчас тебе все сделает, она спирт не пьет, как Барсуков с Кремплинским. А это кто, понимаешь ли? — поднял он глаза и увидел Голокопытенко. — А, ты, Вовка… Здорово, как жизнь? — Они обменялись с лейтенантом рукопожатиями. — Ваш отдел, я слышал, сейчас зарывается по убийству Тройного?
— Да еще одно подвалило, — буркнул тот. — Циркового дрессировщика завалили да чуть меня не зацепили. Вот, спасибо Жене, только благодаря ей и не ухлопали.
— Ладно, пошли в экспертный, — вяло сказал Кириллов.
И мы пошли в экспертный. Здесь мы обнаружили двух совершенно пьяных мужчин, заснувших обнявшись. За соседним столом сидела огромных размеров женщина, которая тоже была подшофе, но тем не менее вполне осознанно разглядывала что-то в лупу.
— Марь Васильна, душенька! — с порога воскликнул капитан Кириллов. — Тут нужно одни «пальчики» снять. С пряжки ремня. А?
— С пояска, с ремешка… Хорошо, что не со стаканчика, — буркнула та. — Со стаканчиками это вон к тем бурундукам, — ткнула она пухлым сарделечным пальцем в двух обнявшихся сонь. — Выдули пол-литра спирта и сомлели, не закусывамши. Сейчас Каргин придет на дежурство, к нему и идите, товарищ капитан.
— Да тут чуть-чуть! — хитро подмигнул Кириллов. — А у меня в сейфе коньячок застоялся. И лимончик. Я пока сгоняю, а ты это все оформи. Лады?
— Лады, — вздохнула объемистая дама, — что ж с вами делать-то, с подхалюзниками, лады. Где там ваш ремешок?
— Женя, показывай свое добро… — повернулся ко мне Кириллов. — А я, в общем, покатился за коньячком.
— Э-эх, Петрович! — вздохнула толстая экспертша. — Жениться тебе надо. А то уже капитан, а как мальчишка, честное слово.
— Вот я ему то же самое говорю, — сказала я, хитро оглядываясь на Голокопытенко, который, кстати, тоже был холост.
На пряжке ремня обнаружилось аж три образца отпечатков. Первые принадлежали старшему лейтенанту ППС Волжского РОВД Кучину М. Д. Вторые, как оказалось, имели прямое касательство к некой Инне Петровне Гунейкиной. Инна Петровна в деле с Павловым не фигурировала, оставалось только догадываться, каким образом упомянутая гражданка Гунейкина могла оставить свои пальчики на ремне лейтенанта Кучина, особенно если учесть, что оная дама вращалась в определенных кругах общества и имела три привода в милицию за занятие проституцией. По всей видимости, и отпечатки пальцев на пряжке ремня старлея Кучина она оставила на своем рабочем месте. Идентификация данных отпечатков сопровождалась хохотом вернувшегося с коньячком и лимончиком капитана Кириллова, которого позабавило такое неожиданное проникновение в личную жизнь бравого работника ППС.