– Ну и шутки у тебя, знаешь ли… В книжках читала! Понятно?
– А что пишут в книжках насчет сразу двух неразорвавшихся гранат?
– Ничего, – призналась Ирина, немного подумав. – Думаю, это из области фантастики, а я фантастику не люблю читать.
– Не знаю, фантастика это или детектив, однако факт налицо – обе не разорвались…
– Да нет, все проще! – воскликнула вдруг Ирина. – Смотри, на одной веревочка оборвалась. Или развязалась. Видишь, Петр ее сматывает? То есть теория вероятностей не подвела. Ну, теперь все ясно. Та граната, к которой веревочка по-прежнему привязана, – бракованная. А другая, отцепившаяся, – нормальная. Надо покрепче привязать нормальную, снять бракованную, на ее место прикрепить еще одну нормальную – и опять рвануть. Как ты думаешь, у Петра остались запасные гранаты?
Маришка отвернулась от окна и вперилась в Ирину с таким выражением, что у нее мурашки по спине побежали.
– Я извиняюсь, – пробормотала с запинкой, – у меня что, вдруг вырос второй нос? Или третий глаз?
Баба Ксеня громко заперхала, давясь кашлем. Конечно, от такого дыма не заметишь, как чахотка привяжется!
– Все нормально у тебя с носом, – презрительно бросила Маришка. – А вот как с мозгами – это еще вопрос. Если граната не взорвалась сейчас, это еще не факт, что она не грохнет через минуту! А если около нее в этот момент кто-то окажется? Петька, к примеру? Или… Сергей?
Показалось или перед этим именем возникла небольшая заминка? Почему, интересно, Маришка всегда говорит о Сергее с таким придыханием?
– Теперь выход только один: расстреливать обе гранаты. А из чего, интересно знать? Из бабы-Ольгиного точеного ружьеца?!
– Откуда ты знаешь такие тонкости? – спросила Ирина. – В армии служила? Или терроризмом балуешься?
Маришка ожгла ее взглядом – что крапивой хлестнула!
– В кино видела. Там один такой, вроде тебя, пошел посмотреть, отчего это взрыва нет. Так его потом с домов соскребали!
– Да, – потрясенно выдохнула Ирина. – Ужасно… Я как-то не подумала, что граната может все-таки рвануть…
– Она не подумала! – всплеснула руками Маришка, продолжая взглядом стирать Ирину с лица земли. – Да ты вообще ни о чем думать не способна! Все, что ты умеешь, – это полуголой задницей перед женатым человеком крутить!
– А кто здесь женатый? – быстро, настороженно спросила Ирина.
– Кто? Да Петька, между прочим!
– Ну?!
– Женатый, женатый, – подтвердила баба Ксеня, поднимаясь с пола и осторожно стряхивая с подола стеклянное мелкое крошево. – Ой, загубил свою жизнь по молодой дурости! Такая шалава ему попалась, что ни приведи господь. Вот уж правда встарь говорили: «Льва злого злее злая жена!» Заела, вчистую заела доброго мужика, доконала своими причудами! Рассказать бы тебе все, Иринушка, так ведь язык не поворачивается, горло заложили горючие слезоньки… А ты чего выпучилась? – вдруг развернулась она к внучке. – Возьми, в конце концов, веник да повымети всю эту звень стеклянную, а то прям на зубах скрипит и в животе скребется!
Маришка люто зыркнула на бабку, но все-таки послушно шагнула в сени за веником. Однако невзначай покосилась в окошко – да так и полетела к нему:
– Батюшки мои! Да вы только поглядите, что делается!
Ирина посмотрела – и не поверила своим глазам.
Из окопчика торчала только голова Петра, а Витали вообще не было видно: залег, надо полагать, на самое дно. Шагах в десяти от укрытия, в опасной близости от последней сосны, стоял Сергей. Жмуря левый глаз, он расставил ноги и вытянул вперед обе руки, в которых сжимал что-то серебристое, миниатюрное.
– Что это он делает, а? – дрожащим голосом, не слыша себя, спросила Ирина. – Что это он…
Петр свистнул. Маришка вцепилась в плечо Ирины и с силой пригнула вниз, однако сейчас и десяти Маришкам не удалось бы оттащить ее от окна! Вывернувшись с неожиданным проворством, Ирина чуть не до половины высунулась – как раз вовремя, чтобы увидеть вспышку взрыва, ослепившую ее. Невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, дым и щепки уже оседали.
Сосна лежала на земле. А чуть поодаль лежал Сергей.
* * *«Они тут все с ума посходили, – в бешенстве подумал доктор Воробьев. – Натурально посходили с ума!»
Ему было от чего взбеситься! Целую неделю он придирчиво изучал определенное лицо, всматривался в черты, причудливо моделируя на компьютере новый облик, перелистал черт-те сколько каталогов, применяясь к причудливому вкусу будущей клиентки, которая при, мягко говоря, монголоидной внешности с плоским носом, негритянским ртом и узкими бойкими глазками хотела быть вылитой Скарлетт О'Хара из кинофильма «Унесенные ветром». В смысле Вивьен Ли. И на меньшее не соглашалась.
Разумеется, сам доктор не общался с первой леди города. Но когда увидел несколько ее фото, ему захотелось засмеяться в лицо этим идиотам, которые считают липостероиды не просто кардинальным косметическим средством, но и волшебной палочкой, по мановению которой можно превратить лягушку в царевну.
Не в том дело, что это невозможно. Теоретически с липостероидами возможно все! Но бывают такие лягушки, которые просто не рождены быть царевнами. Хоть сдери с них физически кожу и сожги в печи, как и поступил в свое время этот торопыга Иван-царевич, толку не будет никакого. «Рожденный ползать летать не может!» – как патетически выразился в схожих обстоятельствах знатный уроженец города, куда доктора Воробьева пригласили, так сказать, на премьерную гастроль при открытии сети новых салонов косметической коррекции внешности «Аллюр».
Увы, именно такой безнадежный случай имел перед собой доктор Воробьев в лице мэрши славного города Нижнего.
При виде ее фото он рассмеялся и поднял глаза на шефа «Аллюра», который скромно посиживал в кресле напротив, поигрывая карандашиком в позолоченном колпачке.
– Люди добрые, – ласково сказал доктор Воробьев. – Ну зачем же вы хотите с первого шага загубить блистательную идею? Эту даму кухонным ножом корректировать надо, а не тонким лазерным лучом!
– То есть? – вскинул брови шеф, и карандашик на миг замедлил свое круговращение.
– Понимаете, чтобы достичь разительного результата, липостероидам нужен соответствующий материал. То, что вы требуете от нас, – доктор Воробьев даже не заметил, как олицетворил липостероиды с собой, а может, себя с ними, – равнозначно предложению с помощью школьного ластика сделать трех граций из тех трех каменных матросиков, которые куда-то маршируют возле вашего речного вокзала.
Доктор Воробьев умел и любил выражаться образно. Правда, метафоричность его стиля была понятна далеко не каждому. Вот, к примеру, этот шеф, этот господин Быстров, явно затруднился оценить изысканность образа.
– Грубо говоря, вы не способны сделать то, чего хочет мадам? – спросил он, и карандашик снова завертелся в его пальцах с невероятной скоростью.
– Ну, если грубо… – усмехнулся доктор Воробьев. – А если мягко выражаясь, то невозможно создать то лицо, какое она хочет. Почему ее заклинило именно на Вивьен Ли? Что, на ней свет клином сошелся? Ким Бейсингер – тоже очень ничего из себя. На вкус и цвет, конечно, товарища нет: я бы лично к подобной особе даже спьяну не причалил, даже с закрытыми глазами, но в определенных кругах она весьма котируется… И для нашего конкретного случая этот материал более подходящий. Она ведь не очень изысканна, и глазки подкачали, и рот какой-то вывернутый. Но при этом считается звездой. Может быть, наша дама рассмотрит варианты?
– Торг здесь неуместен, – сказал господин Быстров. – Мы заверили мадам, что сможем выполнить ее желание. Видите ли, герр доктор… – Он внимательно посмотрел в глаза Воробьеву, словно ожидая возражений, но тот угрюмо смолчал.
В первые дни знакомства с Быстровым он еще пытался как-то протестовать против этого идиотского обращения, а потом махнул рукой. Черт с ним, пусть изощряется. Хозяин – барин! Да, как это ни печально, Быстров был хозяином положения. Контракт оказался просто кабальным. Конечно, гонорар оправдывал все самые смелые ожидания, однако это было рабство, натуральное рабство! Увы, господин Быстров при всей своей изысканной, можно сказать, англизированной внешности был самым настоящим бешеным, неукротимым русским мужиком. Кто это, Достоевский, что ли, писал о безумной косинке в русских глазах? А может, Алексей Толстой? Или опять-таки знатный земляк-буревестник?
Вот в том-то вся и штука, что подвел доктора Воробьева патриотизм! С другой стороны, а что делать? В Америке и Европе липостероиды уже давно вошли в обиход косметических салонов и клиник. К чертям болезненный отсос жира с живота и бедер! К чертям золотые нити! К чертям ежедневное применение косметики! Да здравствуют липостероиды! Пока для самых богатых, конечно. И, как и все другие средства, – не на век. Увы, отнюдь не на век… Выработка и применение русского аналога обходилась не в пример дешевле. И все равно это стоило дорого. Воробьев вложился в дело со всеми потрохами, но денег так и не хватило. Реклама в России превратилась в алчного зверя, к которому и не знаешь, с какой стороны подступиться: все равно сожрет! Конечно, нужны были спонсоры. Однако доктор Воробьев патологически не умел просить денег. То есть назвать сумму он был способен, но выбрать человека, которому ее следовало назвать… Тот первый «новый русский» – миллионер, к которому он обратился и которому долго рассказывал о своих технологиях, не дослушав, хмыкнул:
– На фиг мне эти ваши липо… липы… липкие роды? У меня первая жена была фотомодель, вторая – Мисс Столица, сейчас вообще подумываю о Мисс России, и это не предел. На мой век натуральных красоток хватит, люблю разнообразие!
Доктор Воробьев ушел, как побитый пес, и только на улице сообразил, что вел себя – дурак дураком. Во-первых, не заинтересовал лично клиента. Ведь тот из ходячего урода мог бы превратиться в натурального Алена Делона! А во-вторых, пошел к мужчине. Надо было начинать с женщины!
Весь следующий месяц доктор Воробьев целеустремленно пробивался к министерской даме, известной как своими добрыми общегосударственными намерениями, так и изумительным неумением заботиться о собственной внешности. И пробился-таки на прием! Но когда, от робости запинаясь, начал излагать основы теории липостероидов, государственная дама запыхтела и начала сверкать глазами:
– То есть вы полагаете, что я больше всех в нашей стране нуждаюсь в изменении внешности? Подите прочь, болван!
Ну, последние слова были, конечно, не в точности такими, однако очень близкими по смыслу…
Потом прошло еще сколько-то времени в бесплодных попытках найти спонсора, и каждый день доктор Воробьев просыпался в холодном поту от снов. Ему снилось, что он открывает «Комсомолку», а там на весь разворот: «Красота спасет мир, как уверяет классик? Если так, мир спасен, потому что теперь все женщины будут красавицами – благодаря гениальному изобретению доктора…» И фамилия, конечно, окажется самая что ни на есть неудобочитаемая. Не его, не доктора Воробьева, фамилия!
И вот случайная встреча с Быстровым, которая все изменила в его жизни. Теперь у него было все, о чем только можно мечтать: деньги, оборудование, причем самое лучшее, сеть салонов – правда, пока не в Москве, не в Питере, а всего лишь в третьей столице, но Быстров обещал, что не за горами и покорение двух первых. Все произошло так быстро, что весьма напоминало сказку. Доктору Воробьеву иногда не по себе становилось от столь быстрого исполнения желаний. Он суеверно думал, что так не может быть, что так в природе не бывает! И по привычке к неудачам не переставал ждать какой-то подлянки от судьбы, вспоминая то ли английскую, то ли еще какую-то там притчу о бедняке, который попал однажды на аудиенцию к самому господу богу и, жалуясь на свою горькую судьбину, начал просить у него и того, и сего, и этого, на что господь покладисто ответил: «Берите все, что захотите, только не забудьте потом заплатить!»
Ему еще предстояло платить по своим счетам. Иногда, в редкие минуты межэйфорийной передышки, доктор Воробьев размышлял! Чем? Помнится, при первой встрече с господином Быстровым, глядя в его беспокойные, светлые, с этой безуминкой глаза, наблюдая, как что-то непрестанно вращается в его нервных пальцах, как иногда срывается спокойный, ровный голос, доктор Воробьев подумал, что у этого высокомерного образчика мужской красоты тоже есть проблемы… и еще ого-го какие! И не настанет ли, к примеру, час, когда спасаться от своих проблем господин Быстров надумает с помощью доктора Воробьева и его знаменитых липостероидов, коренным образом меняющих внешний облик человека?.. А поскольку в применении этих чудодейственных средств таился небольшой, но очень существенный секрет, не станется ли так, что доктор Воробьев окажется пожизненно связанным с судьбой господина Быстрова?
Разумеется, он гнал от себя эти и подобные мысли, предпочитая относить все за счет своей мнительности и инерции неудач. Однако пакости от жизни все-таки ожидал – и, как нынче выяснилось, не напрасно! В последний момент перед операцией сменить клиентку – это, знаете ли…
– А что, вам не все ли равно? – задиристо, но как-то не очень уверенно спросил главный менеджер компании, Борис Ефимович, которого все фамильярно называли Боб, ну а доктор Воробьев – разумеется, про себя! – просто Бобик. – Одна клиентка или другая – какая разница, если по большому счету? Та женщина и эта женщина, в конце концов. – В голосе его прозвучало явственное презрение, и он метнул в зеркало взор с поволокой.
Доктор насупился. Вот за эти томные взоры он и невзлюбил с первого взгляда главного менеджера фирмы «Аллюр». А также за профессионально оттопыренную задницу, вихлявую походочку и эту манеру опускать и поднимать ресницы, словно на них по полпуда туши навазюкано. Учитывая подчеркнутую мужественность господина Быстрова, видеть в его окружении такую яркую голубизну было просто странно.
«Край непуганых педиков!» – с отвращением подумал доктор Воробьев, но сумел ответить сдержанно:
– Вы усиленно настраивали меня на преображение супруги мэра, не так ли? У меня уже готова модель ее новой внешности. И что прикажете делать, если другая клиентка окажется совершенно чужда этой модели? Если это лицо ей, так сказать, не пойдет?
Бобик поглядел на него снисходительно:
– Да ну, бросьте. Женщины вообще очень слабо разбираются в том, что им идет, а что нет. – Он самодовольно оправил манжеты рубашки цвета бедра испуганной нимфы, сиречь розового. Надо отдать должное Бобику: он умело подбирал тона, которые подчеркивали его чернокудрявую и довольно-таки слюнявую красоту. – И если они даже помаду правильно подобрать не в силах, то несоответствие лица тем более не заметят! Я просто удивляюсь, почему вашим премьерным объектом должна быть непременно женщина?
«Это будет мой второй клиент мужского пола, – угрюмо подумал доктор Воробьев. – После Быстрова. А может, еще и до него».
– И все-таки мы так не договаривались, – сказал упрямо. – Поэтому я желал бы обсудить этот вопрос с вашим шефом.
На самом деле ему хотелось сказать: «Пошел ты на… педик хренов! Не лезь не в свое собачье дело! Ты здесь вообще никто, пешка, хоть и строишь из себя фигуру, а мне надо поговорить с настоящим хозяином!»
Бобик обиженно поджал и без того тонкие губы. Неизвестно, что хотел он сказать на самом деле. Возможно, именно то, что сказал:
– Сожалею, но вам придется некоторое время обращаться по всем вопросам ко мне. Господин Быстров был вынужден срочно уехать. Однако он в курсе возникшей ситуации и предлагает выйти из нее достойно. Смириться, так сказать, с судьбой и провести первый показательный сеанс с тем материалом, который имеет место быть.
Все-таки дивные эвфемизмы умел подбирать этот тип для обозначения так не любимого им женского пола!
Однако в эту минуту доктору Воробьеву было не до лингвистики и женщин.
– Показательный сеанс? – насторожился он. – Что вы имеете в виду, э… Боб?
– Господин Быстров оставил на сей счет весьма четкие указания. Поскольку сам он не сможет наблюдать это судьбоносное событие, оно должно быть запечатлено на видеопленку и затем показано по всем городским каналам, а также в воскресном «Шоу недели», которое господин Быстров постарается посмотреть.
– Да вы что? – тихо сказал доктор Воробьев, от изумления даже забывший возмутиться. – Господин Быстров, помнится мне, настаивал на полнейшей интимности премьеры.
– Совершенно верно, – томно кивнул Бобик. – Когда речь шла о первой операции на первой леди. Однако обстоятельства, как вам известно, изменились. И мы должны извлечь из сложившейся ситуации максимум пользы. Так что готовьтесь, док, таращиться в камеру, отирая, выражаясь фигурально, пот со лба. «„Больной будет жить!“ – с усталой, но счастливой улыбкой сказал доктор Воробьев, размываясь после операции.» В этом роде.
– Да вы, сударь, спятили, – холодно сказал означенный доктор, правда, безо всякой улыбки. – Мы так не договаривались! И я категорически отказываюсь…
– Разумеется! – перебил Бобик, выставляя вперед холеные пухлые ладошки. – Это ваше право – отказаться. Более того, вы вправе взять и расторгнуть договор…
Доктор Воробьев прикусил язык.
Настала минута молчания.
«Ох, попадешься ты мне на операционном столе! – в бешенстве подумал доктор. – Самое малое, что я тебе гарантирую, – это впрыскивание липостероидов с просроченным сроком годности. А пока будешь под наркозом, я с твоими гнилыми зубами такое устрою…»
Следует уточнить, что доктор Воробьев около двадцати лет назад начинал как стоматолог в далеком городе Хабаровске, где работал в поликлинике речфлота, и на всю жизнь сохранил убеждение, что зубная боль – самое сильное мучение.
Настала вторая минута молчания.
– Они что, у меня над душой стоять будут? – наконец выдавил доктор, угрюмо глядя в пол. – С телекамерами?! Тогда я за итог не ручаюсь.
– Ну, до такой степени вряд ли… – растерянно забормотал Бобик, и доктор понял, что он не получил на сей счет точных указаний. – Думаю, что достаточно будет фиксации исходного материала и конечного результата. Ну, может быть, еще один-два кадра в процессе, чтобы у зрителя не возникло ощущения грубой подмены уродины супермоделью. Но вот на чем господин Быстров настаивал категорически, так это на полной неузнаваемости пациентки после операции. Так и сказал: «Пусть родная мать ее не узнает!» Надеюсь, вы сумеете обеспечить это, доктор? В интересах самой клиентки прежде всего, потому что там, конечно… есть над чем поработать!