Наконец, когда она уже не в силах была сдержать злых, бессильных слез, Павел вдруг выпустил ее и с размаху плюхнулся на постель. Полежал, часто, глубоко дыша, ощупывая Ирину взглядом прищуренных глаз.
Она стояла, неловко свесив руки, не зная, что теперь делать, ощущая себя дура дурой – какой была всегда.
– Дело во мне? – хрипло, словно бы с ненавистью спросил Павел. – Или в ком-то другом?
У Ирины упало сердце.
– Да, – шепнула чуть слышно, – в другом. Во мне.
– А что, тебе сегодня нельзя? – усмехнулся он глумливо, и Ирина прижала ладони к запылавшим щекам:
– Я не хочу вот так… где попало, с кем попало.
Испугалась той обиды, которую невольно нанесла, и Павел впрямь обиделся в первую минуту, но тотчас мгла в глазах рассеялась, они изумленно приоткрылись:
– Слушай, я правильно понял… ты еще… у тебя что, еще никого?..
– Никого, – отчаянно мотнула головой Ирина. – Никогда! Я старая дева, понял? И собираюсь ею остаться! Пока не надоест!
Он вскочил с постели и на какое-то мгновение замер, как бы в растерянности. А Ирина опять почувствовала себя дура дурой. Ну никогда она не умела воспользоваться обстоятельствами! После этой вызывающей фразы надо было повернуться и эффектно удалиться, а она чего ждет? Какой-нибудь гадости, на которую только и способно в подобных обстоятельствах оскорбленное мужское эго?
Павел осторожно взял ее за руку. Ирина рванулась, но замерла, когда он поднял ее пальцы к своим губам.
– Ты меня прости, – сказал, странно блестя глазами. – Я не знал. Я думал, таких уже нет на свете. Словом… если тебе все же надоест, постараюсь оказаться в этот момент поблизости. Странно: такое ощущение, будто я тебя где-то видел… Может, во сне, а? Может, ты – девушка моей мечты?
Понятно, он пытался как-то смягчить глупейшую ситуацию!
Ирина благодарно кивнула и ушла.
Потащилась к бабе Ксене, будто к себе домой, вяло жевала за ужином, исподтишка поглядывая на счастливую парочку и гадая, как обернулось бы нынче вечером дело, если бы на месте Павла оказался Сергей.
Не оказался. И, похоже, никогда не окажется…
Защипало глаза. Что такое не везет и как с этим бороться? Никак! Если уж родилась неудачницей, то это пожизненно…
Ирина долго лежала без сна, глядя в узенькое окошко. Над темной, зубчатой стеной деревьев нависало мутно-бурое небо. Слава богу, ветер опять стих. Очень может быть, что ночь пройдет без неожиданностей, если продержится эта гнетущая тишина. Хотя до чего тяжело стало дышать в безветрии! Воздух тяжелый, гнетущий, как перед грозой. Ах, если бы и в самом деле ударила гроза! В старину ее называли божьей милостью. Как никогда раньше, Ирина готова была с этим согласиться. Может, дед Никиша чего-нибудь наколдует? Были ведь раньше такие люди, облакопрогонники, которые умели управлять стихиями и накликать дожди?
«Бог ты мой! – вдруг спохватилась Ирина. – Чего же это я лежу?! Надо встать и пойти к деду, надо, наконец, поговорить с ним…»
Хотя он уже спит, конечно. И кем это надо быть, чтобы на ночь глядя тащиться к старику, задавать ему вопросы, на которые скорее всего и ответа нет? Может быть, завтра выдастся минута… А сейчас надо все-таки поспать. Неизвестно, что ждет нас утром!
Казалось, она уснет, лишь смежит веки, однако не тут-то было. Количество усталости, наверное, переросло в качество и обратилось в свою противоположность. Вдобавок чуть наплывала на ресницы дрема, как за стенкой начинала храпеть баба Ксеня. Это же ужас какой-то, ну откуда только берутся в ней эти трубные звуки?! Как помещаются в ее тщедушной груди? Ирина мучилась, мучилась, борясь с желанием пойти попросить старушку лечь на бок и неловкостью, потом принялась шарить в ящиках старенькой тумбочки, стоявшей возле кровати. Света она не зажигала: во-первых, электричество перегорело уже давно, наверное, где-то пережгло провода, а во-вторых, при зареве недальнего пожара было все видно.
Не может быть, чтобы здесь не было…
Есть! Комочку ваты она обрадовалась, как сокровищу. Живо свернула тугие турундочки и вложила в уши. Нет, мало, еще по одной. Конечно, это не те французские беруши, в просторечии – «затыкалочки», которыми она пользуется дома, когда не может уснуть из-за соседского телевизора, на полную катушку включенного далеко за полночь, но все равно – отлично. Просто отлично! Как всегда в таких случаях, Ирина вспомнила дико смешного комиссара Жюва из «Фантомаса», как он сидит на постели с заткнутыми ушами и завтракает, а в это время входят полицейские. Почему-то сразу отлегло от сердца. Все печали и заботы словно откатились куда-то, и Сергей, и Павел, и пожар улетели, улетели… Ирина угнездилась поудобнее, улыбаясь от счастья, что сейчас уснет, и действительно уснула мгновенно, и сон ей снился счастливый, блаженный – во сне она видела дождь…
Хотелось, чтобы этот сон продлился как можно дольше, но, сама не зная почему, она проснулась. Ирина лежала, глядя в черное стекло. Что-то было странным в этой ночи, она никак не могла понять что. И вдруг дошло: да эта самая чернота! Ведь с вечера небо было совсем другим. Нахмурилась, пытаясь понять, что бы это значило. Мелькнула робкая надежда, что пожар погас сам собой, но таких чудес не бывает. И вдруг небо прочертила сверкающая белая стрела.
Ирина так и ахнула от неожиданности, привскочила в кровати. Молния? А что, если это и правда гроза, божья милость, погасила горящий лес? Но почему не слышно грома? И звука дождя, вернее, ливня, ведь для того, чтобы справиться с лесным пожаром, воистину должны разверзнуться все хляби небесные?!
О господи, да ведь «затыкалочки» же! Совсем как комиссар Жюв… Ирина торопливо вытащила вату из ушей – и в первую минуту не поверила звуку, который прорвался даже сквозь неумолкающий храп бабы Ксени.
Дождь! В стекло часто, громко стучал дождь!
Ирина сорвалась с постели и подлетела к окну. Распахнула створки, высунулась – и замерла, все еще не веря струям, бьющим в лицо.
Дождь! Нет, ливень! Тот самый, библейский, предвестник всемирного потопа!
Зажмурившись (в глаза хлестало, словно из брандспойта, смотреть совершенно невозможно), Ирина с восторгом вдыхала запах мокрого пепла, которым был насыщен воздух. В небе глухая тьма, ниоткуда ни огонька. Первозданная тьма, первозданный ливень – и погасший пожар.
Боже мой, это как же надо было спать, чтобы не слышать грозы, ливня? Хотя она ведь спала с «затыкалочками». А что же остальные? До того намучились, что ничего не слышат, не знают? Или первый порыв восторга уже прошел и все снова рухнули в крепкий, беззаботный сон?
Ирина вдруг почувствовала, что изрядно замерзла. Да и на пол из окна натекло. Ох, и достанется ей от бабы Ксени поутру!
Потянула на себя створки. Одна послушалась, а вторая почему-то застряла. Ирина высунулась чуть не до пояса, дернула сильнее – и вдруг увидела, что створка застряла не сама по себе. Ее крепко держала чья-то рука!
Ирина вгляделась и увидела, что под окном стоит человек.
– Тише, Ирка, не кричи… – с трудом различила она сквозь грохот ливня, и, странно, первым делом испугалась того, что по пояс голая перед мужчиной, а уж потом осознала, что это – Виталя.
В ужасе отпрянула, прикрывшись крест-накрест, но тотчас поняла, что Виталя как бы не видит ее.
Глаза у него были в пол-лица, но незрячие, наполненные не то слезами, не то каплями дождя.
– Ирка, иди к деду… – пробормотал невнятно. – Слышишь?
– Виталя! – только и могла промямлить Ирина. – Где ты был?
– На болоте сидел, – криво дернулся его рот. – Как чесанул… Я не знаю, чего там наболтал про меня Пашка, только все не так было! Не так!
– Почему же ты удрал?
– Потому что… – Виталя сгорбился, машинально отирая лицо, что выглядело особенно нелепо, учитывая, что на нем вообще нитки сухой не было.
Конечно, дождь лил сильнейший, однако даже при бледных всплесках молний, почти беспрерывно полосовавших небо, можно было различить, что одежда Витали просто-таки пропитана водой. А запах тины, исходивший от него, не оставлял сомнений: парень не врет, будто отсиживался на болоте.
– Господи! – всплеснула руками Ирина, опять забыв о своей полунаготе. С другой стороны, уж кто-кто, а Виталя вполне нагляделся за время их недолгого знакомства на ее голую грудь и вряд ли обнаружит там сейчас что-то новое. – Да ведь там зыбель непролазная, как ты не утонул?
– Сам не знаю, – буркнул Виталя. – Как увидел Пашку, совсем ошалел со страху. Я думал, он не выберется! Побежал… А впереди лосяра чешет здоровый. И прямиком в болото! Я за ним. Подобрал только слегу на бережку – видел в кино «А зори здесь тихие…», как со слегами болото переходили – и попер, не глядя. Один раз только и обернулся, а деревни уже не видно в дыму. И тут лось поплыл. А я же не лось… как ухнул по горлышко! И слега переломилась. Думал, уже все. Пузыри пускать начал.
Он не то всхлипнул, не то засмеялся, не то поперхнулся дождем, который так и лился в рот.
– Господи! – всплеснула руками Ирина, опять забыв о своей полунаготе. С другой стороны, уж кто-кто, а Виталя вполне нагляделся за время их недолгого знакомства на ее голую грудь и вряд ли обнаружит там сейчас что-то новое. – Да ведь там зыбель непролазная, как ты не утонул?
– Сам не знаю, – буркнул Виталя. – Как увидел Пашку, совсем ошалел со страху. Я думал, он не выберется! Побежал… А впереди лосяра чешет здоровый. И прямиком в болото! Я за ним. Подобрал только слегу на бережку – видел в кино «А зори здесь тихие…», как со слегами болото переходили – и попер, не глядя. Один раз только и обернулся, а деревни уже не видно в дыму. И тут лось поплыл. А я же не лось… как ухнул по горлышко! И слега переломилась. Думал, уже все. Пузыри пускать начал.
Он не то всхлипнул, не то засмеялся, не то поперхнулся дождем, который так и лился в рот.
– Молился, честное слово. Господи, говорю… а дальше и не знаю, что говорить. Но он, видать, мужик мозговитый, понял. Вылез я на две какие-то кочки и стою на них нараскоряку. Так и стоял до темноты, ни взад, ни вперед. В точности как это: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Только тут еще хуже! А стемнело, понял, что ночи я так не перестою. Решил: ну, потону, значит, судьба мне такая, чтобы подохнуть. И тут ка-ак шарахнуло молнией с небес! Еще бы на миллиметр – и прямо в меня. Я бух в болотину: и не знаю, не помню, как добрался снова до берега. А льет, а льет! Думаю, что делать, пойду к старику, обогреюсь, расскажу ему все, пусть рассудит, он же все насквозь видит. Но там…
Он закашлялся. Выдавил неразборчиво:
– Еще недавно мы с пацанами балдели… Бывало, завернем кирпич в газетку, выйдем на улицу вечерком и пристаем к прохожим. Некоторые как забавляются? Спрашивают: дай закурить, а если откажет – бац в морду. А мы вежливенько подходим: купи кирпич! Один послал нас куда подальше, да мы ему таки-их лещей понадавали… Другой мужик понял, что от нас не отвяжется, вынул стольник. Купил кирпич! А как на два шага от нас отошел, его и выбросил. Понятное дело, зачем ему каменюга? Но мы подобрали, снова к нему: купи кирпич! Он чуть не плакал, но мы прилипли. Купил… теперь уж не выбрасывал, небось пер до самого дома как родного! Я тогда ржал до колик… а теперь сам в оборот попал, будто у меня самого над душой стоит кто-то и долдонит: купи кирпич, купи кирпич! И не отвяжешься…
Теперь не было сомнений: Виталя плакал. И дождь здесь был ни при чем.
– Ирка, беги к деду! – выкрикнул он вдруг. – Только никому не говори, что ты меня видела. Не говори!
Какое-то мгновение Ирина всматривалась в его искаженное лицо, потом отвернулась, нашаривая платье. Ударила молния, а когда Ирина снова выглянула в окно, Витали там уже не было, словно его испепелило небесной стрелой.
Ну и что ей теперь было делать, интересно? Ирина растерянно оглядела выстуженную, проволглую комнатушку. Сколько сейчас может быть времени? Вряд ли спала долго: тело еще ломит вчерашняя усталость. А сон, что характерно, улетучился без следа – ну, это и понятно, после такого душа. В самом деле – пойти, что ли, пройтись? Хоть и нес Виталя сущий бред, а все же надо проверить, что там случилось с дедом. Вот, кстати, и повод появиться у него. Правда, среди ночи оно не очень ловко, какой-никакой, а все-таки мужчина, а она все же девица…
Она нахмурилась, ныряя в платье. Виталя, Виталя… что он такое нес? Вот странно: несмотря на ту роковую, прямо скажем, роль, которую этот отмороженный увалень играл в ее жизни и вообще в событиях минувшего дня, у Ирины не было на него ни капли зла, скорее, наоборот: все побеждала какая-то брезгливая жалость.
Осторожно вышла в горницу – на диване выводила свои рулады баба Ксеня. Прокралась в сенцы, где вчера бросила свои многострадальные босоножки, но искать их в темноте было бесполезно. Да и какой от них прок? Лучше уж босиком шлепать, в такую грязищу, как сейчас на улице, небось и болотники не спасут. А вот сверху прикрыться бы надо…
Осторожно провела ладонями по стенам, пытаясь нашарить среди навешенного на многочисленные гвозди старья какую-нибудь одежку, и чуть не вскрикнула от внезапно раздавшегося оклика:
– Это кто тут шарится?
Ирина аж присела! Обернулась, вглядываясь в темноту.
Маришка.
– Ну, ты меня напугала до полусмерти! Разве можно так рявкать?
– Далеко собралась?
В голосе вышнеосьмаковской Брунгильды ни тени сна, зато отчетливо звучат обвиняющие нотки. Неужели в самом деле решила, будто Ирина вознамерилась обчистить дом и исчезнуть в грозовой тьме, когда дождь смывает все следы?
И вдруг Ирину осенило. Ну конечно! Сейчас середина ночи – время дежурства Петра. И Маришка, естественно, вздумала, будто Ирина снова взялась за старое.
Бред какой… А учитывая, что это старое существовало только в ее воображении, вдвойне бред. Однако ведь не зря говорят: кто про что, а курица про просо!
– Слушай, давай вместе пройдемся, а? – сказала примирительно. – Я видела такой ужасный сон про деда, что теперь сердце не на месте. Помнишь, как он вчера выглядел: будто тень. Давай сходим, посмотрим, все ли с ним в порядке?
– Чтоб ты знала: деда я помню с малолетства, и он всегда так выглядит, – насмешливо буркнула Маришка. – А ты и ясновидящая вдобавок ко всему?
Невыносимо глупо было изображать из себя вещую Сивиллу, но в памяти мелькнуло отчаянное, страдальческое лицо Витали: «Только никому не говори… Не говори!..»
Ирина легонько кивнула. Ладно, пусть Маришка издевается. Сейчас главное – побыстрее выбраться из дому, потому что тревога все сильнее овладевала ею.
Маришка все еще пыталась проницать взором тьму, однако волна недоброй напряженности, исходившая от нее, постепенно схлынула.
– Погоди минутку, – буркнула, ныряя в задец.
Ирина терпеливо прислонилась к стенке.
Ждать и в самом деле пришлось недолго. Появившись снова, Маришка на ощупь сдернула с гвоздя что-то жестяно грохочущее:
– Пошли. Это отцова плащ-палатка старая, накроемся ею – нас и цунами не прошибет.
Однако ливень, который обрушился на них на улице, был похлестче цунами! Посередине неслись глинистые потоки, в которых то и дело отражались высверки молний. Пришлось идти по обочине, вцепляясь босыми пальцами в траву. Только так можно было не поскользнуться, не упасть. А рухнешь в эту жирную скользоту – не скоро встанешь.
– Смоет все на огороде к чертовой матери! – прокричала Маришка в самое ухо Ирине: дождь бил по дождевику, словно горохом в пустое ведро сыпал. – Годовая норма осадков выливается, не меньше!
Ирина прыснула в душную, сырую мглу. Крестьяне!.. Дождя не было – плохо, дождь пошел – опять неладно. Не придется ли им теперь еще и с наводнением бороться, возводя под руководством Петра какую-нибудь дамбу вокруг Вышних Осьмаков? Может, они уже приговорены пожизненно спасать эту забытую богом деревушку? Ну что ж, Ирина ничего против этого не имеет: в том случае, конечно, если…
И вдруг она поняла, что ей совершенно не хочется продолжать дело, ради которого сюда приехала. Всю жизнь не хватало денег, ужасно не хватало! Думала, что внезапно свалившееся богатство, на которое, как считала, имеет полное и неоспоримое право, поможет решить все ее проблемы. Сделает красивой, нарядной, счастливой! Ну, насчет красоты все как-то само собой уладилось, нарядной можно быть и в простеньком, деревенском, трижды обмотанном вокруг туловища платьишке и даже вовсе без оного, а что касается счастья – оно тем более не в деньгах!
«А может, сказать ему? – подумала, замирая от страха. – Взять и сказать! Он так иногда смотрит, будто… – Усмехнулась. – Будто тоже видел меня во сне. Ну я же красивая, я же очень красивая, он просто не сможет…» Надежда робко затрепетала в сердце.
– Интересно, а где Петька? – пробормотала Маришка, на миг высовывая свой дерзкий носик наружу и тут же ныряя под плащ. – Что тут можно надежурить, интересно знать? Явно же, что погасило все пожары на свете, шел бы домой, так нет…
Тут Ирина остро позавидовала Брунгильде. Она ведь тоже замкнута на одной навязчивой идее, но у окружающих это вызывает только умиление и сочувствие. А вот когда Ирина вчера подлетела к Сергею, чуть не крича криком от страха за него, на нее все так выпялились… И он сам прежде всего!
– Смотри, темно. – Маришка прервала ее невеселые мысли, увесисто подтолкнув в бок. – У деда окошко не светится. Спит. Значит, все в порядке. Пошли обратно?
Да, в мокрой тьме – ни огонечка. В небе снова сверкнуло, высветив очертания убогого, покосившегося домишки.
– У него дверь настежь, – рассмотрела глазастая Брунгильда. – С ума сойти, небось в сенях море разливанное! Пошли прикроем. Дедуль, ты спишь? – крикнула, ощупью взбираясь на скользкое, словно бы салом намазанное крыльцо и втаскивая за собой Ирину. – Надо дверь запереть, тебя ж зальет!
В сенях было воды по щиколотку, не меньше. Гнетущий запах сырости, старости, затхлости, почему-то свежеразрытой земли. И еще было холодно-холодно – холодней даже, чем на улице!