Его напарник, тихо матерясь, подошел к кровати мальчика и сбросил одеяло.
– Тут тоже тряпки! – разразился он самой отборной бранью. – Киданули нас как пацанов! Что все это значит…твою мать?
В тот же миг в комнате вспыхнул свет, и бандиты, ошалело оглянувшись, увидели нацеленные на них стволы автоматов. Все четверо тут же узнали друг друга. Петрухин, с нескрываемой насмешкой глядя на Ежонова, громко объявил:
– Улыбайтесь – вас снимает скрытая камера! Оружие на пол! Лечь лицом вниз, руки и ноги раскинуть. А теперь, ребятки, вы и сами поедете в камеру, но только уже тюремную. Самое вам там и место!
Вадим, глядя на живого и здорового опера, которого вроде бы вчера подрезали и он, считай, уже был при смерти, не знал, верить ли своим глазам.
– Я требую адвоката! Это провокация! Это ментовская подстава! – неохотно ложась на пол, неожиданно заговорил он на повышенных тонах.
– Адвоката? Надеешься выкрутиться? Зря… Отмазаться не удастся, – завернув ему руки за спину и защелкнув на запястьях наручники, олимпийски спокойно пояснил Борис. – Сейчас сюда уже едет опергруппа. Из мебели и стен дома будут извлечены пули, выпущенные из этого оружия, на котором ваши отпечатки пальцев. Кроме того, на этих фуфайках и одеялах, которые вы приняли за людей, тоже пробоины от пуль. Ребята, вам не права качать надо, а думать, как будете мотать пожизненный срок. Ясно?
Ответом ему было лишь угрюмое молчание.
– Борис Витальевич, а может, их передать в руки граждан, чьих родственников они уже убили и еще собирались убить? – без тени улыбки вдруг предложил лейтенант. – Пусть, так сказать, свершится суд народа. Веревки, я так думаю, в деревне еще не перевелись, вилы и топоры имеются…
– Ты это что – всерьез?! – разом позеленел подручный Ежонова. – Не имеете права!
Лейтенант лишь рассмеялся и подтолкнул его в спину – мол, иди, иди, слизняк! Выходя из дома, Ежонов с испепеляющей ненавистью покосился в сторону Петрухина. Он ненавидел всех и вся, поскольку понимал, что упоминание о пожизненном заключении в первую очередь относится к нему.
…Думал ли он в тот день, когда Барон отдал ему приказ убрать босса, а следом и горничную, что очень скоро будет брести вот так, уныло, спотыкаясь, с руками, закованными в наручники? Босс, конечно, кадр был авторитетный. Однако Барон в сравнении с Хухой – все равно что козырный туз, бьющий пусть и козырного, но валета. И ослушаться его означало немедля подписать себе смертный приговор. Барона он хорошо изучил еще в то время, когда они работали в одной из районных администраций города. Вот было времечко золотое! Можно было из ничего, на совершенно голом месте, сделать себе состояние. И тот, кто это умел, у кого были связи и возможности, моментально «становился на крыло».
А Барон умел очень многое. Он был талантом по части всяких хитрых комбинаций, в результате которых деньги, как государственные, так и частные, сделав ряд хитрых банковских пируэтов, в конечном итоге обналичивались и оседали в его кармане. Ежонов, по кличке Еж, отсидевший три года за хулиганку и разбой, имея всего лишь техникумовское образование, был им замечен и взят на работу помощником главы районной администрации по хозяйственной части. Какие они проворачивали дела! Один лишь созданный ими синдикат «черных» риелторских контор ежемесячно приносил классные бабки. А что сказать о рейдерской команде, которая шерстила не только кооперативы и мелкие фирмочки, но и достаточно крупные предприятия!
А потом… То ли Барон вовремя с кем надо не поделился, то ли они и в самом деле зарвались, но на них ополчились и губернатор, и прокуратура, и ментовка. Однако Барон и тут не оплошал. Все концы как-то так сразу почему-то сошлись на одном Еже. Впрочем, отделался он условным сроком и с ходу попал в услужение к Хухе. Однако и старые связи не забывались. Барон, несмотря на целый ряд скандалов, пошел в гору и очень скоро дал Ежу понять, что тот по-прежнему в его власти.
Слов нет – Хухе Еж служил верой и правдой. Он надежно прикрывал своего господина, даже когда тот вытворял такое, что подпадало сразу под несколько статей УК. Чего только стоили приключения Хухи, когда он «бомбилой» увозил женщин в лес и там их «оприходовал»! Сколько раз потом Ежу приходилось наезжать на излишне строптивых телок и «вразумлять» их, чтобы они не вздумали судиться с его хозяином?! Им он и счет потерял. Он же пришел Хухе на выручку, когда одна из тех, с кем босс уже однажды «перекувыркался», вогнала в него нож, чуть не оставив без яиц…
Но однажды Хуха и впрямь зарвался и сделал Ежу западло, покусившись на Майку, с которой у Ежа начало «срастаться». Еж сделал вид, что ничего не заметил. Но таких обид он никому не прощал. И он бы гарантированно расквитался с Хухой, если бы Барон дал на то свое благословение. Но Барону Хуха для чего-то был нужен, и поэтому Еж продолжал играть роль преданного слуги. До поры до времени. Когда же Барон по телефону наконец-то уведомил Ежа о том, что Хухе пора на вечный покой, он с радостью разделался со своим боссом. Какой же это был кайф – увидеть бессильную злость, удивление и отчаяние на высокомерной морде Хухи!
Но к досаде Ежа, перевести стрелки на официанта, которого Хуха в тот вечер собирался «запетушить», не удалось. И тогда, посоветовавшись с Бароном, Еж задействовал второй, запасной вариант, который, можно сказать, сам свалился в руки. Один из подручных Ежа подслушал разговор горничной с Хухой. Это было точно в масть. Хороший спец по заказу Ежа состряпал от ее имени прощальную записку, а сам он без проблем угостил ту дуреху водкой со снотворным. И вот вроде бы концы упрятаны. Так нет же, черт его возьми, вцепился этот опер как клещ – хрен оторвешь. Что же делать?! Что же делать?!!
Выйдя из машины у ворот СИЗО, Ежонов оглянулся и, увидев опера, который следом подъехал на «девятке», негромко окликнул:
– Гражданин начальник! Мы можем с вами перекинуться парой слов без лишних свидетелей и протокола?
– Хочешь сделать чистосердечное признание? – отойдя с ним в сторону, спросил Петрухин.
– Не совсем… Видите ли, гражданин начальник, взяв меня с ребятами, вы создаете серьезную угрозу одному очень большому человеку. Его я не назову даже под пыткой. Иначе меня прямо в СИЗО покромсают на шашлык. Но я хочу вам сказать, что теперь и вы можете быть под ударом. Не догадываетесь, каким образом?
– Любопытно было бы услышать, – усмехнулся Борис.
– Зря улыбаетесь… Завтра же некое интересное видео может оказаться в целом ряде самых разных инстанций – от господина Рудакова и губернатора до федерального МВД. Заодно оно окажется в руках вашей жены и будет выложено в Интернете с соответствующими комментариями.
– Вот даже как? Значит, все-таки я был прав. Ай да Майя! А ведь как клялась в своей порядочности… И что же мне предлагается взамен? Отпустить вашу веселую компанию на все четыре стороны?
– Ну это, дураку понятно, сделать вы не сможете. Но в вашей власти изменить повод, по которому мы были задержаны. Скажем, просто незаконное проникновение в чужую квартиру с целью кражи имущества.
– А как же стрельба? Мне что же теперь, надо забрать у эксперта собранные им улики – оружие и пули?
– Ч-черт! Ну пусть это будет хулиганская стрельба по мебели. Все же не покушение на убийство. Знаете, гражданин начальник, я думаю, и в моих, и в ваших интересах не привязывать сегодняшнее дело к убийству Хухи… То есть господина Хухминского. И ваша репутация не пострадает, и я, бог даст, доживу до конца срока, который мне отмотает наш самый справедливый и гуманный. Что скажете?
– Надо подумать. Это непростой вопрос.
– Обязательно подумайте! – кивнул Ежонов и зашагал к воротам, где его подручных уже взяли под руки охранники СИЗО.
А Борис, оформив передачу задержанных, отправился домой. На часах была уже половина второго. По пути подбросив Михаила и Олега поближе к их месту жительства, по пустынным улицам он покатил на свой Дубовский проезд. Сказанное Ежоновым, безусловно, Борис воспринял весьма и весьма серьезно, хотя виду и не подал. Он понимал, что некая мразь, сидящая в губернской власти, в данный момент следит за ситуацией и прикидывает: нанести свой подлый удар или не спешить – вдруг опер сломается и пойдет на уступки?
Потому-то Петрухин и не дал однозначно отрицательного ответа, решив немного поиграть в поддавки. Он был уверен, что вопреки любым запретам, скорее всего, уже сейчас Ежонов докладывает своему хозяину по сотовой связи о провале бандитского рейда в Кузнецовку и о том, как отреагировал опер на его предложение.
«Теперь придется работать как на минном поле… – сворачивая к дому, размышлял он. – Сделаешь какое-то опасное движение в сторону той гадюки, и она сразу же укусит. Знает ведь, тварь, что охотнее всего у нас поливают дерьмом. Зато когда выяснится, что полили зря, ни одна сволочь не даст опровержения… Попробуй потом отмойся! Ладно, выкрутимся. Как говорится, голь на выдумки хитра…»
То, что его весьма и весьма серьезно «взяли в разработку», он понял, еще когда лежал в реанимационной палате. Помимо прочих звонков, ему поступил и звонок Рудакова. Начальник управления, сердито сопя, уведомил Бориса о том, что его не позже чем завтра ожидает серьезная встряска.
– Говорил тебе, не связывайся со всякой хренотой! Этот козел из областной администрации уже все инстанции завалил телегами. Завтра обязательно заскочи сюда, часов в одиннадцать. Приезжают из службы собственной безопасности и областной прокуратуры. В общем, готовься к худшему.
…Петрухин хорошо помнил ту стычку с каким-то деятелем из областных верхов. Это случилось той самой ночью, когда была убита горничная Сольцова. Он как раз только-только вернулся с охранниками пансионата после обхода территории острова. Проходя по коридору флигеля, где обитал обслуживающий персонал «Аттики», Борис неожиданно столкнулся с мужчиной, который буквально вылетел из ближайшей комнаты.
Мужчина грубо оттолкнул его и закричал:
– Ты что, слепой или глаза пропил? Что, по хлебалу хочешь получить? Ща схлопочешь!..
Замахнувшись, он попытался ударить Петрухина кулаком в лицо, но тот, блокировав удар, перехватил руку скандалиста и скрутил ее жгутом, заставив его взвыть от боли и согнуться в три погибели. Тут же, словно это было отрепетировано, громко топая ботинками, в коридор сразу с двух сторон откуда-то вылетело несколько крупных дюжих парней.
– Леонид Валерьевич, мы здесь! – заорал один из них, взметнувшись в воздух с намерением в прыжке нанести Петрухину удар обеими ногами.
Но его ноги лишь пробили пустоту, после чего нападающий не вполне эстетично приземлился крестцом на кафельный пол. Борис вовремя успел отследить его движение и ушел от удара, заодно отшвырнув в сторону и Леонида Валерьевича, который впечатался теменем в угол дверного косяка и, ойкнув, затих у стены. Не давая опомниться этой невесть откуда взявшейся шайке отморозков, Петрухин перепрыгнул через него и ринулся навстречу коротко стриженному рыжему верзиле. Молниеносно пригнувшись, он схватил его за штаны и, поддев плечом под живот, единым махом кинул назад.
Выпалив что-то нечленораздельное, верзила распластался на полу. Теперь на Бориса, выделывая всевозможные финты руками и отчаянно визжа, ринулся худой, подвижный как ртуть смугловатый парень, похожий на китайца. Демонстрируя великолепную гибкость, он стремительно выбросил ногу, нанеся удар ступней в плечо Петрухина. Вообще-то он метил в челюсть, и, если бы его удар достиг цели, Борис гарантированно получил бы серьезный нокдаун. А в плечо… Что такое удар «легкача», встреченный тренированным, девяностокилограммовым атлетом, гнущим руками достаточно толстый стальной прут? К тому же, не обладая талантами по части завязывания себя в узлы различной степени сложности, реакцию Петрухин имел отменную, благодаря чему успел не только уклониться, но и схватить китайца своей левой за его лодыжку.
Тот и ахнуть не успел, как его нога, оказавшаяся в живых тисках, резко повернулась по часовой стрелке, из-за чего в тазобедренном суставе раздался громкий хруст, а тело пронзила нестерпимая боль. Издав истошный вопль, китаец покатился по полу, выгибаясь и скрежеща зубами. Последний из драчунов – белобрысый, с выпирающими бицепсами, который уже преодолел живую баррикаду из приятелей, поверженных опером, растерянно хлопая глазами, остановился и медленно попятился назад.
Держась за голову и охая, с пола медленно поднялся брюнет. Он достал из кармана сотовый и, трясущимися руками тыкая в кнопки, злобно выдавил:
– Ну урод! Ты за это здорово поплатишься! Я тебя, падла ментовская, засажу как минимум на четвертак! Ща ты получишь, мусор долбаный!
– Оказывается, ты даже знаешь, что я работаю в милиции? – сразу поняв все, рассмеялся Борис. – Тебя, подонка, специально на меня кто-то науськал? Смотри, гнида, а то тебе сейчас будет не до звонков своим покровителям.
Едва Борис вошел в свою комнату, как его телефон тут же ожил. Рудаков, а это был именно он, жестко потребовал объяснения по поводу только что случившейся потасовки.
– Боря, я знаю, от тебя всякого можно ждать. Но напиться и устроить драку – это уж слишком! – громыхал начальник управления. – Ты что себе позволяешь? Как ты мог нанести серьезные телесные повреждения ведущему аналитику областной администрации, который, кстати, является племянником председателя Областной думы?! Что, возомнил себя великим и непогрешимым? Что молчишь?
– Даю вам выговориться, – спокойно парировал Борис. – Я так понял, вам опять была большая нахлобучка из губернского руководства. И наверняка от того же господина Дрыгалова. Я угадал?
– Вообще-то да… – о чем-то начиная догадываться, уже совсем другим голосом ответил Рудаков.
– Так, вам сказали, что я в подпитии? Интересно! И кто мне поставил такой диагноз? Ну что ж, я прямо сейчас зайду к здешней докторше и попрошу проверить меня на опьянение.
– Ладно, верю, что не пил. Но как же это все получилось?
– Специальная подстава, – как о чем-то совершенно понятном уведомил Петрухин. – Этот «аналитик» стебанутый – кстати, козел каких поискать – сам как ошпаренный налетел на меня, начал хамить и попытался ударить. Я его, естественно, скрутил. И тут откуда ни возьмись – то ли его охранники, то ли дружки… Четыре человека. Ну мне, что, надо было пасть на колени и пускать сопли перед этими суками? Я им дал достойный отпор. Разве это возбраняется – поставить отморозков на место?
– Я все понял… – устало вздохнул Рудаков. – Но тебе нужно было уйти от стычки любой ценой. Теперь этот обалдуй тебе немало крови попортит. Помяни мое слово. Завтра будешь в управлении, напишешь рапорт, где все подробно изложишь.
Глубинных причин того, для какой надобности была устроена эта провокация, в тот момент Борис еще не знал. Но когда под утро в дверь его комнаты кто-то отчаянно забарабанил кулаками и послышались встревоженные голоса, он догадался: произошло что-то чрезвычайное. А войдя в комнату Сольцовой, понял без подсказок, что и вчерашняя драка, и это убийство между собой тесно взаимосвязаны. Вероятнее всего, заказчик убийства горничной, зная от своих осведомителей о том, что Петрухин находится в пансионате, попытался его устранить таким способом. Ведь если бы Борис не смог защититься, скорее всего, еще ночью с тяжелыми травмами он бы был отправлен на «большую землю». И тогда организатор всех этих убийств мог спать спокойно – расследование было бы поручено кому-то другому. И, видимо, того, другого, порекомендовал бы опять Дрыгалов. Разумеется, подобная мысль, с точки зрения чиновной иерархии, безусловно, кому-то могла бы показаться вопиющей крамолой. Но уж очень странной выглядела вся эта суета в связи с убийством олигарха…
Глава 9
Майя из клиники направлялась домой сама не своя. С одной стороны, она, что называется, по самые уши ввязалась в крайне опасную игру, которую вел Вадим. Он ей очень нравился своей силой, уверенностью, всем тем, что теперь стало модно именовать «брутальностью». С другой стороны, она хорошо понимала, что ее возлюбленный, если ему предложат выбор: или она, или его собственная жизнь, без колебаний сделает выбор в свою пользу. Не случайно она ему об этом уже как-то говорила. К тому же Вадим был крайне непредсказуем, а порой и неадекватен.
И на кой бес они затеяли всю ту хреновину с опером? Ну подсыпала она Борису наркотик, ну притащила его к себе домой. Разумеется, опер был как зомби – шел, ничего не видя и не соображая. А когда они с Вадимом – тот их поджидал в ее квартире – раздели Бориса и положили на кровать, то сразу же стало ясно, что тот отключился окончательно. И теперь с опером перед видеокамерой имитировать интимные дела было бесполезно. Тут и дурак разглядел бы, что лицо мента, «предающегося утехам», – застывшее как восковая маска.
Поэтому, чтобы не опрофаниться перед каким-то Бароном – Вадим, это было хорошо заметно, его всегда побаивался, – они решили разыграть любовную сцену. Благо он с опером похожей комплекции. Вадим установил видеокамеру, и они приступили к делу. Впрочем, в этот раз, как любовник, он почему-то оказался не на высоте, да и она сама чувствовала себя не в своей тарелке. Поэтому Майе пришлось усердно имитировать вопли и стоны наслаждения, которого, увы, не было получено и на йоту.
Поскольку камеру установили так, чтобы лица Вадима не было видно, «под занавес» этого порнопредставления на постель снова взгромоздили Бориса. Майя легла рядом, и теперь уже запросто могло показаться, будто только что перетрудившийся опер лежит в полном расслаблении. Своего лица, по понятным причинам, Майя ни за что не захотела показывать, как ни настаивал на этом Вадим.
– Май, ну это же полная лажа получается! Он может сказать, что кувыркается в постели со своей женой, и их втихаря незаконно сняли, – убеждал он.