— Признаюсь, я побаивалась, что сыну с его привычками будет трудно создать семью, — завершила рассказ Тефи. — Гарик всегда был тихим, робким, стеснительным, девушки над такими посмеиваются. Сейчас у молодежи темп жизни быстрый: утром познакомились — вечером переспали — на другой день поженились — через девять месяцев родили ребенка — спустя неделю разошлись — подбросили младенца бабушкам — завели новые отношения. А Игорь своим подружкам букеты дарил, приглашал погулять, водил их в кино, в театр, о сексе не заговаривал. Все его романы обрывались спустя пару недель — девицам надоедало ждать, когда кавалер наконец-то перейдет к активным действиям. Вера же полностью совпала с ним по менталитету. Собственно, я что хочу сказать… Все наши знакомые в курсе истории с аварией, мы никогда о ней не говорим. И тебя, Ванечка, прошу не проявлять в дальнейшем чрезмерного любопытства.
— Конечно, не стану, — заверил я и вместе со Стефанией направился в гостиную.
Глава 15
Макс позвонил мне около полуночи.
— Как сходил в гости?
Я зевнул.
— Превосходно. Выступления пианиста не слышал, зато поиграл в фанты, поучаствовал в лотерее и выиграл плюшевую игрушку, наелся вкусных пирожков…
— Узнал что-нибудь интересное? — нервно перебил меня Макс. — Давай, не тяни!
Чтобы не мучить друга, я быстренько рассказал ему все, что узнал от Галины. А потом передал наш разговор со Стефанией Теодоровной.
…Во время фуршета я подошел к Тефи и спросил у нее:
— Ваша дача находится в Авдеевке?
— Да, у нас был там дом, но он давно продан, — удивленно ответила хозяйка. — Откуда ты знаешь, Ванечка?
— На пригорке за поселком стоял голубой коттедж с красной крышей… — завел я.
— Господи, — перебила Гусева, — ну как я сразу не сообразила! Ведь твое имя Иван Павлович Подушкин! Значит, твой отец писатель Павел Иванович, да? Мы, правда, с ним не приятельствовали, твои родители по деревне не гуляли, ни с кем не общались, но я смутно вспоминаю маленького мальчика в смешных замшевых шортах на лямках и в белых гольфах. Такой был серьезный ребенок, всегда с книгой под мышкой!
Я улыбнулся.
— Да, в детстве я очень много читал и ничем иным не занимался. И у меня было личное укрытие — на огромном дубе, что рос не у нас на участке, а стоял, как теперь знаю, на чьей-то частной территории. Один раз я веткой разорвал те самые штанишки и получил нагоняй от Николетты. Шорты отец привез из Германии, в СССР такую одежду для детей не производили.
— То гигантское дерево росло на задах нашего надела, — кивнула Стефания Теодоровна. — Ой! Начинаю припоминать! Один раз писатель пришел к нам и извинился за своего шофера, который, не сообразив, что нарушает частную территорию, построил на ветвях дуба домик для сына хозяина. Павел Иванович тогда сказал: «Сооружение немедленно разберут». А Константин Петрович возразил: «Ни в коем случае! Мы в тот конец участка не ходим, ребенок никому не мешает, пусть играет. Только предупредите парнишку, чтобы не подходил к заброшенному колодцу, который находится на лужайке у дуба». Тогда Подушкин ответил: «Конечно, конечно. Ваня не шаловлив, не шумлив, не проказничает, будет в своем убежище книги читать». Ну до чего тесен мир!..
— В общем, Макс, — завершил я повествование, — Тефи считает, что знает меня с детства. Теперь далее. Как тебе уже известно, у нас с ней завтра днем намечена прогулка по новому дому. Предвидя твои вопросы, объясню. Стефания Теодоровна собралась купить Кириллу квартиру. Мне она сказала: «Сын совсем взрослый, неудобно ему в однокомнатной — хочется позвать гостей, повеселиться, девушку у себя ночевать оставить, а жилплощадь маленькая. Но тсс! Это секрет!» Я немного удивился и спросил, почему бы ей не прихватить с собой не меня, а Кирилла, ему же жить в апартаментах, Тефи прошептала: «Ванечка, я обожаю сюрпризы. И прекрасно знаю, что может понравиться Кирюше. Но одна осматривать новостройку не хочу. Нужен умный мужчина рядом, ведь риелторы очень хитрые, наговорят ерунды, а я поверю». Короче, пришлось согласиться.
— Молодец, Иван Павлович! — похвалил меня Воронов. — Я покопаюсь в биографии членов семейства Гусевых, а ты осторожно расспроси Стефанию, может, еще чего интересного вытянешь из нее про Игоря. Только на рожон не лезь, действуй с оглядкой. Во сколько у вас назначена встреча?
— В три часа я должен забрать Тефи. Куда поедем, она не сказала, — пояснил я.
— Предположим, минут за сорок вы доберетесь до места, там вам два часа за глаза хватит, потом назад тетушку отвезешь, — принялся подсчитывать Максим. — Значит, где-то в районе семи ты освободишься. Будь другом, скатайся потом к матери Пименовой.
— Нет уж, — испугался я, — уволь от обязанности сообщать пожилой даме о смерти ее дочери.
— Надежда Васильевна в курсе произошедшего, — остановил меня Воронов. — Тут, кстати, некая странность прослеживается. Валерия жила одна, в анкете при поступлении на работу в вуз она написала, что отец был военным, мать учительницей в школе, родители давно скончались. Кадровичка информацию проверять не стала — Пименова устраивалась не в то место, где кандидатов на должность через полиграф пропускают, всего-то в не особенно популярный институт. Гена Кругликов, которому я велел съездить на службу к Валерии и разузнать о ней побольше, выяснил, что ее считали сиротой, человеком без семьи. Она не торопилась домой, не делилась с коллегами кулинарными рецептами, не показывала фото мужа и детей, не хвасталась, как провела отпуск на море. И про родителей никогда не упоминала, все полагали, что их давно на свете нет. Валерию характеризуют как приятную, вежливую, никогда не повышающую голос женщину, симпатичную внешне и хорошо одевавшуюся. Правда, отмечают, что она предпочитала спортивный стиль, носила брюки и свитера, коротко стриглась, макияжем не пользовалась.
Мой друг-следователь стал рассказывать, что еще узнал о Пименовой…
Ректор института любит организовывать экскурсии. Студентов сажают в автобус, и они едут, допустим, в Суздаль. В пятницу группа заселяется в гостиницу, суббота-воскресенье посвящены осмотру музеев и достопримечательностей, а затем назад в Москву. Преподавательскому составу очень не нравятся подобные поездки, отели в провинции оставляют желать лучшего, за студентами нужен глаз да глаз, поэтому все, как могут, отлынивают от участия в этих мероприятиях. Единственным человеком, всегда с радостью соглашавшимся сопровождать ребят, была Пименова. Она тщательно готовилась к путешествиям, знала о местах, куда группа направлялась, даже больше профессиональных экскурсоводов.
Валерию уважали, но ни у кого не было с ней близких отношений, к себе в гости она коллег не приглашала, о ее личной жизни им ничего не известно.
Один раз Эмма Соломоновна, заведующая кафедрой политологии, столкнулась с Пименовой в концертном зале «Симфония», и та почему-то смутилась. Однако беседовала с дамой вежливо. Дамы вместе приблизились ко входу в зал, и пожилая капельдинер, стоявшая у дверей, воскликнула:
— Лерочка, рада вас видеть! Вы болели, да? В субботу не приходили. Арсений Шульгин прекрасно играл. Жаль, пропустили его выступление, совсем юный пианист, но очень одаренный.
Эмма Соломоновна не сумела скрыть удивления.
— Вы постоянно посещаете концерты?
— Люблю классическую музыку, — после короткой паузы призналась Пименова.
И тут прозвучал звонок.
— Пошли скорей, — засуетилась Эмма Соломоновна. — У вас какой ряд? Мое место в пятнадцатом.
— Мне удалось приобрести билет в ложу, — пробормотала Валерия.
Эмма Соломоновна переспросила:
— В ложу? Не знала, что туда может попасть обычный слушатель, думала, там сидят исключительно гости директора.
Пименова промямлила:
— Я завела знакомство с кассиршей, она посоветовала мне приходить за час до начала концерта, тогда снимается бронь с ложи.
Женщины разошлись, Валерия на самом деле села на привилегированное место. В антракте она не пошла прогуливаться по фойе — похоже, не желала продолжать беседу с завкафедрой политологии. То, что бывшая спортсменка оказалась меломанкой, постоянной посетительницей зала «Симфония», стало единственной информацией о личной жизни Валерии Алексеевны, которую удалось нарыть сотруднику Максима.
Воронов начал тщательно проверять биографию Пименовой и неожиданно выяснил интересную деталь. У женщины, которая по пожарной лестнице залезла на кухню Гусевых, действительно не было детей, и замуж она официально не выходила, а ее отец, бывший военный, на самом деле давно скончался от сердечного приступа. А вот мать, Надежда Васильевна, жива. Макс связался с ней и сообщил о внезапной кончине Валерии. Подробностей о гибели дочери он пожилой даме по телефону сообщать не стал, сказал, что ему необходимо лично поговорить с ней, и попросил разрешения приехать. В ответ раздались частые гудки. Макс решил, что подвела связь, набрал номер заново и услышал:
Воронов начал тщательно проверять биографию Пименовой и неожиданно выяснил интересную деталь. У женщины, которая по пожарной лестнице залезла на кухню Гусевых, действительно не было детей, и замуж она официально не выходила, а ее отец, бывший военный, на самом деле давно скончался от сердечного приступа. А вот мать, Надежда Васильевна, жива. Макс связался с ней и сообщил о внезапной кончине Валерии. Подробностей о гибели дочери он пожилой даме по телефону сообщать не стал, сказал, что ему необходимо лично поговорить с ней, и попросил разрешения приехать. В ответ раздались частые гудки. Макс решил, что подвела связь, набрал номер заново и услышал:
— Чего надо? Отвали! У меня нет детей!
А потом снова зазвучало: ту-ту-ту.
Только тогда следователь сообразил: телефонная компания ни при чем, бывшая учительница оба раза, прервав разговор, швырнула трубку. Похоже, известие о кончине дочери произвело на мать шокирующее впечатление.
— Некоторые люди от сильного стресса впадают в агрессию, — прервал я Воронова. — Но чем я могу помочь в данной ситуация? Пожилой даме требуется профессиональный психолог.
— Ваня, искать душеведа времени нет, и его консультация Пименовой-старшей бюджетом не предусмотрена, — забубнил мой лучший друг. — Ты мастер по разговорам со старухами, они на тебя хорошо реагируют — откровенничать начинают. Да, да, ты умеешь их обхаживать. Я такого дара лишен начисто, никогда не нравился божьим одуванчикам, они в моем присутствии чаще всего злятся. А нам сейчас важна любая информация о Валерии. Понимаешь?
— Ладно, — согласился я. — Значит, сначала к трем еду к Стефании, осматриваю вместе с ней квартиру, отвожу ее домой и мчусь к матери Пименовой. Сбрось мне эсэмэской ее адрес.
— С меня бутылка коньяка, — пообещал Максим.
— Так дешево не отделаешься, — пригрозил я. — Спиртное я и сам купить могу, должок за тобой останется. Когда понадобится, я вспомню о нем и потребую погасить.
— Сделаю все, что потребуешь, — опрометчиво пообещал Макс и отсоединился.
Не успел я положить трубку на стол, как в комнату вошла Татьяна.
— Ваняшка! Ты сегодня поедешь проведать Полю?
— Собирался заглянуть в клинику около часа, — ответил я, засовывая трубку в карман пиджака. — В чистую палату никого не пускают, помашу девочке рукой через стекло.
— Я была у Полинки вчера, — горестно вздохнула Таня. — Прямо сердце перевернулось, когда ее увидела — такая маленькая, тощенькая. Сделай одолжение, помоги, а?
Я усмехнулся: однако сегодня интересный день — все, как один, ждут от меня неких услуг.
Татьяна тем временем продолжала:
— Илюха совсем замотался, хватается за любую работу, не хочет, чтобы мы у тебя нахлебниками жили. И он жуть как за дочку переживает. Досталось ему, аж почернел весь, когда доктора впервые про дорогое лекарство заговорили, сообщили, что Полинке надо срочно уколы делать и таблетки пить. В областной больнице нам сразу нашептали: бесплатно могут дать не очень хорошие пилюли, нужны немецкие. Ага! Я как услышала сумму, которую за одну коробочку отдать следует, в панику впала. Нам столько денег никогда не заработать и не набрать. Врач же на мозг капал: прямо завтра курс начинайте, плохо Полине очень, а запустите болезнь, и в Москве не помогут, девочку назад в Богдановск умирать отправят. Я спать перестала. Днем плакать боялась, чтобы дочка не увидела, а ночью лежу, вою. Это что ж получается, думаю, Полинка умрет, потому что у нас денег нет? Лекарство-то есть, и поможет, но нам его не купить! В пачке десять таблеток, глотать надо по одной в день, курс лечения три месяца. Упаковка стоит девяносто тысяч…
— Больших денег у меня нет, — вздохнув, перебил я Таню, — но могу выделить для Полины сто пятьдесят тысяч. Это все, чем я сейчас располагаю.
— Спасибо, Ваняшка, хороший ты человек, но долг отдавать надо, — тихо молвила Таня.
— Берите деньги в подарок, — предложил я. — Поля мне не посторонняя.
— Нет, Ваня, мы не можем тебя грабить, и так живем в столице бесплатно, — не согласилась Татьяна. — Ты меня послушай. Илюша еще в Богдановске нашел благотворительный фонд, он нам денег прислал, мы лекарство купили, Полинка его пить начала и уколы получать. В Москве врач очень нас похвалил. А потом выяснилось, что после операции новый медикамент потребуется, его даром предоставят. Да только опять же лучше бы не наш, который бесплатный, а американский. Но от его цены в глазах темно. Муж снова в тот фонд обратился, ждем ответа, авось и во второй раз пожалеют Полинку. Хотя, конечно, могут и вон послать, сказать: «Не обнаглели ли вы, Подушкины? Не одна ваша дочка в лечении нуждается, больных много. Вам уже приличную сумму перечислили, хватит клянчить»… Ой, чего это я разболталась? Прости, сама не знаю, почему меня по кочкам понесло. Ваняшка, сделай одолжение, свози меня на рынок за продуктами. В доме все подъедено, ни картошки, ни морковки, ни лука, ни капусты. Я б сама смоталась, да столько не допру, а у тебя машина.
— Не далекий путь, — улыбнулся я, — и время пока есть. Сейчас только восемь утра, я уже одет и готов поработать извозчиком.
Глава 16
Припарковавшись у супермаркета, я выжидательно посмотрел на Таню, а та уставилась на меня. Через какое-то время я не выдержал:
— Мы приехали.
— Куда? — удивилась моя спутница.
— В магазин, — терпеливо пояснил я. — Пошли.
Но она не сдвинулась с места.
— Ваняшка, ты знаешь, почем тут картошка?
— Понятия не имею, — признался я. — Не покупаю сырые овощи, беру что-нибудь готовое или замороженное.
— Фу, — скривилась Татьяна, — видно, небрезгливый ты. А мне противно есть то, что не пойми кто сготовил. Может, он чихал, сморкался, грязными руками харчи трогал.
— Я как-то не думал об этом, — пробормотал я.
Таня показала пальцем на дверь магазина.
— Ваняшка, тут продукты стоят втридорога, и они плохие, химические, их владельцы супермаркетов задарма на помойках в Америке берут, а потом в России за нереальные деньги продают. Заглядывала я сюда! Масло видела — триста рублей пачка, обычная капуста стоит как золотая. Нет, нам на рынок надо.
Я попытался объяснить ей, что в центре Москвы нет рынка, но она отрезала:
— Есть, Ваняшка, просто ты о нем не знаешь. Оченно даже распрекрасный каган.
Последнее слово было мне незнакомо, но я решил не уточнять, что оно означает.
— Куда ехать, Таня?
— Недалеко, Ваняшка, — засуетилась она. — Сейчас налево.
— Туда нельзя, — возразил я.
— Почему? — удивилась моя спутница.
— В переулке одностороннее движение, — разъяснил я.
— Но нам надо именно по нему ехать, базар у последнего дома начинается.
Я почесал подбородок. Если надо попасть на другой конец улочки, то придется долго кружить по району.
— Ваняшка, пошли пехом, — предложила Татьяна, открывая дверцу, — у меня сумка на колесах с собой.
— И где она? — не понял я, оглядывая здоровенную черную торбу, которую жена Ильи прихватила из дома.
— Ща увидишь, — пообещала Таня.
Она ловко вылезла из седана, порылась в своей ужасной сумище, вытащила оттуда пару колес, несколько железных трубок и в мгновение ока превратила свою ношу в подобие повозки.
— Илюха сам сделал, — довольно пояснила Таня. — Хорошая вещь, даром досталась. Брезент муж в гараже взял, запчасти в ремонтном цеху. И за один вечер смастерил. Удобно-то как! Идешь по делам с обычной сумкой, а надо тяжелое прикупить — брык-чик, и в руках каталка. Потопали живенько!
Через пять минут мы очутились на рынке, и я удивился:
— Много лет живу в этом районе — сначала квартировал у Элеоноры, теперь в своих хоромах, — но понятия не имел, что под боком фермеры торгуют.
— А зачем тебе, Ваняшка, интересоваться харчами? Главное, чтобы твоя баба в курсе оказалася, — пропела Татьяна. — Мужика на базар берут как тягловую силу, больше он у прилавков ваще не нужен. Значит, так! Стану торговаться, стой молча. Продавцы хитрые! Упаси бог товар похвалить, мигом цены взвинтят. Если тебе приспичит слово сказать, лучше обхай то, что я покупать собираюсь. Понял? Вот и ладненько. Тебе есть охота? Пить надо?
— Успел позавтракать, — ответил я.
— В туалет не тянет? Если да, то иди, вон там будка стоит.
Я опешил.
— Спасибо за заботу, но почему ты разговариваешь со мной как с неразумным дошкольником?
— Знаю вас, мужиков, — зачастила жена Ильи. — Только меж рядов пойдем, занудишь: «Пить хочу, давай пива купим». Опосля тебе в сортир понадобится, шаурму захочешь. В общем, так! Пивка я тебе прихвачу, но баловаться им будешь дома, у телика. И не спорь, неприлично на рынке из бутылки сосать, невоспитанно. В квартире иное дело. И против одной порции возражать не стану, это будет тебе награда за поход на рынок, а вторую не клянчь. Не куплю, и баста. Ну-ка вспомни, твоя баба разрешит тебе ведро «Жигулевского» выдуть? Когда с ней по базару шлендраете, чего она тебе говорит?